Покладистый Сытник и «белая ворона» НАБУ

Артем Сытник

Увольнение Сытника стало для чиновников настоящим фетишем. И я вполне понимаю, почему. Будь НАБУ покладистым зайчиком, готовым к хорошо оплаченным компромиссам (как в деле со взяткой от Злочевского) и к будничной имитации антикоррупционной работы вместо работы настоящей, кто бы тогда волновался?

Но вот есть же повод для волнения, а значит, для очередного всплеска административной активности.

При этом возможность отставки Сытника не вызывает у меня ощущения апокалипсиса и крушения надежд. Я в принципе не зацикливаюсь на персоналиях. В выстроенном и работающем государстве увольнение конкретного директора вообще не должно влиять на эффективность службы. ФБР не пришлось существенно реформировать из-за ухода Гувера.

Но это в нормальном государстве, в котором созданы механизмы поддержки его эффективности. В том числе через эффективность таких служб, как НАБУ, которые контролируют само государство, не дают ему коррумпироваться, свалиться в некомпетентность и вообще расползтись.

У нас же все работает в основном наоборот – госаппарат постоянно стремится уничтожить компетентность структур, которые призваны его контролировать.

Проблема НАБУ (и Сытника как его руководителя) в том, что Бюро поручено решать его институциональную задачу в государстве, для которого некомпетентность и коррупция являются доминантами, а главным признаком эффективности госслужащего считается навык к «освоению» бюджетных средств.

В этом отношении со времен Януковича изменилось не так уж много – и в основном лишь в области политической риторики. На словах у нас кругом приверженность реформам и «нулевая толерантность к коррупции». А вот в области практики все остается крайне зыбко и зависит, как это мне ни отвратительно, от конкретных персоналий. Например, в прокуратуре реформа идет, пока ее буквально продавливает руководство. Как только руководство меняется или меняет подход, останавливается и реформа. Остаются только лозунги о «приверженности» и «нулевой толерантности».

Уходят из замов главы ГПУ Сакварелидзе и Касько – и вся заведенная ими реформа быстренько нивелируется, а дело «бриллиантовых прокуроров» под шумок заминается. Уходят из ОГПУ Рябошапка и Чумак – и весь затеянный ими движ, так и не успев создать предпосылки сущностных перемен, остается только в бумажном формате и речевке с рефреном «проделана большая работа».

В нашем государстве если и работают какие-то регулирующие механизмы, то разве что механизмы сохранения его неэффективности (которая, повторюсь, воспринимается коррумпированной системой как норма и ключевое условие ее существования). Административная резина возвращает себе привычную форму, как только ее перестают растягивать или сжимать.

В этом отношении НАБУ выглядит откровенной «белой вороной». Ведомство выстроено и работает как инструмент борьбы с коррупцией. Но если чуть ли не весь остальной государственный аппарат воспринимает коррупцию как свой системообразующий стержень, то задачу НАБУ этот аппарат на уровне безусловного рефлекса неизбежно воспринимает как «антигосударственную» – и реагирует соответственно.

То есть, пытается привести неподатливое НАБУ к тому резиновому статус-кво, в котором вот уже много лет пребывает та же Генеральная прокуратура и абсолютное большинство прочих институций. И система рефлекторно пользуется для этого привычными методами, первый из которых – смена руководства. В прокуратуре же сработало? И здесь должно.

Но сработает ли? Для НАБУ его «первоначальным» состоянием является именно та форма, которую для Бюро выстроила команда Сытника. В нее встроены довольно жесткие механизмы внутреннего контроля. Так что простой сменой руководства тут не обойтись. Чтобы «вычистить наследие Сытника» и коррумпировать эту структуру до привычного «среднесистемного» уровня, новому руководству придется идти на сложный прямой саботаж и слишком заметные диверсии. Оно, конечно, ломать не строить, и я безоговорочно верю, что такая задача выполнима, но ее решение на приемлемых для номенклатуры условиях (под речевки «никто не виноват, все произошло из-за ошибок предшественников») потребует значительно больше времени и усилий, чем требуется на поддержание в состоянии неэффективности той же изначально неработоспособной Генпрокуратуры. А решить проблему аппарату хочется быстро. Он же не мыслитель и не стратег, у него рефлексы, а не рассчитанные на долгий срок «дорожные карты».

Поэтому я уверен, что инициатива насчет снятия Сытника – лишь увертюра к основному действию: очередной лобовой попытке полностью уничтожить или разоружить НАБУ как инструмент борьбы с коррупцией.

Под каким соусом это будет подано, в сущности, не имеет значения. Такие усилия для госаппарата неизбежны и закономерны, пока он воспринимает НАБУ (которое для него привычно олицетворяет его директор) как принципиальную угрозу для своей реальной опоры – коррупции и институциональной неэффективности.

Для Украины весь вопрос этой борьбы сводится к двум простым сценариям. В первом сценарии госаппарат удается «проапгрейдить» хотя бы до эффективности НАБУ. Во втором сценарии НАБУ скатывается в то же самое болото, в котором так уютно чувствует себя постсоветская номенклатура, привычно предъявляющая «освоение средств» как меру и главный результат своей эффективности.

Второй сценарий, естественно, проще и доступнее, а потому более вероятен.

Надежда, в сущности, лишь на то, что он вызывает неудержимое отвращение не только у меня, но и у вас.

[Опубликовано в Слово і Діло]

Принцип накопления ошибок, или Реформация с видом на деградацию

Конституция Украины

Я довольно часто пишу о том, что у нас не просто приведена в негодность судебная власть, а нарушена целостность законодательства

Системы, в том числе общественные, редко успевают фундаментально подстроиться к быстрым переменам. Для того, чтобы они продолжали работать в изменившихся условиях, в них внедряются компромиссные временные доделки-заглушки – обычно для того, чтобы успеть выработать решения постоянные и системные.

Но из-за недостатка времени, ресурсов или компетенций такие временные решения (которые с точки зрения системного подхода являются ошибочными) приживаются, становятся постоянными, и тем самым разрушают цельность того, что призваны поддерживать. Со временем накопление ошибок может привести к тому, что система сохранит лишь видимость работоспособности, потеряв большую часть функциональности.

После этого у нее будет только два пути – или стремительная деградация, или рефакторинг, пересоздание на какой-то новой платформе.

То же самое касается и национального законодательства.

Целостность законодательной среды обеспечивается тем, что новые принимаемые законы обычно опираются на другие действующие законы, которые, в свою очередь, опираются на Конституцию. И пересмотр любого закона, на который опираются другие законы, вызывает необходимость пересмотра всего, что было принято ранее на его основании. Если этого не сделать, более новые законы, которые ссылаются на положения измененного как на основания их действия, могут это основание просто утратить, а цельность законодательства как системы будет нарушена. Эта неприятность не отменяет такие законы автоматически, но дает повод поставить под сомнение их собственную законность (заявить об их ничтожности целиком или в какой-то части), и пока они там стоят, просто их не выполнять.

Конституция Украины
Конституция Украины

Если, например, Верховная Рада принимает закон с нарушением своего регламента (который тоже является законом), новопринятый закон можно считать ничтожным с момента принятия, как бы он ни был хорош и разумен. А если регламент Верховной Рады не отвечает требованиям Конституции, то и сам регламент можно считать ничтожным, а все принятые депутатами при таком регламенте законы становятся уязвимы как принятые на ничтожных основаниях, и любой грызун с правом обращения в Конституционный суд их может просто отменить по формальным основаниям.

Целостность законодательства – это ситуация, когда такое невозможно. И эта ситуация – не наша.

Вспомним историю с парламентской коалицией, которая в предыдущем созыве Верховной Рады при Петре Порошенко как бы была, но при Владимире Зеленском быстренько и прекрасненько нашлись основания распустить Раду на основании как раз фиктивности этой коалиции. Это как раз наша ситуация. Потому что коалиция в Верховной Раде формируется на основании соответствующего раздела Регламента. Существование этого раздела предусмотрено Конституцией в статье 83 («Засади формування, організації діяльності та припинення діяльності коаліції депутатських фракцій у Верховній Раді України встановлюються Конституцією України та Регламентом Верховної Ради України.»).

Но в действующем регламенте раздела, упомянутого в Конституции, просто нет. Изначально он был, но при Викторе Януковиче его удалили, а после Януковича вернуть так и не захотели. Это исключает для любой парламентской коалиции возможность опираться на регламент, только на Конституцию.

А Конституция, понятное дело, устанавливает только основные принципы, а за всеми нюансами отправляет опять же к регламенту. Который в этом смысле, увы, пуст. Там у нас дырка, закрыть которую Верховная Рада и прежнего, и нынешнего созыва вполне может, но со всей очевидностью не хочет.

Приводит это к тому, что цельность нарушена. Парламентская коалиция не может опираться на регламент, только общие принципы в Конституции, а из-за этого решение о существовании или отсутствии такой коалиции остается на усмотрение кого? Правильно, Конституционного суда. Решение вы знаете. Коалиция бодро улетела в дыру, которую сама для себя сберегла.

Но раз уж мы упомянули Конституционный суд, то давайте зададимся и вопросом, можно ли рассчитывать на КСУ как на опору для целостности законодательства как системы.

Вопрос этот выглядит, увы, риторическим. И дело даже не в скандальных решениях КСУ, которыми он сначала эффективно отменил уголовную ответственность госслужащих за незаконное обогащение, а потом и за вранье в декларациях. Дело в том, что сам КСУ внес весомый вклад в разрушение целостности конституционной среды.

Можно еще как-то понять, что Конституционный суд признавал не отвечающими Конституции свои собственные одобрения изменений в Конституцию и отменял их – в конце концов, решения КСУ может пересмотреть только сам КСУ. Но невозможно понять, почему фундаментальные изменения Конституции не приводили затем к глубокому пересмотру решений КСУ, принятых на основании «неправильных» редакций текста основного закона. По закону эти решения по-прежнему имеют конституционную силу, хотя больше не опираются на Конституцию. Целостность нарушена. Сама основа национального законодательства скомпрометирована. Юридическая среда теряет структуру и становится вырожденной.

(Справедливости ради: это вырождение среды началось еще до Януковича, с его уходом не закончилось и с тех пор только нарастает. Это дает мне основания считать, что проблема не в очередном злонамеренном или некомпетентном резиденте Банковой, а во всей нашей государственной системе, для которой не были предусмотрены (или, в ряде случаев, были эффективно саботированы) механизмы, способные такую деградацию предотвратить).

Помните закон №2222-IV от 8 декабря 2004 года «О внесении изменений в Конституцию Украины»? После 2004 года было вынесено довольно много решений Конституционного суда, основанных на внесенных тогда в Конституцию изменениях (в тексте этих решений непременно есть отсылка «в редакции Закона № 2222-IV»). Например, решение №6-рп/2005 об обеспечении народовластия, или решение №13-рп/2008 по вопросу о полномочиях самого КСУ. Запомним это.

Далее. В 2010 году Конституционный суд принял решение №20-рп/2010 от 30 сентября, которым признал закон номер №2222-IV неконституционным и созданную им редакцию Конституцию отменил. В этом решении особо замечательно то, что оно ссылается, помимо прочих оснований, на те самые не отмененные и не пересмотренные решения №6-рп/2005 и №13-рп/2008, принятые КСУ на основании тут же отменяемой «неконституционные» редакции. То есть, само решение КСУ №20-рп/2010 содержало в себе конституционный конфликт, ясные основания собственной неконституционности и предпосылки для отмены – хотя бы на этом основании.

Отмена решения об отмене состоялась вскоре после Революции Достоинства. Однако и после этого ревизия предыдущих решений КСУ, насколько мне известно, так и не была начата. Возможно, потому, что при добросовестной и тщательной ревизии КСУ пришлось бы отменять большую часть корпуса своих решений за последние полтора десятилетия.

Поскольку это так и не было сделано, мы продолжаем существовать в «вырожденной» конституционной среде и вынуждены руководствоваться противоречащими друг другу законами, основания для принятия которых частично уничтожены, логика действия которых частично разрушена, механизмы реализации части которых просто не созданы, и единственное, в чем можно быть уверенным – что никакой целостности в этой системе больше нет и эффективности от нее ждать не приходится в принципе.

Такая ситуация в высшей степени удобна для коррупционного «теневого государства», так как благодаря ей оно может легко манипулировать государством публичным и избавлять его от любых инструментов реального влияния на ситуацию. Из-за вырожденности законодательной среды фактически любое решение власти, неудобное коррупционным кругам и олигархам, оказывается уязвимым для дискредитации – или через системно разлаженные механизмы и процедуры его принятия, или из-за неизбежных и неразрешимых противоречий с действующими законами. Мы слишком глубоко погрязли в этом болоте, чтобы вылезти из него, просто шевеля ногами в сторону твердой почвы.

Но осознана ли необходимость и неизбежность рефакторинга? Система украинского законодательства – а вместе с ней и система украинской власти – несмотря на неизменную реформаторскую риторику, по-прежнему заточена не на исправление допущенных ранее ошибок, а на накопление их и совершение новых. Из-за этого нас все глубже засасывает в воронку системной деградации.

И для того, чтобы из этой воронки выбраться, нам, похоже, понадобится не просто глубокая ревизия законодательства и анализ нынешнего национального государственного проекта, а полное их пересоздание на совершенно новых основаниях.

[ Колонка впервые опубликована на LIGA.net ]

Баллада о политической субъектности, или Как Зеленского оседлала его пишущая машинка

Протесты возле Офиса президента



На памятном учебно-тренировочном мероприятии для новоизбранных Слуг Народа Никита Потураев говорил (причём совершенно по делу), что политическое будущее есть только у тех из них, кто сумеет вырастить собственную политическую субъектность, которая не будет зависеть от политической субъектности Зеленского. И только такие будут иметь вес в партии и фракции.

Что будет с весом партии и фракции, если политическую субъектность потеряет сам Владимир Зеленский, в ту пору думать было рановато. Зато теперь — в самый раз.

Зеленский может быть сколь угодно прав и убедителен, заявляя в интервью и выступлениях о «нулевой толерантности к коррупции» и приверженности курсу на реформирование страны, но на практике мы видим, что в его собственной фракции полно «вырастивших политическую субъектность» прямых противников его курса (достаточно, чтобы считать «монобольшинство» чистой фикцией), и как из его «нулевой толерантности» при наглухо заколоченной судебной реформе вырастает натуральная коррупция.

Зеленский, возможно, не осознаёт и не ощущает трагического разрыва между своими заявлениями и реальными действиями своих соратников-ставленников. Но для нас это не имеет значения — мы-то этот разрыв наблюдаем своими глазами (а кое-то и ощущает на своей шкуре). Нам что, закрыть глаза на реальность, данную нам в ощущениях, и верить только президентским декларациям о намерениях, которые с этой реальностью никак не соотносятся? Отказ ГПУ от подозрения Татарову отлично рифмуется с судом над Сергеем Стерненко, а отсутствие новостей о расследовании убийства Шеремета месяц за месяцем превращает это расследование в «дело Риффа».

Этот разрыв между декларациями и реальностью делает с политической субъектностью Зеленского ровно то, что точно такой же разрыв делал с политической субъектностью Порошенко — через этот разрыв она сливается в канализацию.

Тот же кейс Татарова вполне наглядно демонстрирует, как легко и охотно староновая зашквареная номенклатура оплачивает своё выживание президентской репутацией, и как запросто Зеленский с этим соглашается, своими руками убивая свою политическую субъектность, переливает ее, извините, в Татарова. Делает он это намеренно или нет — не имеет значения, потому что в первом случае он идет под седло Татарову сознательно, а во втором — по глупости. Выбирайте сами, что смешнее.

Собственно, одним из наиболее важных итогов 2020 года стало именно то, что Татаров на практике стал гораздо влиятельнее Зеленского. Просто потому, что люди прекрасно видят, кто на ком гарцует.

В одном из эфиров я сравнил Офис президента, где работает Татаров, с пишущей машинкой, потому что по всем писаным законам это орган для подготовки бумажек, а не для принятия государственных решений.

Так вот: 2021 год мы встречаем с государством, в котором над президентом легко и непринуждённо доминирует его пишущая машинка. Поздравим с этим его и себя.

С наступающим.

Заповедник для антикоррупции

Для начала напомню: создание украинского реестра (государственного) электронных деклараций было профинансировано из бюджета Дании в размере чуть меньше 100 тысяч евро. Всего-то. Реестр был принят заказчиком и запущен в рабочем режиме, несмотря на прямой саботаж украинского политикума (и частично, извините, техникума).

Масштабы, согласитесь, для наших чиновников какие-то непривычные. Поэтому вскоре на поддержку и экстренное обновление реестра (код+железо) из бюджета Украины было с плачем и истериками вытребовано тогдашним руководством НАЗК 60 миллионов гривень — в 20 раз больше, чем Дания выделила на его создание. Но несмотря на «экстренность и насущную необходимость», возможности пустить в дело выцыганенные украинские деньги у чиновников тогда так и не нашлось. И реестр как-то продолжил работать без них.

Для продолжения напомню, что примерно тогда же случилась история с «банкой судьи Чауса», в которой тот закопал 150 тысяч долларов в кэше. В полтора раза больше, чем весь выделенный Данией бюджет разработки реестра электронных деклараций. Чаус успешно сбежал и ныне для украинской безрукой фемиды недоступен, но его кейс выгодно оттеняет тот факт, что на коррупционный доход одного только не самого «топового» украинского судьи вполне можно построить вполне устойчивый к саботажу государственный электронный реестр для борьбы с той же коррупцией. И опять же оцените разницу в масштабах.

При этом судей вроде Чауса в Украине много, а реестр таки один. И за четыре года он не только пережил все попытки чиновников и депутатов его дискредитировать (включая его знаменитый «взлом» Антоном Геращенко), но даже выжил после недавней атаки аж самого Конституционного суда.

Приходится, однако, с грустью констатировать, что в целом антикоррупционная инфраструктура в Украине, несмотря на устойчивость реестра деклараций, по-прежнему несопоставима по масштабам с инфраструктурой коррупционной. Да, антикоррупционный суд работает, и даже выносит приговоры, но ощущения, что это хоть как-то изменило общую ситуацию, как не было, так и нет. ВАКС можно демонстрировать как достижение европейским партнерам, но для юстиции Украины он как был, так и остаётся мелким чужеродным (буквально) элементом в огромном механизме государственной юстиции, идеально отлаженном не для привлечения к ответственности, а для выведения из-под неё.

Это можно подтвердить и тем, что украинская коррупция в целом смирилась с работой публичного реестра электронных деклараций — ибо публичность по-прежнему никак не связана с реальной ответственностью. Практика показала, что от одних только скандальных и разоблачительных публикаций по материалам реестра, где бы эти публикации ни выходили, пойманным за декларацию не становится ни жарко и ни холодно. Институт репутации у нас не работает — точнее, работает, но наоборот. Если в Европе ущерб для репутации политика чреват наступлением ответственности, — политической, карьерной или юридической, — у нас этот ущерб, скорее, пишется в плюс. Если он не сопровождается реальной ответственностью, то просто повышает медийную узнаваемость персонажа, а это при доминировании «теневого государства» над «нетеневым» означает больше полезных связей и больше живых денег. Депутат Мосийчук от хронического состояния своей репутации, помнится, нисколько не пострадал. Госслужащий Насиров вообще выдвинулся кандидатом на выборах в президенты, что тоже вполне наглядно показывает, насколько репутация ему не жмёт. Другой отличный пример — история с Татаровым, которая на всех этапах убедительно доказывает, что никакая публичная репутация никакого деятеля ни для какого ОПУ не имеет никакого значения.

Вместо системной антикоррупционной реформы мы организовали внесистемный антикоррупционный заповедник, в который можно водить на экскурсии «западных партнеров».

Да, системную реформу с чего-то нужно начинать. Хотя бы с создания такого «заповедника». Но предъявлять его как этапное достижение можно только на фоне скорбного отсутствия достижений реальных.

Дело Зеленского/Моралеса, или Вам здесь не CICIG

Джимми Моралес в одном из телевизионных скетчей
Джимми Моралес в одном из телевизионных скетчей
Джимми Моралес в одном из телевизионных скетчей

Повторять политические сценарии, уже отыгранные другими, совершенно не обязательно, но типичность ситуаций приводит примитивные руководящие умы к одним и тем же решениям.

О чем это я? Извините, я о Зеленском и о Гватемале.

В течение десятилетий в Гватемале выбирали президентами выдвиженцев нескольких коррупционных кланов, укоренившихся в национальной политике. У кланов было все куплено и все схвачено — суды, прокуратура, полиция, голоса в парламенте. Кланы бодались друг с другом, но влиянием на купленную вскладчину правоохранительную систему, в полном соответствии с заветами героев Марио Пьюзо, пользовались сообща.

К середине 2000-х гражданское общество Гватемалы вполне осознало, что «системными» инструментами внутри страны коррупцию не победить. Поэтому активисты воспользовались связями в дипломатических кругах (у приличных активистов такие связи обычно есть) и вышли аж на ООН с довольно необычной инициативой: предложили создать специально для Гватемалы международную консультативную группу юристов и специалистов по расследованию коррупционных дел.

И такая группа была создана, она получила название «Комиссия по предотвращению безнаказанности коррупционеров в Гватемале» (сокращенно CICIG) — и властям Гватемалы было предложено узаконить ее сотрудничество с правоохранительными структурами страны.

CICIG не имела ни функций следствия, ни, тем более, функций суда — комиссия лишь консультировала процесс расследования коррупционных дел, обеспечивала ему безупречную юридическую поддержку, и это в значительной степени (такова была идея) делало невозможным «слив» дел на этапе следствия и суда. Власть в Гватемале, однако, была настолько уверена в своем контроле над судебной системой, что этой опасности не увидела — и работу CICIG в стране санкционировала (хотя, понятно, и без большого восторга, но надо же хотя бы формальные приличия соблюдать).

Когда при участии CICIG начали отправляться под суд и в тюрьму министры, руководители спецслужб и даже, о ужас, президент страны Отто Перес Молина, и эффективность международной консультативной группы стала вполне очевидной, отзывать ее разрешение на работу (чего все национальные политические элиты страстно хотели) стало просто неприлично. И ни один президент из старых коррупционных кланов на такой шаг так и не решился.

Правда, политическую систему Гватемалы и традиционный уровень ее коррумпированности эти приговоры изменили не особо — кланы при власти оставались все те же, и незаконное обогащение от причастности к власти все так же было пределом их стремлений. И тщательная очистка судебной и правоохранительной систем от коррупции, по большому счету, оставались лишь политическим лозунгом. Единственное, что изменилось — коррупция благодаря приговорам (а даже коррумпированная система вынуждена под тщательным присмотром работать, как порядочная — хотя бы в отдельных случаях) перестала быть фигурой умолчания. И очередные кандидаты в президенты от этих кланов теперь шли на выборы с тяжелым, как говорится «антирейтингом».

А выборы, и мы в Украине это знаем, даже при коррумпированном политикуме дают избирателям возможность сказать кандидатам с таким «антирейтингом» что-то вроде «большого спасиба». Именно это и произошло Гватемале в 2015 году, когда на очередных президентских гонках все соискатели от «системных» кланов из-за «анирейтинга» пролетели вчистую, а победителем стал телевизионный комик Джимми Моралес, у которого не было никакого политического бэкграунда, но зато не было и проклятого «антирейтинга».

Ага, скажет в этом месте читатель. Ага, отвечу ему я. А что еще я могу ему ответить?

Так вот. Именно «внесистемный» Джимми Моралес в конце концов сделал то, что стеснялись сделать его «системные» предшественники. В 2019 году он выгнал из Гватемалы CICIG. После того, как было начато следствие о коррупции весьма близких к Джимми деятелей, он просто аннулировал соглашение, которое регламентировало работу комиссии в стране. Суверенитет национальной коррупции был полностью восстановлен. А на всякие «неудобно же» и «что скажут в ООН» «внесистемному» Джимми было, мягко говоря, наплевать. Репутация? Да пофиг. Кто на гватемальском телевидении пахал, тот в цирке не смеется.

Вы интересуетесь, к чему может привести «слив» дела Микитася/Татарова? Да ни к чему. У нас же в Украине нет никакого CICIG. Выгонять Зеленскому некого. У нас только НАБУ, САП и Антикоррупционный суд. А их можно, например, просто признать неконституционными. Внезапно. Ну, будет Еврокомиссия ныть, а МВФ обещанные деньги зажилит. Пофиг. На крайняк можно будет позвонить Джимми Морлесу и поговорить с ним как бывший президент с бывшим президентом. Обменяться опытом.

Как было сказано выше, повторять сценарии тик в тик совершенно не обязательно, но схожесть ситуаций диктует схожесть реакций. К тому же, show must go on, партер кипит и ложи блещут. Даже на фоне провала реформ, очередного краха надежд и всплеска эпидемии, а также такой привычной безнаказанности коррупционеров.

Аплодисменты, аплодисменты. Занавес пошел, актеры на поклон. Иииии снято.

Пост-Трамп и недо-Байден: в новые времена со старыми рецептами

Трамп и Байден

Америка прошла через кейс Трампа не потому, что ей с ним «не повезло», не потому, что республиканцы поставили не на интеллектуалов, а на не особо мыслящее большинство (чьи голоса весят при подсчете не меньше профессорских), не потому, что демократы как-то больше соперников ослабли и слились. Она прошла через этот кейс, потому что ее институты, прекрасно отлаженные для предыдущей эпохи, начали системно сбоить с наступлением совершенно новых времён. И средства, которыми такую ситуацию можно было бы исправить, пока никто не предложил.

Байден в этом смысле не вызывает у меня особого оптимизма именно потому, что он обещает вернуть Штаты в русло прежней «системной» политики. Но ведь та политика тоже из прежних времён, которых больше нет. Когда все вокруг стремительно меняется, как в последнее десятилетие, даже умеренный консерватизм выглядит как попытка закрыть глаза на «теслу» и делать вид, что вывезти может и паровая машина. А ведь в эпоху перемен нужно не только понимание происходящих изменений, но и активный менеджмент этих перемен.

В середине 90-х на меня огромное впечатление произвёл Брюс Стерлинг — он вполне точно, если мне не врет память, предсказал будущую информационно-гаджетовую революцию. И для него в те времена это была уже вполне приевшаяся концепция. Годы спустя отголоски его тезисов (и не только его) я находил в мировых новостных лентах. Визионеры создали концептуальный базис для крупных новых общественных направлений и политических стратегий.

Но когда гаджето-информационная революция окончательно стала свершившимся фактом, пошли побочные эффекты. Некоторые из них визионеры предвидели, однако угадать масштаб и заковыристость возникших проблем было в те времена ещё нельзя. Да, Орсон Скотт Кард ещё в начале 80-х в «Игре Эндера» очень точно описал механику и даже отдельные приемы внедрения в информационную среду концепций, структурирующих общественную динамику. Но он не смог представить, что эта среда стремительно превратится из умеренно упорядоченной в неумеренно заболоченную, в которую структурирующие концепции вбрасывать так же бессмысленно, как загружать учебник по кибернетике в канализацию.

Развитие общества (или его деградацию) сейчас определяет именно состояние глобальной информационной среды. Ее отвратительное качество. Ее вырожденная структура. Ее неспособность отделить информационные отходы от информационного сырья.

Состояние социума определяет то, с чем социум пока не научился справляться. Просто не создал нужных инструментов.

И пока мы такие инструменты не создадим и не научимся ими пользоваться, пока мы не начнём сливать информационные отходы в безопасные хранилища, пока мы не создадим в информационной среде пристойную экологию — до тех пор мы будем не идти вперёд, а вязнуть и тонуть. И нас будут ещё и приталивать мрази вроде кремлёвской сволочи, для которой единственный способ хотя бы приблизиться к конкурентоспособности — утопить в дерьме всех вокруг себя, сбить чужие шансы на движение вперёд.

Илона Маска это, конечно, не остановит. Но вот с Белым Домом это получилось удивительно мощно и наглядно. Что вполне ясно говорит о том, где у этой Америки сейчас самое слабое место.

И, в общем, я не вижу причины, почему Байден в этом слабом месте будет выглядеть более оптимистично, чем Трамп.

Потому что старые проверенные временем рецепты Байдена перестали работать, а из новых надежно срабатывает только липкий троллинг и дружелюбное предложение от коллеги по ядерному клубу «хлебнуть говнеца» с последующим «хыхыхыыыыы». И что на это ответит приличный Джо, вооружённый рецептами более цивилизованной эпохи?

Будем надеяться, что новый Брюс Стерлинг уже набросал концепцию решения этой задачки.

Ну и мы не будем сидеть, сложа руки.

UA: Українське радіо: Місцеві вибори: на кого роблять ставки олігархи

Валерий Клочок, Сергей Бережной, Галина Бабий
Валерий Клочок, Сергей Бережной, Галина Бабий
Валерий Клочок, Сергей Бережной, Галина Бабий в студии

Упущенные возможности как государственная политика

Реликтовая пост-советская сволочь вроде Лукашенко, Януковича и российских паханчиков воспринимает власть как собственность. Соответственно, отрешение их от власти трактуется ими как противоестественная конфискация их собственности. При таком подходе демократические институты вроде выборов, которые строятся на принципе естественной сменяемости власти, то есть, на принципе власти как не-собственности, неизбежно становятся для режима не-органичными (право собственности не может быть решено голосованием) и потому целенаправленно коррумпируются, лишаются функции реальной смены власти. Формально выборы остаются, но лишь как имитация демократического института. Это позволяет чисто авторитарному режиму раз за разом легитимизироваться через имитацию всенародного волеизъявления — и сохранять свою власть как собственность. Мы в Украине это проходили, только вот урок усвоили пока плохо.

Анекдот, как я уже писал ранее, заключается в том, что в авторитарном государстве пропаганда продолжает настаивать на институциональном характере выборов, то есть, на демократическом характере государственного устройства. И если граждане в массе верят пропаганде, это само собой приводит к тем общим мотивам протестов, которые сработали у нас в Украине в 2004 году, а в Беларуси — в 2020. Фальсификация результатов выборов для сохранения/передачи власти в интересах авторитарных элит и коррупционного «теневого государства», которые воспринимают эту власть как свою собственность, не срабатывает, и появляется возможность (но только возможность) для того, чтобы реформировать общество до полноценной демократии. Сделать эффективным не только институт выборов, но и прочие обязательные для демократии институты, включая реальное местное самоуправление, независимую и респектабельную судебную систему, гарантии и механизмы обеспечения политической ответственности избираемых депутатов и реальной ответственности назначаемых чиновников.

У нас за прошедшие 6 лет возможности, открытые Революцией Достоинства, были использованы крайне ограниченно. Принципиальные реформы (избирательная, судебная, самоуправление) на уровне политической риторики были заявлены, но на практике так и не были осуществлены. «Реальное» государство осталось полностью подконтрольным коррупционному «теневому», которое никуда не делось и от обновлённой риторики совершенно не пострадало. Это привело, в том числе, к разочарованию граждан в способности прежних элит добиться заявленного результата.

Приход на Банковую команды Зеленского и ее стремительная деградация до почти точного повторения действий команды Порошенко вполне внятно показали, что и при новой власти смены парадигмы не произошло. Власть по-прежнему воспринимается как собственность, только «собственника», как они думают, удалось все-таки поменять. На деле же Зеленский стал просто новой медийной ширмой для настоящего «собственника», того самого коррупционного «теневого государства», которое всего за год смололо его благие намерения в труху, да так, что он сам, похоже, этого даже не заметил.

Так или иначе, вместо постройки новой государственной машины или хотя бы осмысленной ее модернизации, власть все так же удовлетворяется перекраской дверных ручек и демонстрацией умения мастерски вращать ни к чему не присоединённый руль. То, что колёс у машины по-прежнему нет и ездить она не может, ее беспокоит, судя по всему, не слишком. Руль вращается — значит, что-то работает, а если что-то работает, то не надо это чинить, чтобы ещё хуже не стало. А то, что машина едет только на бумаге и в/на рекламных роликах, видно только со стороны.

Коррупционное «теневое государство», которое привычно рассматривает власть как свою собственность, можно уничтожить созданием работающих, а не имитационных, демократических институтов. Эффективной судебной системы, которая даст возможность преследовать коррупцию во всех ее проявлениях. Эффективного самоуправления и делегирования им полномочий снизу вверх на основе принципа субсидиарности. Эффективной избирательной системы, которая даст возможность не просто заменить осточертевшего безрукого лидера на первого попавшегося безмозглого, а на деле воплотит принцип конкуренции рациональных долгосрочных политических стратегий вместо соревнования по запуску в эфир пустых лозунгов «за все хорошее против всего плохого».

По мере того, как эти институты будут создаваться (если они вообще будут создаваться), по мере того, как «власть как собственность» будет действительно конфисковываться у коррупционного «теневого государства» в пользу граждан, у людей будет формироваться и осознание их собственной причастности к политическим процессам в стране и их собственной ответственности за них. Только когда у граждан появится опирающееся на социальную практику ощущение и понимание того, что «собственники власти» — это действительно они сами, а не архаичное и вечно ворующее чиновничество, и что у них самих есть действенные механизмы управления этой «собственностью», мы сможем окончательно вычеркнуть из украинской реальности давно изживший себя пост-совок.


(Из Facebook)

Чучело выборов в пантеоне пост-советского авторитаризма

Вчера прочитал у Сергея Гармаша о переговорах на ТКГ, и что у россиян новое императивное требование — отменить некое постановление Верховной Рады, иначе ничего обсуждать не будем. А сегодня прочитал, какое именно постановление требовали отменить — о том, что местные выборы 25 октября пройдут на всей территории Украины, кроме оккупированных районов.

Вот это «кроме» им и не нравится. Хотят провести выборы. Как бы по законам Украины. Но без признания юрисдикции этих законов, без деоккупации, без допуска к участию в выборах украинских политических партий, медиа, наблюдателей, ЦИК, без всего вообще.

Требование само по себе чудесное (хотя и явно «тупиковое», но это давно не новость). Но ещё больше мне нравится, что оно идеально иллюстрирует российский/советский взгляд на демократические институты.

Выборы в совке (и в пост-совке) выродились в нечто, что ни власти, ни большинству обывателей откровенно не нужно, скучный и бессмысленный ритуал, который исполняется только ради того, чтобы западная цивилизация богатеньких остолопов могла сделать вид, будто считает совок экзотической формой своей демократии (давно осто#бенившей совку в любых формах) и потому продолжает с этим совком сотрудничать как с партнером, а не как с каким-нибудь Кем Кым Кимом. Счета паханов в своих банках продолжает обслуживать, за газ платить, заявки в Интерполе рассматривать, айфоны и лексусы продавать, в конце концов. Поддерживать худо-бедно в совках сознание их причастности к цивилизации.

С выборами у совка одна проблема: они даже в кастрированном виде все равно для заскорузлого режима опасны. Даже в таком музейно-зачищенном пост-эсэсэре, как лукашенковская Беларусь, они остаются лазейкой для легального выражения массового недовольства. Соломенный аэроплан хоть и не летает, но на нем все ещё можно анонимно написать «Луканах». Прямо снаружи, чтобы всем видно было.

Но это издержки. А так-то выборы (точнее, изображающее их чучело из говна и окурков, не слишком старательно прикрытое газетой «Правда») нужны совку только для того, чтобы вот прямо сейчас развести фраеров на доверии и выдурить у них время, деньги и очередную подпись на бумажке.

Запад с этой точки зрения — таки фраера, даже не вопрос. Совок разводит Запад уже не первое десятилетие. Запад умильно смотрит на чучело, стараясь его не нюхать лишний раз, называет его «выборами» (ну уж какие есть, лучше хотя бы такие, чем никакие) и потом четыре года не реагирует, когда совковое чучело «свободы слова» мешает его с тем, из чего оно слеплено.

Украина в этом смысле чем хороша: хотя мы эту совковую хтонь ещё далеко не изжили, но уже вполне ее осознали, и как-то категорически перестали ее любить на завтрак, обед и ужин. Нас ею пару раз даже вытошнило. И если в Ордле хотят это говенное чучело подновить и снова пустить в дело на радость западным фраеркам — солому им в руки. Но без всякой поддержки этого начинания со стороны Киева.

Задача Украины — долго, упорно и настойчиво объяснять Западу смысл, химический состав и назначение этого жухлого чучела. Объяснить — и потребовать на уровне ТКГ перестать называть его «выборами» для начала. Выработать и зафиксировать критерии: что может быть признано настоящими законными и демократическими выборами на деоккупированных территориях, при соблюдении каких условий они могут быть проведены.

Чучело выборов вместо настоящих выборов где бы то ни было в Украине — это прямое возвращение к совку, попытка вернуть в желудок то, чем нас уже вырвало. Украине нужны работающие демократические институты, а не их бездарные и откровенные имитации. Без них мы просто молча вольёмся в Ордлу.

От привычного рабства к непривычной свободе

Или государство принадлежит свободным гражданам и становится их орудием, защитой и строительным инструментом, или граждане принадлежат государству и становятся его рабами, расходным материалом и жратвой.

Выбирают свободные граждане. Рабы только подчиняются выбору других рабов, которые называют себя их хозяевами.

Да, есть достаточно таких, которым удобнее быть именно рабами, и они открыто об этом говорят. Да, на каждого из тех, кто по капле выдавливает из себя раба, найдётся дюжина таких, которые не прочь принять полбанки выдавленного.

Да, у них есть одноразовое право выбрать для себя рабство, отказаться от ответственности за себя и страну и передать её и себя в полное владение государству. В ясном соответствии с этим их выбором, больше права выбора у них не будет. Государство-рабовладелец сделает выбор за них.

Да, свобода предполагает, что гражданин делает собственный выбор постоянно и понимает, что ответственность за выбор лежит на нем самом. Это трудно. Это не всем по плечу. Но у свободных граждан есть принадлежащее им государство, инструмент для решения их общих задач в масштабах страны. Государство, которое способно защитить не только страну, но и право граждан принимать решения, право на свободу. Государство, за которое свободные граждане несут ответственность.

Именно поэтому государство или принадлежит гражданам и становится их орудием, защитой и строительным инструментом, или граждане принадлежат государству и становятся его рабами, расходным материалом и жратвой.

Нет, свободный человек не может сделать другого рабом, не потеряв при этом собственную свободу. Нет, раб не может сделать другого свободным, не став при этом свободным сам.

Смысл сегодняшней Украины — и, я надеюсь, сегодняшней Беларуси, — переход от привычного рабства к непривычной свободе.

Это никогда не мгновенный переход, он может длиться десятилетиями и закончиться провалом. Государство в этом переходе никогда не идёт впереди, гражданское общество всегда тянет эту чугунную дуру за собой на буксире.

Принципиально важно то, что движение вообще началось и продолжается — вопреки сопротивлению и инерции, при панически нажатом тормозе и постоянном саботаже.

Но если свободные граждане выбирают движение, принадлежащее им государство так или иначе вынуждено двигаться за ними.

Приказать стоять и не двигаться государство может только своим рабам.