Архив метки: Пропаганда

Колбаса вне политики

Автор: | | ,
Оставить комментарий

Колонка опубликована на Радио Свобода

Несколько лет назад, когда на меня вываливали претензию: “Почему вы не любите все российское?”, я чувствовал бессилие и усталость, неизбежную и тягостную, как выступление дорогого Леонида Ильича на съезде КПСС.

Помню подростковые ощущения от его бесконечных речей. Сейчас бы я мог испытывать к немощному генсеку жалость, но тогда было только уныние, а еще осознание, что вынырнуть из этого уныния невозможно.

Потому что выныривать было некуда. Брежнев был по всем трём телеканалам, которые ловил наш ящик. Его выступление перекрывало все. Никаких фильмов. Никаких новостей. Никаких “Сделай сам” или “В гостях у сказки”. Своим выступлением он убивал все альтернативы. Можно было бы вообще выключить телик, но съезд смотрел дедушка, коммунист с полувековым стажем. Он спал под Брежнева, сидя на диване, но при каждой попытке приблизиться к телику просыпался и отгонял. Это была невыключаемая неизбежность в прямом эфире.

Но время генсека прошло, и неизбежность и невыключаемость ушли вместе с ним. Все, что угнетает, вгоняет в депрессию, все, от чего тебя тошнит в медиа, перестало быть неотвратимым. Альтернативы есть. Закройте браузер. Переключите трансляцию. Поставьте свой плейлист. Забаньте тролля. Сделайте свой мир чище.

Тролли визжат, что это якобы “цензура”, но это не она. Это гигиена. От твоего бана тролль не перестает существовать, просто ты запретил ему гадить именно на твоем пороге.

Другое дело – объективная реальность, которую не выключишь и не забанишь. Как говорили в чатике одной хорошей игры, RLF. Real life first. Из игры можно выйти, чтобы потом вернуться, из реальности – нет.

Именно поэтому многие сотни миллионов людей не могут абстрагироваться от того, что путинская Россия убивает и плодит мерзость. Ее нельзя забанить, от нее невозможно спрятаться в личном эскапизме, даже если очень хочется.

Но кое-что с реальностью, которую загаживает Россия, все-таки сделать можно.

Если у людей нет желания держать в доме напоминания о бывших женах или мужьях, их вещи выносят к мусорным бакам.

Если тошнит от советского прошлого, которое навязывает окружающему миру путинский государственный хроноклазм, реликты этого прошлого идут на слом или хотя бы туда, где они не бросаются в глаза.

Это не решает проблему, но здорово облегчает жизнь. Потому что Кремль практически каждым поворотом винта отравляет что-нибудь из окружающей реальности.

Речь даже не о бомбах и ракетах, а о совершенно обыденных вещах, привычных еще по мирному времени. Из-за нарастающего отвращения к Кремлю и ко всей Zигующей подкремлевской России аллергию начинают вызывать вещи, которые еще совсем недавно воспринимались нейтрально или даже позитивно.

До февраля 2022 года в Киеве прекрасно продавалась колбаса “Московская”. Хорошая колбаса, сырокопченая. Не супертоп, но вкусная. И никакого отношения, кроме названия, к российской столице эта колбаса не имела. Местное производство, местное украинское сырье.

И даже несмотря на то, что после 2014 года Россия рухнула во мнении большинства украинцев в зону глубокого неприличия, на “Московскую” неприятие много лет не распространялось. Колбаса оставалась как бы вне политики.

Но в феврале 2022 года Россия перевела войну в фазу под названием “полномасштабное вторжение” и поперла на Киев.

В первые дни, когда у всех украинских торговых сетей обвалились прежние цепочки поставок, те киевляне, что не эвакуировались и не ушли добровольцами в тероборону, начали хозяйственно запасаться продуктами, как и положено в таких обстоятельствах. Прилавки гипермаркетов пустели стремительно. С них исчезали любые продукты, которые могли жить пару недель за границами холодильника. В том числе сырокопченые колбасы.

А вот “Московскую” брали из рук вон плохо.

Помню, как я стоял у стенда с колбасами и пытался убедить себя, что название, конечно, мерзкое до невозможности, но сама-та колбаса хорошая, надо брать. Привык я к ней. И производство-то украинское. Но название…

Дебил, сказал я себе, если тебе настолько противно ее покупать, как ты ее есть-то собрался? Резать еще туда-сюда, но потом-то как? Через силу? У тебя что, других поводов для тошноты нет? Будешь для успокоения на украинский сертификат смотреть? А ну-ка быстро забыл это дело навсегда.

И я забыл. И ни на секунду об этом потом не пожалел.

И таких, как я, было много. Очень много.

А примерно через месяц и производители, и торговые сети всю продукцию с “российскими” этикетками, которую народ категорически перестал брать, безжалостно “дерусифицировали”. Наклейки перестали вызывать у покупателей отвращение, и продажи тех же самых продуктов под новыми названиями восстановились.

Колбаса-то, конечно, вне политики, но люди-то нет. Особенно когда их бомбят.

Под бомбардировками даже знакомые со школы события и персонажи собственной истории могут стать отвратительнее московской колбасы.

Памятник Щорсу в Киеве был, несомненно, одним из самых выдающихся конных монументов в Европе. Искусство – да, оно тоже бывает и вне политики, как и колбаса. Проблема была отнюдь не в художественных достоинствах монумента, а в том, что памятник был установлен не в честь реального “полевого командира” времен Гражданской войны (которого, кстати, шлепнули его же героические соратники), а в честь продукта многолетних усилий советской пропаганды.

Публичная ругань (которую в респектабельных украинских медиа именовали “общественной дискуссией”) вокруг памятника продолжалась несколько лет, не приводя, однако, ни к каким видимым подвижкам. Памятник все так же высокохудожественно торчал посреди Киева. Пусть даже с неистребимыми граффити “Сними меня” и “Палач” на постаменте, но все еще торчал. И торчал бы еще долго, если бы ясную черту под “общественной дискуссией” не подвело опять же российское вторжение. Щедрые бомбардировки от “наследников СССР” стали самым весомым аргументом в пользу того, что конный большевик на своем постаменте явно застоялся. И Щорс отправился “вслед за русским кораблем”.

Кремль вообще крайне эффективно агитирует местные громады в Украине на расставание с памятниками имперского прошлого. Уж как в Одессе любили памятник Екатерине Второй, реплику снесенного большевиками оригинала, поставленную на собранные по подписке средства в 2007 году. Стоял бы монумент и стоял, обложенный мешками с песком от осколков. Но однажды, когда систематические российские ракетные обстрелы Одессы стали привычной частью городского быта, вождь всех насильственно братских народов товарищ Путин счел нужным заявить, что Одесса якобы “русский город” именно потому, что там стоит памятник императрице и одесситы его непременно защитят от “русофобских” поползновений. После этого возражения насчет переноса памятника в музей стали выглядеть как прямая поддержка путинского бреда. Памятник был так же загажен, как и несчастная полукопченая колбаса. Это решило дело, и Екатерина благополучно переехала. Переехала, не забудем, под ежедневными обстрелами со стороны российских почитателей ее имперского наследия.

И снова: дело тут вовсе не в том, что общественность поступила вопреки собственным вкусам и пристрастиям, а в наваленном поверх этих вкусов отвращении к бандитскому режиму, который изнасиловал свою страну и теперь пытается изнасиловать соседнюю. У одних, кто давно требовал императрицу перенести, это отвращение появилось сразу после аншлюса Крыма. У других – когда на Одессу полетели бомбы. И все стало окончательно ясно после слов Путина, из-за которых памятник перестал восприниматься как гордость города. Мадам скульптура, мы все понимаем, но отчего б вам не спрятаться, пока шухер не уляжется? Мерси.

Наверняка что-то из замаранного Кремлем со временем удастся отмыть и вернуть в оборот. Но, конечно, сначала нужно заткнуть источник информационных помоев, управляемых и неуправляемых бомб, “мясных штурмов” и имперского самосознания. Пока он фонтанирует, ничего вернуть не получится.

Путинская Россия – благодаря ее же неустанным усилиям – перестала восприниматься в Украине как нечто по-брежневски “невыключаемое”, как неизбежная часть реальности, даже исторической. Ее рудименты тащат к мусорным бакам, потому что держать их дома стало невыносимо, и нам есть куда и зачем выныривать из этой невыносимости.

Потом, когда мы отстроим разрушенное, вернем похищенное, почтим погибших и обнимем живых, когда – со временем – ослабнут постоянно накатывающие спазмы ненависти, мы, может быть, заглянем в запасники музеев.

Но при этом я совершенно уверен: колбаса с названием “Московская” в моей реальности больше не появится.

Не потому, что ее вообще не будет, а потому, что для себя я ее забанил. Навсегда.

Русский язык как минное поле

Автор: | | , ,
Оставить комментарий
Виктор Клемперер

Колонка опубликована на Радио Свобода

Александр Морозов начал на YouTube цикл видеолекций “Опасные слова” на основе курса российского политического языка, который он читал в Пражском университете. Идея мне очень нравится, да и реализация, судя по первому выпуску, обещает быть превосходной. Единственная претензия, которую родила моя вечная придирчивость, вызвана тем, что Александр Олегович открыл цикл разбором частных примеров кремлевского политико-филологического терроризма, но (пока?) не счел нужным обозначать размах угроз, которые этот словесный напалм несет.

А понимание масштаба этих угроз тем более необходимо, что речь идет о языке, главном средстве общественной коммуникации. О поле, по которому ходят все, и если его заминировать, то подрываться на минах тоже будут все, кто бы на него ни ступил.

Так вот, я не уверен, что опасность противопехотных мин следует обсуждать, собрав публику именно на минном поле. А если этого нельзя избежать, потому что других вариантов нет, следует как минимум внятно предупредить людей об опасности.

Насколько я знаю, первое серьезное – и в то же время достаточно популярное – предупреждение об опасных мутациях публичного языка под давлением тоталитарной пропаганды сделал в 1947 году германский филолог Виктор Клемперер. Его книга “LTI. Язык Третьего рейха” выглядит сегодня до отвращения актуальной, поскольку многие описанные в ней способы превращения немецкого языка в политическое оружие режим Путина с идеальной точностью применил к русскому языку. Новацией было массированное использование Кремлем электронных медиа, которых у ведомства Геббельса не было, однако опробованные нацистами технологии пропагандистского минирования языка применяются в России практически без изменений.

Клемперер указывал, что одним из основных приемов пропаганды было навязанное обществу изменение смысла и восприятия вполне привычных слов. Например, он подробно описывает, как слово “фанатик”, которое ранее никогда не связывалось в немецком языке с позитивными коннотациями, нацисты сделали чуть ли не хвалебным – например, в широко применявшемся выражении “фанатично предан идеям НСДАП”. Представители других народов – даже евреев! – в Третьем рейхе приобретали убеждение, что они должны стать “фанатическими немцами”, чтобы “смыть грязь своего негерманства”.

В путинской России нечто подобное, хотя и с противоположным знаком, произошло со словом “патриотизм”. Если ранее это слово можно было воспринимать в целом с позитивными коннотациями (что может быть естественнее, чем любовь к своей стране?), то кремлевская пропаганда жестко связала понятие “патриотизм” с любовью не к стране, а к правящему режиму. Критика режима называется “непатриотичной” или “антипатриотичной”, даже несмотря на то, что именно российский правящий режим фактически уничтожает страну, которой руководит, то есть, с точки зрения классического русского языка, сам является “антипатриотичным”.

Виктор Клемперер
Виктор Клемперер

Еще более поразительны точные совпадения наблюдений Клемперера и сегодняшней кремлевской фразеологии.

С 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, пропаганда Третьего рейха утверждала, что это была “вынужденная мера”. “Навязанная” – постоянный эпитет для войны”, – пишет Клемперер.

В отношении войны России против Украины Кремль постоянно воспроизводит точно такой же нарратив: войну России якобы “навязали”, “вынудили” ее начать “СВО”. (Характерно, что аналогичный тезис ранее вбрасывали относительно вторжения России в Грузию в 2008 году.)

Еще в относительно мирное время кремлевская пропаганда намертво заминировала термин “стабильность”. “Сохранение стабильности” стало при Путине одним из важнейших и самых употребительных лозунгов. Сопоставление с реальностью ясно показывает, что в этот лозунг режим вкладывает не стабильность развития страны или уверенность населения в будущем, а банальную несменяемость власти. “Стабильность” в современном русском политическом языке – это Путин, который всегда будет в Кремле. Другие значения, которые вкладываются в это слово, стали рудиментарными.

О пропагандистских словесных франкенштейнах вроде “отрицательный рост” даже говорить не хочется – их уже вышутили все. Но это не делает их менее опасными. Если обвал можно называть “подъемом”, пусть даже с уточняющим эпитетом, который меняет его смысл на противоположный, это так или иначе атака на смысл сказанного. Привет Оруэллу и его печам для сжигания документов под названием “гнезда памяти”.

Клемперер вскрыл и наглядно продемонстрировал опасность такой политической филологии, но способы обезвредить или ослабить описанные им методы тоталитарной пропаганды до сих пор не найдены. Или не реализованы. Или оказались неэффективны.

Это стало одной из предпосылок для массированного внедрения Кремлем в общественное сознание – и не только России – важных для него пропагандистских тезисов. Язык ключевых российских медиа тем самым был превращен в реальное орудие убийства.

То, что массовая русскоязычная аудитория – даже в эмигрантских кругах – считает и называет публичный язык кремлевского режима “русским”, для меня выглядит не просто колоссальной ошибкой, а прямым отказом от сопротивления Кремлю.

Клемперер вполне наглядно показал, хоть и постфактум, как и чем язык нацистских медиа отличался от классического немецкого. Работа Александра Морозова, я надеюсь, хотя бы в первом приближении наглядно покажет, чем кремлевский пропагандистский жаргон отличается от классического русского, а также почему и как с помощью этого жаргона уничтожают и дискредитируют современный русский язык.

Кстати, медийные истерики на тему “ай-яй-яй, русскую культуру отменяют” (как и подпитывающие их встречные истерики с требованиями запретить все, что ассоциируется с русским языком) возникают именно из-за того, что публика эти два языка (русский и “кремлевский”) принципиально не различает. У меня сложилось впечатление, что она в большинстве вообще не способна осознать, что такое различие существует.

И эту ситуацию необходимо исправлять как можно скорее, потому что именно “кремлевский” язык остается одним важных из факторов устойчивости путинского режима и именно этому языку (а не классическому русскому) необходимо давать отпор.

Вместо этого даже часть антипутинской политической эмиграции, когда пытается обращаться к массовой аудитории, переходит на отчетливый “кремлеяз”, например, называет россиян “избирателями”. Объяснить это можно разве что нежеланием вдуматься в смысл того, что они говорят, и применением по инерции пропагандистских клише. Никаких реальных “избирателей” в России просто нет, выборы там полностью уничтожены как эффективный институт, сведены к откровенному карго-культу. Но зато Кремль всячески поддерживает иллюзию, что выборы в России есть, это помогает ему имитировать формальную легитимность режима и распространять ответственность за его преступления на тех, кто за режим якобы “проголосовал”.

Клемперер писал, что любой, кто пользуется нацистским политическим языком, автоматически становится проводником нацистской пропаганды. Интересно, можно ли называть “оппозицией” тех, кто продолжает говорить на политическом языке того режима, который они критикуют?

В Украине даже полностью русскоязычные граждане (а до 2014 года я был именно таким) массово меняют язык повседневного общения – и не потому, что им это “приказали” сверху, украинцы много раз наглядно показывали, что не потерпят никакого “сверху”, если там хоть немного потеряют берега, а потому что осознают, насколько родной для них язык дискредитирован вместе со всем, что с ним ассоциируется. У них нет желания разбираться с градациями и степенями этой ассоциированности. Идиосинкразию вызывает даже русскоязычная версия украинского новостного сайта.

И все это потому, что Кремль сделал русский язык красным флажком на границе минного поля. Сигналом, что туда ходить не просто не надо, а смертельно опасно.

Но если украинец, чтобы не переть по языковым минам, может выбрать и другой путь, то есть ли такой выбор у россиян?

По сути, перед ними стоит непростая задача: разделить свой язык и то, что его дискредитирует. Но мне представляется (могу ошибаться, конечно), что пока даже в узких кругах это не осознано как критически важная задача, без решения которой вряд ли удастся обойтись.

Потому что люди вынуждены жить в заминированном языковом пространстве, если другого у них нет.

Отступая из Херсонской области, российские войска плотно минировали сельскохозяйственные земли. Многие такие участки еще не очищены, и на российских минах регулярно подрываются фермеры, которые, несмотря на предупреждения, пытаются работать на этой земле.

Потому что нет и не может быть тождества между землей и минами, которыми она осквернена. Мины будут обезврежены и уничтожены. Земля останется.

Русский язык точно так же заминирован, и его точно так же необходимо очистить от скверны.

Очевидно, что пока до этого еще далеко. Мины предстоит обнаружить, минное поле – офлажковать. Поставить предупреждения.

Международные службы заявляют, что россияне сделали из Украины “самую зараженную взрывоопасными объектами страну на Земле” и что ее разминирование займет, вероятно, десятилетия.

Российский политический язык тоже заслуживает “разминирования” и превращения в русский. Он должен так же перестать быть “кремлеязом”, как немецкий язык после 1945 года за несколько лет перестал быть оружием нацизма.

У меня нет иллюзии, что проблема может быть решена легко: по-моему, абсолютно во всем, что касается путинского режима, легких сценариев не осталось вообще. Но это не значит, что решение не нужно искать. В любом случае, первое, что необходимо сделать, – осознать существование языкового “минного поля” и попытаться увести с него людей.

Керченский разрыв: Почему Кремль сделает крымчан крайними за поражение в войне

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Севастополь

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

С 2014 года одном из опорных пунктов российской пропаганды в нарративе о “российском Крыме” было то, что никакой аннексии Крыма не было, потому что Крым слился с Россией сам, по собственной инициативе. А Кремль вынужден был эту инициативу поддержать, чтобы через Чонгар не пошли на героический Севастополь “карательные эшелоны бандеровцев”.

Именно эту байду с 2014 года транслировали мне в социальных сетях земляки-севастопольцы. Причем они сами — и я видел, что с полной искренностью — подчеркивали, что это не Россия их присоединила, а они сами присоединили себя к России, по собственной инициативе и с полным осознанием своей ответственности за содеянное.

Кремлевская пропаганда просто обязана вписать их искренность в список своих величайших достижений, потому что именно она даст возможность — и довольно скоро — сделать из пророссийских крымчан главных “козлов отпущения” за поражение в войне против Украины.

Потому что если именно пророссийские крымчане заставили Россию присоединить Крым, значит, именно они и запустили цепочку событий, которая привела к началу полномасштабного вторжения в феврале 2022 года. Победа над Украиной, среди прочих имперских радостей, должна была создать надежный “сухопутный коридор в Крым” и наполнить, наконец, днепровской водой Северо-Крымский канал, верно? 

Однако “чистый выигрыш”, который и в Крыму, и в Кремле заранее считали делом решенным, внезапно обернулся для России и Крыма военной, политической и экономической катастрофой. Отправной точкой для которой, как было показано выше, стала именно “инициатива” пророссийски настроенных крымчан, которые вынудили (и даже заставили) Россию себя аннексировать.

Тут важно сохранение подчеркнуть пассивный залог — не “Россия сделала”, а “Россию заставили сделать”. Это важный мотив, который звучит в российской пропаганде каждый раз, когда она пытается снять с российской власти ответственность за ее решения и действия. Например, Россию “вынудили напасть на Украину” (а до того — на Чечню и Грузию), “спровоцировали на бомбардировки мирного населения”, ну и, конечно, ее коварно “заманили в ловушку с Крымом”. Сама бы она никогда на все это не пошла, что вы, ей же это “не выгодно”, значит, это происки врагов. 

Но каких именно “врагов”? Кто Россию “вынудил”? Ведь пророссийски настроенные крымчане, согласно официальной версии, сами провели “референдум”, и сами “присоединились”. Получается, что “врагами” были именно они. В крайнем случае, эти крымчане выполняли “политический заказ” каких-нибудь зловредных “англосаксов”, которые только и мечтали создать повод, чтобы наложить на Россию санкции. 

Пропаганде такая позиция удобна, потому что простым грамматическим оборотом Россия из агрессора превращается в якобы жертву чьей-то политической игры. Кремль вообще любит по любому поводу изображать себя обманутым, обиженным, униженным, ни в чем не виноватым и ни за какие свои пакости не несущим ответственности.  

Кстати, постоянное смешивание понятий ответственности и виновности — еще один характерный прием российской пропаганды. Как только речь заходит об ответственности российской власти, сразу начинаются заявления вроде того, что “всех россиян хотят сделать виноватыми”. И такая демагогия, судя по характеру дискуссий в российских пабликах, отлично работает. 

Виновность, конечно, подразумевает ответственность, но обратное неверно — ответственность виновности вовсе не подразумевает. Виновность субъекта определяет суд, а ответственность за свои действия любой из нас несет просто по факту. У вас есть семья — вы несете перед ней ответственность. Вы гражданин государства — и как гражданин вы несете ответственность и перед ним, и за его действия. Конечно, если вы именно гражданин, а не подданный, который вообще никак не влияет на принятие решений в империи и действия власти. С подданных, понятное дело, никакого спроса нет, они просто имперская собственность. Чтобы избежать ответственности, им достаточно заявить, что они ни на что не влияли.  

Но вот в случае с аннексией Крыма кремлевская пропаганда с самого начала упорно говорит именно о “воле крымчан”. Это и есть указание на ответственность. И, повторюсь, многие пророссийские крымчане свою ответственность открыто признают, даже настаивают на ней.

А поскольку разница между “ответственностью” и “виновностью” на кремлевском языке всячески замазывается, получается, что крымские сторонники России сами заявляют о своей “виновности” — в том числе “виновности” в том, что аннексия Крыма привела к фактическому военному поражению России в Украине.

То есть, они сами напрашиваются на то, чтобы Кремль сделал именно их “козлами отпущения” за военную, экономическую и политическую катастрофу России. И Кремль этой возможностью воспользуется с огромным и нескрываемым удовольствием, как только деоккупация Крыма станет со всей очевидностью неизбежной, а Керченский мост превратится в “Керченский разрыв”. 

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

Как Кремль попал в «воронку ошибок» и почему он не способен из нее выбраться

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Низвержение в Мальстрем

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

«У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота», сказал Кеннеди (а задолго до него, хоть и другими словами, Тацит).

Конечно, это сказано не о поражении как таковом, а о нежелании проигравшего признавать, что причиной проигрыша стали его собственные ошибки и «плохие» решения. Очень не хочется выглядеть лузером.

По-человечески это очень понятно, но с точки зрения здравого смысла именно такой подход ведет к закреплению проигрыша — и возникновению «воронки ошибок».

Потому что если проигравший считает, что он «все делал правильно», он тем самым отказывается анализировать причины своего поражения. Но если ошибки не осознать, то их и не исправить. А если их не исправить, то они будут повторены, приведут к новым «плохим» решениям и сделают ситуацию еще хуже.

Многомесячные и практически безрезультатные атаки российских оккупантов на Бахмут — отличная иллюстрация того, как упорно Кремль держится за решения, которые не приносят ему желательного результата (конечно, если мы считаем, что Кремль хочет взять Бахмут, а не угробить как можно больше собственных солдат).

Кажется, чего проще: если тактика не дает результата, смени ее. Попробуй другую, может, получится. Для этого нужно просто признать, что прежняя тактика была ошибочной.

Но именно это — признать свою ошибку — Кремль и не может. Хуже того — не умеет. Еще хуже — не способен осознать, что это именно ошибка. Жесткий авторитаризм (и тем более тоталитаризм) всегда держится на идее о «безошибочности» лидера и созданной им системы. Это фундамент. Путин может пожертвовать чем угодно, но отказаться от своей «безошибочности» для него равносильно признанию полного поражения, которое ну никак не вмещается в его систему миропонимания.

Потому он упорно настаивает на своих откровенно «плохих» решениях, нанизывает их одно на другое, своими руками доводя ситуацию до полной катастрофы.

Его «воронка ошибок» расширяется и углубляется.

А потом, когда в ней накопится критическое количество «плохих» решений, «воронка» сколлапсирует и уничтожит и породившую ее ситуацию, и систему, а заодно и их лидера.

И «выскочить» их этого вихря нынешний российский режим не сможет, потому что самозабвенная и доведенная до абсолюта «безошибочность» подарила ему еще одно замечательное и системное достоинство: он напрочь лишен стабилизирующей обратной связи.

Если у человека что-то болит, он понимает, что у организма проблемы и его нужно лечить, иначе станет совсем плохо.

Но если человек считает, что ощущение боли ему внушили враги, чтобы ему нагадить, он лечится не будет. Зачем лечиться, раз организм в порядке, а вся боль — происки внешних врагов. С ними и надо бороться. И он борется с внешними врагами, пока его организму не станет совсем плохо.

Боль — это стабилизирующий сигнал обратной связи в организме.

В государстве точно такую же роль играет критика действий власти. Критика может быть неприятна, но она сообщает о проблемах, которые государству необходимо решить. Если критику игнорировать, проблемы останутся, накопятся и в итоге создадут ту самую «воронку ошибок».

Но в России общественная критика государства («критика снизу») эффективно заблокирована. Любой хоть сколько-нибудь критический сигнал власть считает диверсией против себя, непогрешимой по определению. А поскольку сигналы не проходят, ставшие причиной этих сигналов проблемы не решаются. Но власть об этом ничего не знает (опасных сигналов-то нет) и продолжает действовать так, как будто у страны вообще нет никаких проблем. В стратегии это называется «отсутствием ситуационной осведомленности».

Возможно ли, что имея искаженные представления о реальной ситуации, Кремль будет принимать верные решения? Разве что случайно. А мейнстримом закономерно становится принятие решений «плохих», которые только ухудшают реальную ситуацию. Власть, не осознавая того, становится ситуационно некомпетентной.

А потом некомпетентность власти перестает быть ситуационной и становится системной, а ее разрыв с реальностью — практически полным.

Но в Кремле никто этого не замечает, потому что — помните? — обратная связь-то заблокирована. Ничего на самом деле не болит, это все происки внутренних и внешних врагов. Главное — продолжать настаивать, что все решения были правильными, тогда все получится. Пошлите на Бахмут еще сотню «вагнеров», пусть сдохнут, но возьмут.

А потом: как же так, мы же все делали правильно, почему же такой лесоповал кругом? Откуда столько трупов? И где достижения, если все «по плану»?

Потому что из «воронки ошибок» можно выбраться, только если ошибки признать и исправить.

Напрашивается вопрос: зачем я подсказываю Кремлю, как ему выбраться из «воронки»? Затем, что я, в сущности, ничего нового не сказал. Ситуация описана давно, предложения по деэскалации «воронки» многократно озвучены, вплоть до расписанных «дорожных карт». Все рецепты для лечения идиота были выписаны.

Но для Кремля и Путина все это не представляет ни малейшего интереса. Они не видят никакой «воронки ошибок», а потому не пытаются из нее выбираться. У них по-прежнему во всем виноваты «англосаксы», ну и еще «бандеровцы» (шутку «если бы враги не сопротивлялись, мы бы давно их победили», я придумал много лет назад, но кто бы мог тогда предположить, что Кремль начнет повторять ее с такой смертельной серьезностью?).

Я не сомневаюсь, что «безошибочный» Путин и его «безупречная система» с отключенной обратной связью так и будут сидеть в «воронке ошибок», пока та не взорвется — вместе с ними, с их режимом и со всем невменозом их недоимперии.

Но даже после этого лузерами и «отцами поражения» они, будьте уверены, себя не признают.

Сфига ли, все ж правильно делали.

Во имя плоской Земли

Автор: | |
Оставить комментарий

Видели, как Майк Хьюз убился об плоскую Землю, в реальности которой он был абсолютно убеждён?

Зря язвите, потому что каждый раз, когда вы абсолютно убеждены в чем-то, что оказывается таким же атавистическим бредом, как плоская Земля, вы рискуете не меньше Майка.

И не только собой рискуете. Даже в первую очередь не собой. Например, если вы почему-то все ещё верите в то, что с путинской Россией можно сначала о чем-нибудь договориться, а потом рассчитывать на то, что путинская Россия договоренности будет выполнять.

Пропаганда как способ самоуничтожения

Автор: | | , ,
Оставить комментарий

[ Колонка опубликована на Liga.net ]

Пропаганда убивает — и не только тех, против кого она направлена. Это стало такой же банальностью, как и упоминание в этом контексте казни в 1946 году по приговору Нюрнбергского трибунала Юлиуса Штрейхера, редактора нацистской газеты «Der Stürmer». Штрейхер был единственным из подсудимых, которого трибунал приговорил к смерти не за военные преступления, а за печтаную пропаганду. 

«Der Stürmer» Штрейхера был мощнейшим генератором ненависти к евреям — ненависти настолько разнузданной, что временами это даже вынуждало рейхсминистра пропаганды Геббельса возвращать его в «более разумные» границы (и это при том, что Геббельс и сам был законченным антисемитом). Выступая в суде, Штрейхер говорил, что он действительно призывал к уничтожению еврейского народа (учитывая приобщенные к делу подшивки его газеты, это было невозможно отрицать), «но вовсе не к буквальному уничтожению», и что он не может отвечать за то, что кто-то понял его статьи как прямое руководство к действию. Как известно, трибунал его аргументы во внимание не принял, и признал деятельность Штрейхера преступлением, заслуживающим смертной казни. 

Юлиус Штрейхер во время Нюрнбергского трибунала

Стоя под виселицей, Штрейхер несколько раз крикнул «хайль Гитлер» — в последний раз уже с мешком на голове и петлей на шее. Никто из подсудимых, кроме него, такой преданности фюреру перед смертью не продемонстрировал. Пропагандист Штрейхер в этом смысле оказался большим нацистом, чем они все.   

И это вовсе не удивительно. Штрейхер свято верил во все, что он писал. Он был мерзким типом — еще в 1930-е годы он совершенно не скрывал своей аморальности, чем вызвал брезгливое к себе отношение многих высших чинов рейха, мнивших себя аристократами, — но при этом лживым фарисеем он не был. Мир для него выглядел именно таким, каким он его описывал в статьях и выступлениях — с «высшими» и «низшими» расами, «всемирным заговором евреев» против Германии и фюрером как «единоличной вершиной человеческой истории».

Нацистская пропаганда в какой-то момент стала для Штрейхера единственно возможным мировоззрением. Он был не только «толкачом» идеологической дури, но постоянным ее потребителем. 

В разных вариациях этот же сюжет — пропагандист, который «подсаживается» на распространяемое им вранье, даже если изначально относится к нему иронически, — повторялся затем многократно.

Еще более наглядно этот эффект виден на примере государства, для которого инструментом актуальной политики становятся информационные манипуляции и прямые фальсификации. Российские сетевые «фабрики троллей», например, имитируют в промышленных масштабах поддержку совершенно не соотносящихся с реальностью идеологических тезисов — вроде засилия «либерального фашизма» в Европе, «российского нравственного превосходства» над «загнивающим Западом» или развала СССР из-за «антироссийского мирового сговора». Те же самые темы разгоняет российская телевизионная и прочая медийная пропаганда. Режим, который поддерживает распространение таких тезисов, так или иначе оказывается вынужден брать их в расчет для самого себя — как реальные и значимые факторы (как минимум во внутренней политике). И фальшивая реальность пропаганды становится для него основанием для принятия практических решений. 

Например, чтобы снять с себя ответственность за сбитый российским БУКом над Донбассом пассажирский рейс, российская пропаганда породила множество фейковых версий этой трагедии. Ни одна из этих версий даже отдаленно не претендовала на достоверность, основной их задачей было, видимо, максимальное засорение темы для внутренней аудитории, чтобы вскрытые следствием реальные обстоятельства трагедии просто «утонули» в информационном шуме. Но прямым следствием этой «операции информационного прикрытия» стало то, что для России стало невозможно дать официальное согласие на участие в работе международной комиссии по расследованию. Заинтересованность в сохранении фейковой реальности сделала для Кремля недоступными варианты, наиболее адекватные реальности настоящей. Идиотский поступок Путина, который под запись показал Оливеру Стоуну заведомо фейковую видеозапись как «доказательство», в этом контексте даже не выглядит чем-то заслуживающим особого удивления — это лишь частное проявление куда более общей картины добровольного самообмана российского государства.   

Само собой, невозможно принимать адекватные практические решения, основывая их на неадекватном восприятии реальности (пример Третьего Рейха в этом смысле чертовски нагляден). Осознавая это, режим, пытаясь ослабить эффект такой неадекватности, будет пытаться грести сразу в двух направлениях — одной рукой генерить с «идеологической» целью все больше фейков и пропагандистских манипуляций, а другой — цепляться за реальность, которая этим фейкам откровенно противоречит. Напряжение между фейками и реальностью при этом неизбежно будет нарастать — пока, в конце концов, дело не кончится конфликтом этих двух мировосприятий. Конфликтом, по итогам которого Россия вынуждна будет отказаться или от фейков (как это уже было в 1991 году с СССР), или от реальности (как это произошло с Северной Кореей). 

До тех пор речь, в сущности, будет идти о медийном самоотравлении российской власти (про информационное здоровье населения страны говорить уже трагически поздно). Неадекватное восприятие Кремлем реальности его оппонеты могут, конечно, расценивать как стратегическое преимущество (хорошо, когда противник теярет способность выстраивать рациональные стратегии), однако потерявший связь с реальностью тролль с ядерной дубиной — это крайне серьезная угроза, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать. 

С Третьим Рейхом в этом смысле истории повезло — рассказывают, что разработку ядерного оружия Гитлер запретил именно из-за неадекватного мировосприятия: фюрер опасался, что ядерная реакция может растопить «мировой лед», внутри которого, согласно принятым в нацистской верхушке мистическим возрениям, якобы находится наш мир. 

И последнее, на закуску. В 2017 году проходивший в Москве Всероссийский съезд в защиту прав человека учредил «антипремию» имени того самого Юлиуса Штрейхера. Ее будут присуждать представителям российских СМИ, «внесшим наибольший вклад в атмосферу ненависти и лжи». Жест, конечно, символический, но сил на что-то более действенное у страны, отравленной собственной пропагандой, уже нет.





Бомбить печеньки!

Автор: | | ,
Оставить комментарий

[Колонка опубликована на LIGA.net]

Согласие Совета Федерации РФ на использование в Сирии ВВС России было ожидаемым и логичным развитием событий. И дело здесь не только в том, что с режимом Асада связаны политические и экономические интересы России (хотя, в первую очередь, конечно, дело в них), но и в том представлении о современном мире, который выстроило для себя — а заодно и для россиян — нынешнее руководство России.

В этом представлении какое-то удивительно значимое место занимает вера в то, что устойчивый политический режим можно свергнуть извне за сравнительно небольшую денежку. Путин снова сказал об этом, выступая в ООН — «использовали недовольство значительной части населения действующей властью и извне спровоцировали вооруженный переворот».

Издеваться над убогими грешно, по совести, их надо бы лечить. Но даже при том, что чужим тараканам никто не воробей, понять их резоны все-таки стоит. Хотя бы попытаться.

Вот есть великая и могущественная Россия. У нее есть зарубежные друзья, очень приличные люди. Их немного, потому что остальные какие-то совершенно неприличные, которые против России злоумышляют. Хотят отнять ее природные богатства. Ничтожные, загнивающие и завистливые недруги. Из-за этой зависти они мучают друзей России и свергают им режимы буквально за печеньки и чуть ли не деревянными требушетами.

Неплохо на безусловно международной арене национальное могущество России  продемонстрировать. И сделать это теми средствами, которыми в Донбассе воспользоваться открыто ну никак нельзя — военной авиацией 

Тут неизбежно возникает вопрос: если враги задействуют в своих гнусных планах достойные насмешек печеньки и катапульты, то почему великая Россия, с ее красной икрой, самым передовым оружием и прочими межконтинентальными ракетами, ничего не может этим печенькам противопоставить? Почему не предотвращает этот враждебный цирк? Как это может быть? Ведь если можно свергнуть режим извне за сравнительно небольшую денежку, то его же можно и поддержать примерно так же, ну, может, чуть дороже, но не слишком? Так почему не поддерживаем?

Это противоречие нужно было как-то разрешить, потому что само оно (в рамках принятого в РФ мировосприятия) разрешаться отказывалось.

Разрешить его попытались в Донбассе, но там оно почему-то не разрешилось. И, вроде, не требушеты применяли, а кое-что посильнее, и не жалкие гривны тратили, а прям-таки полновесные рубли, и вместо кулька печенек целые «гуманитарные конвои» отправляли десятками фур, и народу поубивали не сто человек, а несколько тысяч — а предъявить безусловную победу российского могущества все равно не получается.

Напрашивается вывод (это мы все еще реконструируем ход мысли эффективного российского руководства, не забывайте), что Донбасс — это какие-то неправильные пчелы. Не тот масштаб. Королевство маловато, развернуться негде.

И тут в светлых головах возникает идея, что «украинский кейс» — он в мире такой не один. Что недруги уже давно пытаются колбасить  печеньками и катапультами братскую Сирию с ее абсолютно легитимным президентом Асадом. И что неплохо бы там, на безусловно международной арене, национальное могущество России и продемонстрировать.

И сделать это теми средствами, которыми на Донбассе воспользоваться открыто было ну никак нельзя — военной авиацией. Именно на ее боевое применение в Сирии было запрошено (и получено) согласие Совета Федерации.

Неизвестно, чем российская помощь режиму Асада закончится. И понятно, что обусловлена эта помощь давней историей политических и экономических связей Сирии и России. Но с какой стати снова — с трибуны ООН! — озвучивается детская вера во всемогущество госдеповских печенек, которые сначала вызвали «цветные революции» в арабских странах, затем насмерть подорвали любовь братских украинцев к российскому газу, а теперь всеми силами выжимают влияние России из ее естественного ближневосточного союзника?

Как можно вылечить эту мировоззренческую инфантильность, кто-нибудь знает? Хотя бы для того, чтобы пациент сам себе ею не навредил, не говоря уж об окружающих. Я, честно говоря, пас.

О необходимости русско-русского словаря

Автор: | | , ,
Оставить комментарий
Love-Hate

Язык — это не только толковый словарь плюс грамматика. Язык — это также семантика и прагматика. Даже если собеседники используют одно и то же слово, но решительно расходятся по мировоззрению или мировосприятию, они могут придавать этому слову совершенно разные смыслы. Вплоть до диаметрально противоположных.

Возьмём, например, слово “свобода”. Для одних это слово означает право и способность самостоятельно управлять своей жизнью и, как следствие, самому нести ответственность за неё. Свобода в таком понимании воспринимается как нечто желательное и привлекательное, упоминание о ней вызывает положительные эмоции.

Для других то же самое слово несет полностью противоположный смысл. Для них свобода — вынужденный отказ от привычки строить свою жизнь в соответствии с традиционным укладом, подчинение чуждым идеям, навязанным извне вместе с совершенно лишней ответственностью непонятно за что. Такая свобода человеку не нужна, он её отторгает, упоминание о ней вызывает отвращение и гнев.

Получается, что у нас теперь два русских языка

Не будем сейчас разбирать генезис каждого из этих двух представлений — это совершенно другая тема. Достаточно и того, что и то, и другое представление широко распространены и постоянно сталкиваются друг с другом.

Выглядит это, например, так.

— Люди вышли на Майдан, чтобы отстоять своё право на свободу!

— Ну вот, ты сам сказал, что бунт начался из-за навязанных людям бредовых идей!

Различия в понимании термина “свобода” (как и многих других терминов — “государство”, “юстиция”, “политическая деятельность”, “духовность” и т.д.) для участников диалога настолько фундаментальны, что говорить об их “общем языке” просто невозможно.

Лексика и грамматика пока осталась теми же, но семантика (закреплённые за словами смыслы) и прагматика (смысловая связь между понятием и тем, кто его использует) уже разошлись. Получается, что у нас теперь два русских языка, которые отличаются настолько, что впору составлять русско-русский словарь.

В этом словаре нужно будет учесть, например, то, что на одном из русских языков разговор об Украине как самостоятельном государстве возможен, а на другом — нет. Взамен в нём есть обширный смысловой инструментарий для обозначения сущностно неоформленного территориального феномена, который лишен всяких признаков государственности, но зато всем, что в нём есть хорошего, обязан русскому языку.

И такое понимание не просто временный артефакт пропаганды, который легко будет при необходимости отбросить. Оно органично связано со всем комплексом уже вполне устоявшихся воззрений на то, как “устроен” современный мир (он устроен как всеобщий многовековой заговор против России, но эту интересную тему мы пока оставим лишь как заметку на полях).

Еще одна новация, свойственная только одному из русских языков — расширение семантического пространства времён специфическим оценочным уточнением. Согласно этой новации, историческое событие может приобретать характеристику “настоящего” или “фальсифицированного”.

Скажем, победа Российской Империи над Наполеоном может признаваться “настоящим” событием, а поражение под Аустерлицем и союз Александра I и Наполеона против Англии — ”фальсифицированным”; полёт Гагарина в космос является событием “настоящим”, а высадка Армстронга на Луну “фальсифицирована”, и так далее. Практика употребления “настоящего” и “фальсифицированного” прошлого развивается прямо на наших глазах, можно предполагать также появление на семантическом уровне концепций “настоящего настоящего”, “фальсифицированного будущего” и так далее.

Для выявления и каталогизации таких различий и необходим формальный русско-русский словарь — он создаст начальную основу для взаимопонимания. Если вы действительно хотите, чтобы альтернативно-русскоязычный собеседник вас услышал, говорить с ним придётся на его языке. А поскольку различия в ваших с ним русских языках заключены не в лексике, а в понятийной базе, для результативного общения придётся осознать и понять систему взглядов собеседника наравне с собственной, в то же время не переходя на его точку зрения. Это не невозможно, конечно, но для неподготовленного человека затруднительно и, как минимум, некомфортно. Иногда даже травматично.

Но если не стремиться понять друг друга, зачем тогда вообще поддерживать диалог?

Статья опубликована 5.07.2015 на сайте еженедельника «Новое время» под названием «Новый русско-русский словарь»