Гражданин Саакашвили

Михаил Саакашвили на Антикоррупционном форуме в Киеве, 23 декабря 2015

Михаил Саакашвили на Антикоррупционном форуме в Киеве, 23 декабря 2015Отвратительная сцена, которую вызвал конфликт Авакова и Саакашвили на заседании Рады реформ, не располагала к поддержке ни той, ни другой стороны, хотя и по разным причинам.

У меня были в жизни эпизоды, когда очень хотелось чем-то швырнуть в оппонента, и как-то раз я даже не сдержался и действительно швырнул. Один хам разбил мне очки, которые я в него и бросил. Как мне потом было за это стыдно — не передать.

У меня были в жизни эпизоды, когда противники в ярости что-нибудь швыряли в меня. И каждый раз это была моральная победа над вышедшим из равновесия оппонентом, победа, которую прилично было встречать с подчеркнутой выдержкой и демонстративным достоинством. Жаль, конечно, что горячий темперамент холодной выдержке мешает. И достоинство, увы, не сочетается с громогласными оскорблениями в адрес оппонента.

Михаил Саакашвили, конечно, политик эмоциональный и взрывоопасный. Но при этом он достаточно умен, чтобы, остыв после вспышки, найти безошибочный ответ, который в пылу эмоций не нашелся…

[ Дальше ]

Ловушка самообмана

House of Cards

Стратегия реформ, как и любая другая стратегия, должна основываться на трезвой и адекватной оценке ситуации. Замалчивать слабости и недостатки исполнителей, стеснительно преуменьшать нехватку ресурсов, переоценивать ради подъема энтузиазма ожидаемую со стороны помощь, делать вид, что на самом деле вот тут все хорошо, надо только чуть-чуть пыль смахнуть, когда все прекрасно видят, что для вывоза этой “пыли” нужно ассенизаторов вызывать — все это можно, конечно. Если автора стратегии не интересует конечный результат.

Потому что планы, выстроенные на благих пожеланиях и фантастических допущениях, в реальном мире не сработают. На бумаге, в воображении или в телевизоре — сколько угодно, а в реальности — извините, нет. И когда они не сработают, провал придется или признавать (а это больно), или прятать под новыми фантазиями — все хорошо, все идет нормально, жить стало лучше, жить стало веселей. Придется лгать, чтобы не так бросалась в глаза нахально лезущая наружу некомпетентность.

Есть правительства, которые так и поступают.

Правительство Греции в течение многих лет не могло привести национальный бюджет в соответствие с требованиями, обязательными для всех стран-членов ЕС. Ну вот не могло — и все, какой бы премьер-министр там ни рулил. Не находился компетентный специалист, всегда какая-нибудь шушера вместо него влезала. В итоге налоги в стране не собирались, коррупция не побеждалась, производительность труда и эффективность экономики не то что не росли, а местами даже падали, и ситуация держалась только на все возрастающих кредитных вливаниях из ЕС-овской “общей кассы”.

А чтобы эти вливания вместе с сопутствующими удобствами внезапно не прекратились, руководство Греции в какой-то момент начало фальсифицировать свою экономическую статистику. Оно годами предъявляло ее партнерам по ЕС (“у нас все неплохо, дайте еще денег!”), собственным гражданам (“у нас все хорошо, голосуйте за нас!”) — и в итоге намертво застряло в своей лжи. Правительство прекрасно понимало, что обслуживать растущий внешний долг при сдувающейся экономике скоро будет нечем, что нужны реформы, и лучше бы начать их поскорей. Но начать их оно не могло, потому что для реформ (помимо управленческой компетентности) нужна была поддержка избирателей. А избиратели были совершенно искренне убеждены, что у них и без реформ все хорошо. Их этим “все хорошо” надували несколько лет, и в итоге надули довольно-таки плотно. “Какие-такие реформы, зачем?” — удивлялись надутые избиратели, — “Жизнь и так прекрасна!”

Поэтому когда правительство начало робко спрашивать насчет желательности реформ, люди говорили решительное “нет”. И даже после того, как фальсификации экономических индикаторов вскрылись и реальность грубо постучалась в их банкоматы, избиратели все равно не хотели никаких реформ. Уже и правительству не нужно ничего стесняться, и гражданам, вроде, честно объяснили причины случившейся нескладухи — но предыдущее вранье так крепко в народные мозги вросло, что его уже и не выполоть было.

Вот так это и работает — хотели слегка обмануть других, а в итоге крупно обманули себя.

Другой пример. Для разнообразия — история успеха.

Китай вот уже три четверти века живет однопартийной жизнью, в высшей степени идейной. Руководство у страны при этом чрезвычайно умное и компетентное. Такое тоже бывает, кто бы что ни думал. И, что особенно важно, это руководство умеет учиться на своих и чужих ошибках.

В один не особо прекрасный, но вполне занятный момент (лет десять назад), это руководство обнаружило, что в управлении регионами появились необъяснимые сбои. Начали анализировать — что, откуда, кто виноват. Нашли. Запросили регионы: почему они публикуют неполную и искаженную информацию по наблюдающимся в экономике процессам. И получили честный ответ: так вы же, инь-ян, сами …дцать лет назад потребовали от нас смягчать при публикации в открытых источниках данные, которые могут неоднозначно восприниматься в свете идеологических установок и непогрешимости партийной линии. Вот мы и смягчаем. Инь-ян.

И тут руководство страны осознало, что уже …дцать лет его аналитики собирают и обобщают данные, целенаправленно искаженные в угоду партийной идеологии. И экспертные группы дают им рекомендации, которые по мере накопления недостоверных данных все менее соответствуют реальности. И решения на основе таких рекомендаций положение в экономике вовсе не улучшают, а ухудшают. То есть, настало время выбирать, что важнее для управления экономикой — идеологическая чистота или максимальная адекватность.

И что вы думаете? Эти прагматики решили, что выявленный в экономических индикаторах “идеологический пузырь” необходимо немедленно сдуть! И дали распоряжение на места: публиковать отныне только достоверные экономические показатели. А идеологию побоку. Иначе ответите по партийной линии.

Восточные люди хорошо понимают,что ложь часто куда опаснее для того, кто ее порождает и поддерживает на плаву, нежели для того, кто внимает ей. Хотя, конечно, всякое бывает.

Лжец лишь поначалу ощущает границы лжи, которую он вокруг себя выстроил. Но рано или поздно он сживается с ней, перестает отличать ее от реальности. И тогда уже не важно, выйдет он за границы своей лжи или нет — его ложь все равно пойдет за ним повсюду, навсегда отгораживая его от верных решений.

И тем самым с фатальной неизбежностью угробит все его начинания.

Поэтому как только власть начинает лгать избирателям — по любому поводу, из любых побуждений, пусть даже самых благородных, — избирателю полезно понимать, что тем самым власть начала лгать самой себе и встала на путь крушения своих начинаний.

Кокон из колючей проволоки

CTutd6yWsAIdTcuМало что в современном мире происходит настолько далеко, что не имеет к вам отношения.

Коммуникации сделали любое крупное событие близким к коже. Индонезийское цунами на излёте ударило в Мальдивы за пару дней до нашего туда прилёта, и мы своими глазами видели восточный причал гидропланов, взломанный той волной. Когда взорвали «Сапсан», жена была в Москве в командировке и должна была возвращаться в Питер следующим рейсом того же «Сапсана». Когда утонула «Costa Concordia», на ней были наши знакомые, и я помню с каким облегчением нашел их в списках спасенных. Старинный знакомый по движению клубов любителей фантастики Витя Черник из-под обстрелов перебирался из Горловки в Россию. Болотная, Крым, Майдан — везде, где меня не было, были близкие или хорошо знакомые мне люди. Всё было рядом.

И это «рядом» — оно ведь не только в пространстве, но и во времени. Старичок-аптекарь из Франкфурта, с которым мы встретились в Италии, узнав, откуда мы, первым делом попросил прощения за то, что воевал на Восточном фронте. Он просит за это прощения до сих пор, хотя никто от него извинений не требует. А мой собственный дедушка, который вывез бабушку, тогда совсем ещё девчонку, из вымирающей от голода Кубани в начале 1930-х? А Бабий Яр? А Лидице? Это для меня не исторические сюжеты, это здесь и почти сейчас, это руками потрогать можно.

Мир — это кокон из колючей проволоки в миллиметре от кожи. Все, абсолютно все происходит близко. 9/11, Париж, Пальмира — вообще всё. Когда тебе самому уже к полтиннику, такие вещи осознаются без малейших усилий.

Но вы, конечно, можете считать, что Сирия — это где-то далеко. «Они» пускай там, а «мы» пускай тут, и «нас» оно не касается. На здоровье. Только я вас предупредил: это ровно до того момента, пока жизнь не убедит вас в обратном.

Самосуд: прямая и явная угроза

Харбин, 1967. Самосуд хунвейбинов над преподавателями Индустриального университета.

[Колонка опубликована на Liga.net]

Депутат Владимир Парасюк пинает ногами генерала СБУ Василия Писного на заседании антикоррупционного комитета Верховной Рады. Юрист Александр Кравчук бьет по лицу Михаила Добкина прямо в зале суда. Каждый день новости об «утверждении справедливости» вручную и вножную становятся все очаровательнее.

Не хочется обобщать, но тенденция наметилась давно и с каждым днем проявляется все более явно, так что обобщить все-таки придётся.

Кажется, мы все-таки пришли к тому, чего многие опасались.

Харбин, 1967. Самосуд хунвейбинов над преподавателями Индустриального университета.

Харбин, 1967. Самосуд хунвейбинов над преподавателями Индустриального университета.
Фото Ли Чжэньшэна.

Люди устали требовать справедливости от государственных институтов. Эти требования раз за разом остаются без ответа. Все ограничивается отписками, обещаниями и справками, что дело в очередной раз передано из одной инстанции в другую. Расследование преступлений времен Революции Достоинства саботируется.  Обвинения спускаются на тормозах. Высокопоставленных задержанных с грандиозной помпой заключают в кандалы, ставят в колодки и бросают в узилище (торжество правосудия!), чтобы на следующий день все это объявить ненужным и отпустить под залог (торжество демократии!) Или, как в случае с Игорем Мосийчуком, принципиально указать Генеральной прокуратуре на ее неспособность соблюсти элементарные процедуры.

В итоге выглядит все так, что торжествует только безнаказанность, потому что никакого вразумительного итога у этих юридических движений так и не обнаруживается. Выполнение закона о люстрации заблокировано. Прокуратура не в состоянии обосновать объявление в международный розыск даже самых знаменитых фигурантов коррупционных дел. Судебных приговоров нет — ни обвинительных, ни оправдательных. Есть только бесконечные процедурные топи, в которых вязнет любой процесс, вплоть до полной потери его осмысленности.

Все это создает устойчивое ощущение практической недееспособности национальной юстиции. Потому что юстиция — это не только скрупулезное соблюдение процедур, но также доведение их до осмысленного результата. Суд без приговора никакого значения не имеет.

Но если у вас нет суда, у вас будет самосуд. Место судьи в мантии займет толпа с вилами. Она же будет коллегией присяжных и палачом. Если ваша судебная власть коррумпирована и в справедливость ее вердиктов никто не верит — это значит, что у вас нет суда и у вас непременно будет самосуд.

Самосуд — это ведь очень заманчиво. Не нужно долгое следствие, не нужны формальности, нужна только уверенность в собственной правоте и в своём праве карать. Ну и пара-тройка известных из классики ритуалов.

Думаете, все это ограничится потешным мордобоем перед телекамерами? Сомневаюсь, что нам так повезет.

В феврале 1917 года, когда царская полиция была уже разогнана, а новая милиция только создавалась, самосуды стали обычным делом. Через год, уже после взятия власти большевиками, ситуация оставалась такой же кошмарной.

Максим Горький в “Несвоевременных мыслях” рисует несколько сцен самосуда.

“Около Александровского рынка поймали вора, толпа немедленно избила его и устроила голосование: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить? Решили утопить и бросили человека в ледяную воду. Но он кое-как выплыл и вылез на берег, тогда один из толпы подошел к нему и застрелил его.” 

“Солдаты ведут топить в Мойке до полусмерти избитого вора, он весь облит кровью, его лицо совершенно разбито, один глаз вытек. Его сопровождает толпа детей; потом некоторые из них возвращаются с Мойки и, подпрыгивая на одной ноге, весело кричат: — Потопили, утопили!…” 

“Рабочий Костин пытался защитить избиваемых, — его тоже убили. Нет сомнения, что изобьют всякого, кто решится протестовать против самосуда улицы.” 

Вы действительно хотите увидеть такие сцены в сегодняшних репортажах, дамы и господа? А ведь шансы на это с каждым днём увеличиваются.

Справедливость и подлинное верховенство Закона были одними из основных требований Майдана, но за два прошедших года ситуация в этой области если и изменилась, то только в худшую сторону. Упорное уклонение от реформ и бесконечные процедурные тормоза убили доверие к новой власти настолько, что даже она сама это признала — несмотря на категорическое и явное нежелание.

Президент Порошенко несколько дней назад заявил — “мы запускаем процесс мощной перезагрузки судебной ветви власти”.

Я бы сказал иначе: процесс уже настолько запущен, что немедленная перезагрузка стала абсолютно неизбежной. Причем не ради очередного пиар-эффекта, а ради получения результата — внятной, действенной и заслуживающей доверия системы отечественной юстиции.

 

Брызги крови на лице

Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года
Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года

Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года

Оправдание и даже идеализация терроризма — очень старая традиция. Глубоко верующий бомбист Ванечка Каляев, одаренный писатель-террорист Борис Савинков, лихой большевик-экспроприатор Камо. Романтика, борьба за свободу от мировой буржуазии. Мы даже в школе кое-что из этого героизма проходили. Самоотверженные и несгибаемые борцы за и против. Казнены палачами народов. Вечная память.

История как наука индифферентна, документ и текст. Но история как человеческое прошлое так же кровит, как и разрезанное поперёк запястье. И казнь Богрова, и смерть Столыпина можно рассматривать как документы в судебном деле, а можно переживать как трагедии. И Каляев как человек был действительно полнейшим самоотреченным «не убий», потому бомбу в Великого князя Сергея Александровича и метнул — как акт собственного праведного самопожертвования за счёт царственного грешника. Глубоко сознавая. А Савинков, умница, холодно смотрел, чтобы все было секунда в секунду. А Азеф в Варшаве ждал, что и как газеты об этом напишут, и обеспечивал себе алиби на случай вопросов кураторов из охранки.

А обыватели ужасались и ликовали. Можете не верить, но ликовали не меньше, чем ужасались. После убийства министра внутренних дел Плеве в 1904 году незнакомые и вполне буржуазные господа друг друга поздравляли с этим событием на улицах и злорадствовали. И только те, кто видел сам взрыв и разлетевшихся куски тел, некоторое время стояли в онемении, глядя на заляпанные кровью брюки и подолы. А потом падали в обморок на брусчатку набережной Обводного канала.

Современный терроризм — это ещё не история, но когда-нибудь ею станет. И сейчас точно так же поздравляют друг друга те, до кого не долетело. И злорадствуют так же. Только вот свидетелей, которые никогда уже не забудут выплеск крови в лицо, теперь стало больше. Масс-медиа. Все близко. Каждый взрыв — на расстоянии касания.

И объяснять дочери, что Каляев был несчастным, но оттого не менее омерзительным идиотом, мне уже не нужно — она знает это и без меня.

Ещё важнее, что она это чувствует. Как брызги крови на лице.

Власть, знай свое место

[Статья опубликована на LIGA.net]

 

Кажется, Аристотель писал, что чем меньше у правительства власти, тем оно более устойчиво. Эта мысль только на первый взгляд выглядит парадоксом — особенно в наше время, когда противоречия в отношениях между гражданами и властью стали одним из главных препятствий развитию постсоветских государств.

Отношения гражданина и власти, вроде бы, формально везде урегулированы, и даже закреплены в конституциях. На практике, однако, выстроены они до омерзения несовременно и в очевидном противоречии с конституционными принципами — что в Украине, что в России, что Таджикистане, что в Азербайджане. Если верить декларациям, источником власти везде считается народ, но остаётся трагически непрояснённым вопрос, может ли народ истекающей из него властью как-нибудь воспользоваться.

Есть два полярных (хотя, как показывают наблюдения, не всегда взаимоисключающих) подхода к общественно-государственному устройству.

Подход первый: власть суверенна, а граждане добровольно считают себя её подданными. Всё, что полезно для власти (читай — для её представителей), считается заведомо полезным и для подданных. Поэтому государственные институты защищают в первую очередь интересы власти. Власть спускается сверху (в этой парадигме «наверху» её больше всего) вниз, вплоть до уровня местных чиновников, в форме частичного делегирования полномочий для принятия решений на том уровне кометентности, который этим чиновникам назначен. Для простоты изложения назовём этот подход «имперским».

Подход второй: граждане суверенны, а власть формируется ими и находится под их постоянным пристальным контролем. Власть полностью подотчётна гражданам, групповые интересы которых формулируют и защищают созданные по инициативе тех же граждан политические и общественные организации. Никто, кроме самих граждан, не может определить, что для них лучше, а что хуже. Власть формируется гражданами «снизу вверх» — от отдельных домохозяйств, через органы местного выборного самоуправления, далее на региональный и общенациональный уровень в форме частичного делегирования ответственности для принятия решений. Этот подход будем называть просто и понятно — «демократическим».

При том, что абсолютно все государства постсоветского пространства позиционируют себя как «демократические республики», в большинстве этих стран на практике реализуется классический «имперский» подход. Власть в них фактически приватизирована правящими группировками, которые при необходимости сами определяют порядок её передачи, а выборы зачастую сведены к чисто формальной процедуре с предрешенным результатом.

Иногда создаётся впечатление, будто власть пытается не запятнать своей низостью чистоту высоких конституционных принципов, а потому всё более от них отстраняется.

Привычка многих поколений жить в государстве ярко выраженного патерналистского типа (какими был СССР, а до него и Российская Империя), в сущности, не оставила основной массе бывших советских граждан других вариантов. Периоды формирования демократических институтов — что в 1917 году, что в конце 1980-х и начале 1990-х — были недолгими, проходили на фоне государственного развала и криминального передела, а потому воспринимаются нынешним массовым сознанием исключительно как деструктивные. Никакой устойчивой демократической традиции они создать не смогли.

В итоге многие граждане воспринимают действующую власть как данность, никак им не подотчётную. Они не ощущают потребности в традиционных для демократии механизмах удерживания власти в рамках закона и приличия (свободная пресса, независимые суд и прокуратура, полная подотчётность депутатов и чиновников избирателям и так далее), у них не выработаны привычка и навык применения этих инструментов. Такое «расслабленное» отношение граждан впрямую провоцирует власть сначала на аккуратное ослабление существующих социальных инструментов, предназначенных для контроля за ней, а затем на их полный функциональный демонтаж. Они в несколько этапов коррумпируются, переходят под фактический контроль власти и теряют всякий смысл как средство её сдерживания.

Кстати, этот процесс открывает фантастические перспективы для некомпетентных, но «хорошо устроенных» во власти деятелей. При фактическом отсутствии контроля, они очень скоро осознают себя «неприкосновенными», защищенными от преследования даже при совершении ими тяжких преступлений. Яркий пример — нынешнее руководство России. Впрочем, правительство Януковича в этом отношении тоже было вполне очаровательно, но Россия прошла по пути «неприкосновенности» власти значительно дальше, чем Украина, и, похоже, намерена идти по нему до конца — вероятнее всего, крайне печального. Украина уверенно двигалась той же дорогой, и вполне могла бы оказаться в объятиях той же печали, если бы не череда Майданов.

Власти следует указать её место. Для Украины жизненно важно избавить государственный аппарат от ложного представления, что он может и дальше оставаться собственником страны  

Страну спасло то, что украинский народный менталитет оказался подвержен имперской парадигме лишь до определённого предела. Традиция семейно-хуторской и военно-казацкой самостийности (место которой в России занимает традиция общинного коллективизма) укоренилась в народе так же глубоко, как и «имперская» отчуждённость государства от граждан. Правящие группировки в ходе приватизации ими власти и сокращения доступных гражданам прав в какой-то момент неизбежно задевали сросшийся с этой традицией народный нерв. Общество реагировало на раздражитель, обнаруживало, что «штатные» инструменты выражения гражданского несогласия приведены государством в негодность, и что остался доступен только аварийный вариант — Майдан. «Предохранительный клапан», не предусмотренный никаким писаным законом, но зато укоренённый в национальной неписаной традиции ещё со времен Сечи.

Именно Майдан давал гражданам возможность останавливать злоупотребления власти, но эта остановка каждый раз оказывалась временной. Властная группировка давала задний ход — слегка, и только для того, чтобы после успокоения страстей снова усилить узурпацию власти.

Даже после трагических событий зимы 2013-14 годов правящие группировки (я сознательно отказываюсь называть их «элитами») оказались не в состоянии осознать, что последний Майдан задал для страны принципиально новую повестку. Речь уже не идёт о простом возвращении прежнего конституционного статус кво или об усилении борьбы с коррупцией (то есть, о большей интесивности и зрелищности борьбы правой руки нынешней власти с её же левой рукой). Требования и ставки на этот раз гораздо выше, чего власть не понимает.

Речь идёт о том, что приватизированная политическими группировками реальная власть должна быть в полном объёме возвращена тем, кто должен владеть ею в соответствии с Конституцией. Речь не о восстановлении в стране прежних механизмов, ныне испохабленных и опороченных, а о полном пересоздании общественных демократических институтов на таком уровне, какого прежде в Украине никогда не было — хотя он и задекларирован в Конституции.

Речь о полном пересмотре практики отношений между гражданами и структурами власти. Власти следует указать её место. Для Украины жизненно важно избавить государственный аппарат от ложного представления, что он может и дальше оставаться «собственником» страны. Эта идея принадлежит прошлому, в прошлом она и должна остаться. А в будущем государственному аппарату и выборной власти предстоит стать чем-то вроде национальных служб, существующих за счёт налогоплательщиков и полностью им подконтрольных, в обязанности которых будут входить создание благоприятных условий для развития страны и обеспечение законных интересов граждан Украины.

То есть, в соответствии с идеей Аристотеля, следует сделать правительство более устойчивым, передав большую часть его полномочий самим гражданам.

Такая реформа (даже если не вдаваться в её детали) не просто выглядит крайне амбициозной — в нынешних условиях Украины она запредельно сложна. Её разработка и реализация требуют привлечения лучших мировых специалистов, огромных средств и усилий. Перемены будут многими приняты в штыки, похоронят сотни и тысячи прежде успешных карьер, и ни при каких обстоятельствах не окажутся простыми и безоблачными. Фундаментальные преобразования такого масштаба вообще никогда не бывают лёгкими.

Всё в ваших руках. Не хотите перемен? Голосуйте против реформ. Поддерживайте устаревшее государственное устройство, пусть даже оно уже давно само не в состоянии поддерживать ни себя, ни вас. Жалуйтесь соседям, что всё идёт не так, как хочется, но при этом не пытайтесь ничего изменить. Это ваш и только ваш выбор.

Но лично мне совсем не хочется, чтобы Украина, вслед за путинской Россией, безнадёжно застряла в прошлом. Будущее выглядит гораздо привлекательнее.

О необходимости русско-русского словаря

Love-Hate

Язык — это не только толковый словарь плюс грамматика. Язык — это также семантика и прагматика. Даже если собеседники используют одно и то же слово, но решительно расходятся по мировоззрению или мировосприятию, они могут придавать этому слову совершенно разные смыслы. Вплоть до диаметрально противоположных.

Возьмём, например, слово “свобода”. Для одних это слово означает право и способность самостоятельно управлять своей жизнью и, как следствие, самому нести ответственность за неё. Свобода в таком понимании воспринимается как нечто желательное и привлекательное, упоминание о ней вызывает положительные эмоции.

Для других то же самое слово несет полностью противоположный смысл. Для них свобода — вынужденный отказ от привычки строить свою жизнь в соответствии с традиционным укладом, подчинение чуждым идеям, навязанным извне вместе с совершенно лишней ответственностью непонятно за что. Такая свобода человеку не нужна, он её отторгает, упоминание о ней вызывает отвращение и гнев.

Получается, что у нас теперь два русских языка

Не будем сейчас разбирать генезис каждого из этих двух представлений — это совершенно другая тема. Достаточно и того, что и то, и другое представление широко распространены и постоянно сталкиваются друг с другом.

Выглядит это, например, так.

— Люди вышли на Майдан, чтобы отстоять своё право на свободу!

— Ну вот, ты сам сказал, что бунт начался из-за навязанных людям бредовых идей!

Различия в понимании термина “свобода” (как и многих других терминов — “государство”, “юстиция”, “политическая деятельность”, “духовность” и т.д.) для участников диалога настолько фундаментальны, что говорить об их “общем языке” просто невозможно.

Лексика и грамматика пока осталась теми же, но семантика (закреплённые за словами смыслы) и прагматика (смысловая связь между понятием и тем, кто его использует) уже разошлись. Получается, что у нас теперь два русских языка, которые отличаются настолько, что впору составлять русско-русский словарь.

В этом словаре нужно будет учесть, например, то, что на одном из русских языков разговор об Украине как самостоятельном государстве возможен, а на другом — нет. Взамен в нём есть обширный смысловой инструментарий для обозначения сущностно неоформленного территориального феномена, который лишен всяких признаков государственности, но зато всем, что в нём есть хорошего, обязан русскому языку.

И такое понимание не просто временный артефакт пропаганды, который легко будет при необходимости отбросить. Оно органично связано со всем комплексом уже вполне устоявшихся воззрений на то, как “устроен” современный мир (он устроен как всеобщий многовековой заговор против России, но эту интересную тему мы пока оставим лишь как заметку на полях).

Еще одна новация, свойственная только одному из русских языков — расширение семантического пространства времён специфическим оценочным уточнением. Согласно этой новации, историческое событие может приобретать характеристику “настоящего” или “фальсифицированного”.

Скажем, победа Российской Империи над Наполеоном может признаваться “настоящим” событием, а поражение под Аустерлицем и союз Александра I и Наполеона против Англии — ”фальсифицированным”; полёт Гагарина в космос является событием “настоящим”, а высадка Армстронга на Луну “фальсифицирована”, и так далее. Практика употребления “настоящего” и “фальсифицированного” прошлого развивается прямо на наших глазах, можно предполагать также появление на семантическом уровне концепций “настоящего настоящего”, “фальсифицированного будущего” и так далее.

Для выявления и каталогизации таких различий и необходим формальный русско-русский словарь — он создаст начальную основу для взаимопонимания. Если вы действительно хотите, чтобы альтернативно-русскоязычный собеседник вас услышал, говорить с ним придётся на его языке. А поскольку различия в ваших с ним русских языках заключены не в лексике, а в понятийной базе, для результативного общения придётся осознать и понять систему взглядов собеседника наравне с собственной, в то же время не переходя на его точку зрения. Это не невозможно, конечно, но для неподготовленного человека затруднительно и, как минимум, некомфортно. Иногда даже травматично.

Но если не стремиться понять друг друга, зачем тогда вообще поддерживать диалог?


Статья опубликована 5.07.2015 на сайте еженедельника «Новое время» под названием «Новый русско-русский словарь»