Колбаса вне политики

Колонка опубликована на Радио Свобода

Несколько лет назад, когда на меня вываливали претензию: “Почему вы не любите все российское?”, я чувствовал бессилие и усталость, неизбежную и тягостную, как выступление дорогого Леонида Ильича на съезде КПСС.

Помню подростковые ощущения от его бесконечных речей. Сейчас бы я мог испытывать к немощному генсеку жалость, но тогда было только уныние, а еще осознание, что вынырнуть из этого уныния невозможно.

Потому что выныривать было некуда. Брежнев был по всем трём телеканалам, которые ловил наш ящик. Его выступление перекрывало все. Никаких фильмов. Никаких новостей. Никаких “Сделай сам” или “В гостях у сказки”. Своим выступлением он убивал все альтернативы. Можно было бы вообще выключить телик, но съезд смотрел дедушка, коммунист с полувековым стажем. Он спал под Брежнева, сидя на диване, но при каждой попытке приблизиться к телику просыпался и отгонял. Это была невыключаемая неизбежность в прямом эфире.

Но время генсека прошло, и неизбежность и невыключаемость ушли вместе с ним. Все, что угнетает, вгоняет в депрессию, все, от чего тебя тошнит в медиа, перестало быть неотвратимым. Альтернативы есть. Закройте браузер. Переключите трансляцию. Поставьте свой плейлист. Забаньте тролля. Сделайте свой мир чище.

Тролли визжат, что это якобы “цензура”, но это не она. Это гигиена. От твоего бана тролль не перестает существовать, просто ты запретил ему гадить именно на твоем пороге.

Другое дело – объективная реальность, которую не выключишь и не забанишь. Как говорили в чатике одной хорошей игры, RLF. Real life first. Из игры можно выйти, чтобы потом вернуться, из реальности – нет.

Именно поэтому многие сотни миллионов людей не могут абстрагироваться от того, что путинская Россия убивает и плодит мерзость. Ее нельзя забанить, от нее невозможно спрятаться в личном эскапизме, даже если очень хочется.

Но кое-что с реальностью, которую загаживает Россия, все-таки сделать можно.

Если у людей нет желания держать в доме напоминания о бывших женах или мужьях, их вещи выносят к мусорным бакам.

Если тошнит от советского прошлого, которое навязывает окружающему миру путинский государственный хроноклазм, реликты этого прошлого идут на слом или хотя бы туда, где они не бросаются в глаза.

Это не решает проблему, но здорово облегчает жизнь. Потому что Кремль практически каждым поворотом винта отравляет что-нибудь из окружающей реальности.

Речь даже не о бомбах и ракетах, а о совершенно обыденных вещах, привычных еще по мирному времени. Из-за нарастающего отвращения к Кремлю и ко всей Zигующей подкремлевской России аллергию начинают вызывать вещи, которые еще совсем недавно воспринимались нейтрально или даже позитивно.

До февраля 2022 года в Киеве прекрасно продавалась колбаса “Московская”. Хорошая колбаса, сырокопченая. Не супертоп, но вкусная. И никакого отношения, кроме названия, к российской столице эта колбаса не имела. Местное производство, местное украинское сырье.

И даже несмотря на то, что после 2014 года Россия рухнула во мнении большинства украинцев в зону глубокого неприличия, на “Московскую” неприятие много лет не распространялось. Колбаса оставалась как бы вне политики.

Но в феврале 2022 года Россия перевела войну в фазу под названием “полномасштабное вторжение” и поперла на Киев.

В первые дни, когда у всех украинских торговых сетей обвалились прежние цепочки поставок, те киевляне, что не эвакуировались и не ушли добровольцами в тероборону, начали хозяйственно запасаться продуктами, как и положено в таких обстоятельствах. Прилавки гипермаркетов пустели стремительно. С них исчезали любые продукты, которые могли жить пару недель за границами холодильника. В том числе сырокопченые колбасы.

А вот “Московскую” брали из рук вон плохо.

Помню, как я стоял у стенда с колбасами и пытался убедить себя, что название, конечно, мерзкое до невозможности, но сама-та колбаса хорошая, надо брать. Привык я к ней. И производство-то украинское. Но название…

Дебил, сказал я себе, если тебе настолько противно ее покупать, как ты ее есть-то собрался? Резать еще туда-сюда, но потом-то как? Через силу? У тебя что, других поводов для тошноты нет? Будешь для успокоения на украинский сертификат смотреть? А ну-ка быстро забыл это дело навсегда.

И я забыл. И ни на секунду об этом потом не пожалел.

И таких, как я, было много. Очень много.

А примерно через месяц и производители, и торговые сети всю продукцию с “российскими” этикетками, которую народ категорически перестал брать, безжалостно “дерусифицировали”. Наклейки перестали вызывать у покупателей отвращение, и продажи тех же самых продуктов под новыми названиями восстановились.

Колбаса-то, конечно, вне политики, но люди-то нет. Особенно когда их бомбят.

Под бомбардировками даже знакомые со школы события и персонажи собственной истории могут стать отвратительнее московской колбасы.

Памятник Щорсу в Киеве был, несомненно, одним из самых выдающихся конных монументов в Европе. Искусство – да, оно тоже бывает и вне политики, как и колбаса. Проблема была отнюдь не в художественных достоинствах монумента, а в том, что памятник был установлен не в честь реального “полевого командира” времен Гражданской войны (которого, кстати, шлепнули его же героические соратники), а в честь продукта многолетних усилий советской пропаганды.

Публичная ругань (которую в респектабельных украинских медиа именовали “общественной дискуссией”) вокруг памятника продолжалась несколько лет, не приводя, однако, ни к каким видимым подвижкам. Памятник все так же высокохудожественно торчал посреди Киева. Пусть даже с неистребимыми граффити “Сними меня” и “Палач” на постаменте, но все еще торчал. И торчал бы еще долго, если бы ясную черту под “общественной дискуссией” не подвело опять же российское вторжение. Щедрые бомбардировки от “наследников СССР” стали самым весомым аргументом в пользу того, что конный большевик на своем постаменте явно застоялся. И Щорс отправился “вслед за русским кораблем”.

Кремль вообще крайне эффективно агитирует местные громады в Украине на расставание с памятниками имперского прошлого. Уж как в Одессе любили памятник Екатерине Второй, реплику снесенного большевиками оригинала, поставленную на собранные по подписке средства в 2007 году. Стоял бы монумент и стоял, обложенный мешками с песком от осколков. Но однажды, когда систематические российские ракетные обстрелы Одессы стали привычной частью городского быта, вождь всех насильственно братских народов товарищ Путин счел нужным заявить, что Одесса якобы “русский город” именно потому, что там стоит памятник императрице и одесситы его непременно защитят от “русофобских” поползновений. После этого возражения насчет переноса памятника в музей стали выглядеть как прямая поддержка путинского бреда. Памятник был так же загажен, как и несчастная полукопченая колбаса. Это решило дело, и Екатерина благополучно переехала. Переехала, не забудем, под ежедневными обстрелами со стороны российских почитателей ее имперского наследия.

И снова: дело тут вовсе не в том, что общественность поступила вопреки собственным вкусам и пристрастиям, а в наваленном поверх этих вкусов отвращении к бандитскому режиму, который изнасиловал свою страну и теперь пытается изнасиловать соседнюю. У одних, кто давно требовал императрицу перенести, это отвращение появилось сразу после аншлюса Крыма. У других – когда на Одессу полетели бомбы. И все стало окончательно ясно после слов Путина, из-за которых памятник перестал восприниматься как гордость города. Мадам скульптура, мы все понимаем, но отчего б вам не спрятаться, пока шухер не уляжется? Мерси.

Наверняка что-то из замаранного Кремлем со временем удастся отмыть и вернуть в оборот. Но, конечно, сначала нужно заткнуть источник информационных помоев, управляемых и неуправляемых бомб, “мясных штурмов” и имперского самосознания. Пока он фонтанирует, ничего вернуть не получится.

Путинская Россия – благодаря ее же неустанным усилиям – перестала восприниматься в Украине как нечто по-брежневски “невыключаемое”, как неизбежная часть реальности, даже исторической. Ее рудименты тащат к мусорным бакам, потому что держать их дома стало невыносимо, и нам есть куда и зачем выныривать из этой невыносимости.

Потом, когда мы отстроим разрушенное, вернем похищенное, почтим погибших и обнимем живых, когда – со временем – ослабнут постоянно накатывающие спазмы ненависти, мы, может быть, заглянем в запасники музеев.

Но при этом я совершенно уверен: колбаса с названием “Московская” в моей реальности больше не появится.

Не потому, что ее вообще не будет, а потому, что для себя я ее забанил. Навсегда.

Как и почему автократам и популистам удалось «хакнуть» избирательную систему

Ставка на бесчестие

Колонка опубликована на Радио Свобода

Джозеф Най несколько лет назад написал, что мир переживает “закат эпохи Просвещения”. Политики, считает он, вслед за массовым избирателем отказываются от опоры на рациональные аргументы и респектабельные способы ведения дискуссий. Сегодня им гораздо удобнее делать ставку на откровенную демагогию, на теории заговора, которые не требуют рационального подтверждения и именно благодаря этому пользуются безграничной популярностью у голосующего большинства.

Из-за этого сменились и приоритеты “новых элит”: от сложного долгосрочного планирования стратегий они перешли к решению единственной простой и близкой задачи – победы на следующих выборах. Ради этого нынешние популисты обещают избирателю все что угодно, и при этом их совершенно не заботит, как они будут эти обещания выполнять. Потому что выполнять их по большому счету незачем. Все равно любые провалы можно списать на козни предшественников и бесконечные теории заговора, а следующие выборы можно будет выиграть точно так же, как и предыдущие – потоками бесстыжего вранья, противостоять которому нынешние общественные и государственные институты, как оказалось, не в состоянии.

Най считал, что из мировой политики уходит эпоха высоких принципов, идеалов, которые делали ее предсказуемой, а на смену ей приходит эпоха интересов. К этому соображению я рискну добавить эпитет, которого у классика не было, – “шкурных” интересов.

В этих процессах нет, в сущности, ничего нового. История ясно свидетельствует, что прогресс никогда не был вечно равномерным, как и сменяющий его относительный регресс. Вера в то, что человечество, достигнув очередной вершины, сумеет каким-то чудом удержаться на ней, всегда была наивной утопией. “Конца истории” не будет, будет череда взлетов и падений. И мы, как ни обидно, живем на переломе этого графика. Нам катиться по склону вниз, хотим мы того или нет.

Украине не повезло оказаться одним из главных заложников этого перелома. Владимир Зеленский в обращениях к западным демократиям постоянно и подчеркнуто взывает к их принципам и идеалам. И это было бы отличной политикой еще сто лет назад, но сейчас, судя по результатам, уже нет.

Исторические аналогии бывают неотразимо наглядными, а сходство ситуаций безжалостно подчеркивает, как в обществе и политике изменилось отношение к идеалам и принципам.

В начале августа 1914 года правительство Великобритании было решительно настроено не вступать в войну. Правящая Либеральная партия побеждала на двух выборах подряд на антивоенных лозунгах, а Герберт Генри Асквит, который возглавлял правительство, был известен как “голубь мира” с безразмерным – во всю ширь тогдашней Британской империи – размахом крыльев.

Однако 1 августа Германия вторглась в Бельгию. Согласно “плану Шлиффена”, Бельгии суждено было стать плацдармом для немецкого наступления на Францию. При этом Германия была одним из официальных гарантов нейтралитета Бельгии, в этих же гарантиях участвовала и Британия.

Аналогии с будущим Будапештским меморандумом, которым мировые державы гарантировали независимость Украины и который был цинично нарушен одним из “гарантов”, напрашиваются сами собой, не так ли? Однако нас интересуют не только совпадения, но и отличия.

Политическая стратегия Германии строилась на том, что Британия с ее крайне миролюбивым правительством не станет вмешиваться, так как посчитает не обремененные конкретикой гарантии нейтралитета Бельгии мелочью по сравнению с угрозой общеевропейской военной эскалации.

Именно в таком духе высказался канцлер Германии Бетман-Гольвейг на встрече с британским послом. В ответ на заявление посла, что Британия не оставит без последствий нарушение Германией ее обязательств, канцлер в сердцах брякнул, что Великобритания “хочет воевать против родственной нации, которая желает жить с ней в мире, из-за какой-то ничтожной бумажки”.

Именно эта “ничтожная бумажка” оказалась тогда запалом, который Германия поднесла к фитилю британской пушки. Фраза канцлера попала в мировую прессу и фактически поставила перед британцами вопрос: насколько для них важно соблюдение их политиками публично данного – и закрепленного на бумаге – обещания? Так ли важна для них международная репутация нации и ее империи? Не хотят ли они этой репутацией слегка пожертвовать и благоразумно остаться в стороне от войны, которая уже шла раскатами по ту сторону пролива?

Гарантии нейтралитета для Бельгии не обязывали Британию непосредственно вступать в войну. Как и в Будапештском меморандуме, такой пункт в документе отсутствовал, гарантии были в значительной степени декларативными. Если бы такой пункт был, у Асквита и Эдварда Грея, министра иностранных дел в его кабинете, пространства для маневра было бы куда меньше.

Но жесткого обязательства не было, а была привычная, прочно опиравшаяся на общественные настроения многолетняя партийная риторика о всемерном предотвращении любой эскалации. Поэтому еще 1 августа правительство Асквита склонялось к тому, чтобы ограничиться чисто дипломатическими мерами.

Но когда в прессу попала фраза Бетман-Гольвейга о “ничтожной бумажке”, общественные настроения решительно изменились. Германия считает, что британские обязательства ничтожны? Ну так Германия ошибается. Интересы – это само собой, но репутация и принципы все-таки важнее.

В правительстве Асквита спор об ответных действиях продолжался вплоть до 4 августа. Отдельные министры грозили уйти в отставку в том случае, если будет принято решение вступить в войну. Асквит и Грей получали с континента телеграммы, которые противоречили друг другу и никак не облегчали принятие решения. Определенности не было. В такой ситуации если и можно было на что-то опереться, то только на принципы.

В этот момент посол Франции Поль Камбон, замученный многодневной неопределенностью и мрачными предчувствиями, попался на глаза редактору Times, который воспользовался случаем и спросил дипломата, какого исхода он ожидает и как планирует действовать дальше.

Поль Камбон
Поль Камбон

– Они готовы бросить нас на произвол судьбы, – горько ответил Камбон. – Я здесь, чтобы первым узнать, настало ли время вычеркивать слово «честь» из словарей английского языка.

Однако в равновесие мнений министров вмешалась перемена настроений избирателей, которые, как оказалось, считали слово “честь” слишком важным, чтобы его вычеркивать. Как бы ни колебался Асквит, который за пару дней до этого записал в дневнике, что “лучше было бы ничего не предпринимать”, он в итоге тоже высказался за вступление в войну, если других возможностей не останется.

3 августа Эдвард Грей произнес в парламенте речь о позиции правительства относительно войны и того, чем она может обернуться для Британии.

«Если в нынешний критический момент мы откажемся от наших обязательств в отношении чести и интересов, которые вытекают из договора о нейтралитете Бельгии… мы потеряем наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира, а кроме того, окажемся перед перспективой серьезнейших экономических проблем», – сказал он.

Решение было принято. Британия направила Германии ультиматум о немедленном отводе войск из Бельгии. После того как правительство кайзера не сочло нужным отвечать на эту очередную “ничтожную бумажку”, Британия вступила в войну, в которую ее ничто по большому счету не обязывало вступать – кроме чести и достоинства.

Принципы и этика – это вообще очень странные вещи. Принципиальность бывает откровенно невыгодна, а верность слову может вас просто убить. При этом вся европейская цивилизация построена на идее, что человека можно замучить до смерти на кресте, но именно это в итоге делает его победителем. То есть на вере в то, что идеалы, воспринятые всерьез, непременно оправдают себя со временем.

Если пренебрегать идеалами и заботиться только о здесь и сейчас (например, о том, как победить на выборах), конечно, в краткосрочной перспективе ты с большей вероятностью свой интерес выиграешь. Но если вдруг тебя волнует, что будет с твоей репутацией после окончания твоей каденции, ты неизбежно начнешь выкапывать из смешных книг дурацкие слова об абстракциях вроде “чести”, “достоинства” и “репутации”. Почитайте хотя бы мемуары Никсона.

Практика, однако, показывает, что это нисходящий тренд. Со всем уважением, джентльмены, интересы сейчас важнее идеалов. Разговоры про цивилизационные “ценности”, конечно, никуда не делись, но даже на них появились ценники.

Это хорошо видно по судьбе Будапештского меморандума довольно близкого аналога того самого пресловутого многостороннего договора о гарантиях нейтралитета Бельгии.

В 2014 году, ровно через сто лет после того, как принципы не позволили вычеркнуть из английского словаря слово “честь”, один из подписантов меморандума объявил его “ничтожной бумажкой”, а остальные “гаранты” согласились это как-нибудь перетерпеть. Потому что это соответствовало их тогдашним практическим интересам, хотя и несколько противоречило условным “ценностям”. Их избиратели, к слову, в целом их поддержали. Не ломать же удобную стабильность из-за какого-то клочка бумаги, в самом деле. Мало ли кто и что подписал. А вдруг какая эскалация.

Да, времена изменились, кто же спорит. Нисходящий тренд. Ставка на бесчестие в целом выигрывает.

Вот только Зеленский с немногими соседями по несчастью с утомительным упорством напоминают несостоявшимся гарантам об абстрактных “принципах” (одновременно не забывая благодарить их за помощь, которая частично компенсирует беспринципность).

И только погибших защитников Украины почему-то провожают в соцсетях словом “честь”.

Архаика, конечно. Дикие люди. Никакого понимания своего интереса.

Так и победят.

Русский язык как минное поле

Колонка опубликована на Радио Свобода

Александр Морозов начал на YouTube цикл видеолекций “Опасные слова” на основе курса российского политического языка, который он читал в Пражском университете. Идея мне очень нравится, да и реализация, судя по первому выпуску, обещает быть превосходной. Единственная претензия, которую родила моя вечная придирчивость, вызвана тем, что Александр Олегович открыл цикл разбором частных примеров кремлевского политико-филологического терроризма, но (пока?) не счел нужным обозначать размах угроз, которые этот словесный напалм несет.

А понимание масштаба этих угроз тем более необходимо, что речь идет о языке, главном средстве общественной коммуникации. О поле, по которому ходят все, и если его заминировать, то подрываться на минах тоже будут все, кто бы на него ни ступил.

Так вот, я не уверен, что опасность противопехотных мин следует обсуждать, собрав публику именно на минном поле. А если этого нельзя избежать, потому что других вариантов нет, следует как минимум внятно предупредить людей об опасности.

Насколько я знаю, первое серьезное и в то же время достаточно популярное предупреждение об опасных мутациях публичного языка под давлением тоталитарной пропаганды сделал в 1947 году германский филолог Виктор Клемперер. Его книга “LTI. Язык Третьего рейха” выглядит сегодня до отвращения актуальной, поскольку многие описанные в ней способы превращения немецкого языка в политическое оружие режим Путина с идеальной точностью применил к русскому языку. Новацией было массированное использование Кремлем электронных медиа, которых у ведомства Геббельса не было, однако опробованные нацистами технологии пропагандистского минирования языка применяются в России практически без изменений.

Клемперер указывал, что одним из основных приемов пропаганды было навязанное обществу изменение смысла и восприятия вполне привычных слов. Например, он подробно описывает, как слово “фанатик”, которое ранее никогда не связывалось в немецком языке с позитивными коннотациями, нацисты сделали чуть ли не хвалебным – например, в широко применявшемся выражении “фанатично предан идеям НСДАП”. Представители других народов – даже евреев! – в Третьем рейхе приобретали убеждение, что они должны стать “фанатическими немцами”, чтобы “смыть грязь своего негерманства”.

В путинской России нечто подобное, хотя и с противоположным знаком, произошло со словом “патриотизм”. Если ранее это слово можно было воспринимать в целом с позитивными коннотациями (что может быть естественнее, чем любовь к своей стране?), то кремлевская пропаганда жестко связала понятие “патриотизм” с любовью не к стране, а к правящему режиму. Критика режима называется “непатриотичной” или “антипатриотичной”, даже несмотря на то, что именно российский правящий режим фактически уничтожает страну, которой руководит, то есть, с точки зрения классического русского языка, сам является “антипатриотичным”.

Виктор Клемперер
Виктор Клемперер

Еще более поразительны точные совпадения наблюдений Клемперера и сегодняшней кремлевской фразеологии.

С 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, пропаганда Третьего рейха утверждала, что это была “вынужденная мера”. “Навязанная” – постоянный эпитет для войны”, – пишет Клемперер.

В отношении войны России против Украины Кремль постоянно воспроизводит точно такой же нарратив: войну России якобы “навязали”, “вынудили” ее начать “СВО”. (Характерно, что аналогичный тезис ранее вбрасывали относительно вторжения России в Грузию в 2008 году.)

Еще в относительно мирное время кремлевская пропаганда намертво заминировала термин “стабильность”. “Сохранение стабильности” стало при Путине одним из важнейших и самых употребительных лозунгов. Сопоставление с реальностью ясно показывает, что в этот лозунг режим вкладывает не стабильность развития страны или уверенность населения в будущем, а банальную несменяемость власти. “Стабильность” в современном русском политическом языке – это Путин, который всегда будет в Кремле. Другие значения, которые вкладываются в это слово, стали рудиментарными.

О пропагандистских словесных франкенштейнах вроде “отрицательный рост” даже говорить не хочется – их уже вышутили все. Но это не делает их менее опасными. Если обвал можно называть “подъемом”, пусть даже с уточняющим эпитетом, который меняет его смысл на противоположный, это так или иначе атака на смысл сказанного. Привет Оруэллу и его печам для сжигания документов под названием “гнезда памяти”.

Клемперер вскрыл и наглядно продемонстрировал опасность такой политической филологии, но способы обезвредить или ослабить описанные им методы тоталитарной пропаганды до сих пор не найдены. Или не реализованы. Или оказались неэффективны.

Это стало одной из предпосылок для массированного внедрения Кремлем в общественное сознание – и не только России – важных для него пропагандистских тезисов. Язык ключевых российских медиа тем самым был превращен в реальное орудие убийства.

То, что массовая русскоязычная аудитория – даже в эмигрантских кругах – считает и называет публичный язык кремлевского режима “русским”, для меня выглядит не просто колоссальной ошибкой, а прямым отказом от сопротивления Кремлю.

Клемперер вполне наглядно показал, хоть и постфактум, как и чем язык нацистских медиа отличался от классического немецкого. Работа Александра Морозова, я надеюсь, хотя бы в первом приближении наглядно покажет, чем кремлевский пропагандистский жаргон отличается от классического русского, а также почему и как с помощью этого жаргона уничтожают и дискредитируют современный русский язык.

Кстати, медийные истерики на тему “ай-яй-яй, русскую культуру отменяют” (как и подпитывающие их встречные истерики с требованиями запретить все, что ассоциируется с русским языком) возникают именно из-за того, что публика эти два языка (русский и “кремлевский”) принципиально не различает. У меня сложилось впечатление, что она в большинстве вообще не способна осознать, что такое различие существует.

И эту ситуацию необходимо исправлять как можно скорее, потому что именно “кремлевский” язык остается одним важных из факторов устойчивости путинского режима и именно этому языку (а не классическому русскому) необходимо давать отпор.

Вместо этого даже часть антипутинской политической эмиграции, когда пытается обращаться к массовой аудитории, переходит на отчетливый “кремлеяз”, например, называет россиян “избирателями”. Объяснить это можно разве что нежеланием вдуматься в смысл того, что они говорят, и применением по инерции пропагандистских клише. Никаких реальных “избирателей” в России просто нет, выборы там полностью уничтожены как эффективный институт, сведены к откровенному карго-культу. Но зато Кремль всячески поддерживает иллюзию, что выборы в России есть, это помогает ему имитировать формальную легитимность режима и распространять ответственность за его преступления на тех, кто за режим якобы “проголосовал”.

Клемперер писал, что любой, кто пользуется нацистским политическим языком, автоматически становится проводником нацистской пропаганды. Интересно, можно ли называть “оппозицией” тех, кто продолжает говорить на политическом языке того режима, который они критикуют?

В Украине даже полностью русскоязычные граждане (а до 2014 года я был именно таким) массово меняют язык повседневного общения – и не потому, что им это “приказали” сверху, украинцы много раз наглядно показывали, что не потерпят никакого “сверху”, если там хоть немного потеряют берега, а потому что осознают, насколько родной для них язык дискредитирован вместе со всем, что с ним ассоциируется. У них нет желания разбираться с градациями и степенями этой ассоциированности. Идиосинкразию вызывает даже русскоязычная версия украинского новостного сайта.

И все это потому, что Кремль сделал русский язык красным флажком на границе минного поля. Сигналом, что туда ходить не просто не надо, а смертельно опасно.

Но если украинец, чтобы не переть по языковым минам, может выбрать и другой путь, то есть ли такой выбор у россиян?

По сути, перед ними стоит непростая задача: разделить свой язык и то, что его дискредитирует. Но мне представляется (могу ошибаться, конечно), что пока даже в узких кругах это не осознано как критически важная задача, без решения которой вряд ли удастся обойтись.

Потому что люди вынуждены жить в заминированном языковом пространстве, если другого у них нет.

Отступая из Херсонской области, российские войска плотно минировали сельскохозяйственные земли. Многие такие участки еще не очищены, и на российских минах регулярно подрываются фермеры, которые, несмотря на предупреждения, пытаются работать на этой земле.

Потому что нет и не может быть тождества между землей и минами, которыми она осквернена. Мины будут обезврежены и уничтожены. Земля останется.

Русский язык точно так же заминирован, и его точно так же необходимо очистить от скверны.

Очевидно, что пока до этого еще далеко. Мины предстоит обнаружить, минное поле – офлажковать. Поставить предупреждения.

Международные службы заявляют, что россияне сделали из Украины “самую зараженную взрывоопасными объектами страну на Земле” и что ее разминирование займет, вероятно, десятилетия.

Российский политический язык тоже заслуживает “разминирования” и превращения в русский. Он должен так же перестать быть “кремлеязом”, как немецкий язык после 1945 года за несколько лет перестал быть оружием нацизма.

У меня нет иллюзии, что проблема может быть решена легко: по-моему, абсолютно во всем, что касается путинского режима, легких сценариев не осталось вообще. Но это не значит, что решение не нужно искать. В любом случае, первое, что необходимо сделать, – осознать существование языкового “минного поля” и попытаться увести с него людей.

«Замах на відставку» Резнікова як симптом політичної незрілості

В історії з нібито «відставкою» Резнікова, як і в багатьох інших сюжетах, добре виявляється стан нашого політикуму. Він убогий. Він архаїчний.  

Я підозрюю (і скажіть, що я не маю для цього підстав), що заяви про «зняття» Резнікова викликані тим, що він не тільки рапортує про успіхи, але й цілком виразно говорить про проблеми. А це убогий та архаїчний політикум сприймає як ознаку опозиції.  

У нас, якщо ти правляча партія, ти просто маєш говорити про досягнення, а визнавати недоробки неохоче і крізь зуби. А якщо ти опозиція, то ти займаєшся критикою.  

Тобто, у бінарній логіці (у якій і втілюється політична убогість та архаїчність – подивіться хоч на Кремль) якщо ти критикуєш, ти опозиція, і ти вже «не в команді».  

До речі, я кілька разів писав про те, що сприймати опозицію як ворога – це чітка ознака недемократичності. За сильної демократії опозиція не ворог, а правляча партія у наступній парламентській каденції. У каденції, де опозицією стане нинішня правляча партія.  

Але наш політикум убогий, архаїчний, схильний до політичного монополізму, і до критики ставиться відповідно.  

(До речі, колишній ОПЗЖ, попри назву, опозицією ніколи не був. Ми ж не називаємо організований криміналітет «опозицією до правоохоронної системи»).

Керченский разрыв: Почему Кремль сделает крымчан крайними за поражение в войне

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

С 2014 года одном из опорных пунктов российской пропаганды в нарративе о “российском Крыме” было то, что никакой аннексии Крыма не было, потому что Крым слился с Россией сам, по собственной инициативе. А Кремль вынужден был эту инициативу поддержать, чтобы через Чонгар не пошли на героический Севастополь “карательные эшелоны бандеровцев”.

Именно эту байду с 2014 года транслировали мне в социальных сетях земляки-севастопольцы. Причем они сами — и я видел, что с полной искренностью — подчеркивали, что это не Россия их присоединила, а они сами присоединили себя к России, по собственной инициативе и с полным осознанием своей ответственности за содеянное.

Кремлевская пропаганда просто обязана вписать их искренность в список своих величайших достижений, потому что именно она даст возможность — и довольно скоро — сделать из пророссийских крымчан главных “козлов отпущения” за поражение в войне против Украины.

Потому что если именно пророссийские крымчане заставили Россию присоединить Крым, значит, именно они и запустили цепочку событий, которая привела к началу полномасштабного вторжения в феврале 2022 года. Победа над Украиной, среди прочих имперских радостей, должна была создать надежный “сухопутный коридор в Крым” и наполнить, наконец, днепровской водой Северо-Крымский канал, верно? 

Однако “чистый выигрыш”, который и в Крыму, и в Кремле заранее считали делом решенным, внезапно обернулся для России и Крыма военной, политической и экономической катастрофой. Отправной точкой для которой, как было показано выше, стала именно “инициатива” пророссийски настроенных крымчан, которые вынудили (и даже заставили) Россию себя аннексировать.

Тут важно сохранение подчеркнуть пассивный залог — не “Россия сделала”, а “Россию заставили сделать”. Это важный мотив, который звучит в российской пропаганде каждый раз, когда она пытается снять с российской власти ответственность за ее решения и действия. Например, Россию “вынудили напасть на Украину” (а до того — на Чечню и Грузию), “спровоцировали на бомбардировки мирного населения”, ну и, конечно, ее коварно “заманили в ловушку с Крымом”. Сама бы она никогда на все это не пошла, что вы, ей же это “не выгодно”, значит, это происки врагов. 

Но каких именно “врагов”? Кто Россию “вынудил”? Ведь пророссийски настроенные крымчане, согласно официальной версии, сами провели “референдум”, и сами “присоединились”. Получается, что “врагами” были именно они. В крайнем случае, эти крымчане выполняли “политический заказ” каких-нибудь зловредных “англосаксов”, которые только и мечтали создать повод, чтобы наложить на Россию санкции. 

Пропаганде такая позиция удобна, потому что простым грамматическим оборотом Россия из агрессора превращается в якобы жертву чьей-то политической игры. Кремль вообще любит по любому поводу изображать себя обманутым, обиженным, униженным, ни в чем не виноватым и ни за какие свои пакости не несущим ответственности.  

Кстати, постоянное смешивание понятий ответственности и виновности — еще один характерный прием российской пропаганды. Как только речь заходит об ответственности российской власти, сразу начинаются заявления вроде того, что “всех россиян хотят сделать виноватыми”. И такая демагогия, судя по характеру дискуссий в российских пабликах, отлично работает. 

Виновность, конечно, подразумевает ответственность, но обратное неверно — ответственность виновности вовсе не подразумевает. Виновность субъекта определяет суд, а ответственность за свои действия любой из нас несет просто по факту. У вас есть семья — вы несете перед ней ответственность. Вы гражданин государства — и как гражданин вы несете ответственность и перед ним, и за его действия. Конечно, если вы именно гражданин, а не подданный, который вообще никак не влияет на принятие решений в империи и действия власти. С подданных, понятное дело, никакого спроса нет, они просто имперская собственность. Чтобы избежать ответственности, им достаточно заявить, что они ни на что не влияли.  

Но вот в случае с аннексией Крыма кремлевская пропаганда с самого начала упорно говорит именно о “воле крымчан”. Это и есть указание на ответственность. И, повторюсь, многие пророссийские крымчане свою ответственность открыто признают, даже настаивают на ней.

А поскольку разница между “ответственностью” и “виновностью” на кремлевском языке всячески замазывается, получается, что крымские сторонники России сами заявляют о своей “виновности” — в том числе “виновности” в том, что аннексия Крыма привела к фактическому военному поражению России в Украине.

То есть, они сами напрашиваются на то, чтобы Кремль сделал именно их “козлами отпущения” за военную, экономическую и политическую катастрофу России. И Кремль этой возможностью воспользуется с огромным и нескрываемым удовольствием, как только деоккупация Крыма станет со всей очевидностью неизбежной, а Керченский мост превратится в “Керченский разрыв”. 

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

Как Кремль попал в «воронку ошибок» и почему он не способен из нее выбраться

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

«У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота», сказал Кеннеди (а задолго до него, хоть и другими словами, Тацит).

Конечно, это сказано не о поражении как таковом, а о нежелании проигравшего признавать, что причиной проигрыша стали его собственные ошибки и «плохие» решения. Очень не хочется выглядеть лузером.

По-человечески это очень понятно, но с точки зрения здравого смысла именно такой подход ведет к закреплению проигрыша — и возникновению «воронки ошибок».

Потому что если проигравший считает, что он «все делал правильно», он тем самым отказывается анализировать причины своего поражения. Но если ошибки не осознать, то их и не исправить. А если их не исправить, то они будут повторены, приведут к новым «плохим» решениям и сделают ситуацию еще хуже.

Многомесячные и практически безрезультатные атаки российских оккупантов на Бахмут — отличная иллюстрация того, как упорно Кремль держится за решения, которые не приносят ему желательного результата (конечно, если мы считаем, что Кремль хочет взять Бахмут, а не угробить как можно больше собственных солдат).

Кажется, чего проще: если тактика не дает результата, смени ее. Попробуй другую, может, получится. Для этого нужно просто признать, что прежняя тактика была ошибочной.

Но именно это — признать свою ошибку — Кремль и не может. Хуже того — не умеет. Еще хуже — не способен осознать, что это именно ошибка. Жесткий авторитаризм (и тем более тоталитаризм) всегда держится на идее о «безошибочности» лидера и созданной им системы. Это фундамент. Путин может пожертвовать чем угодно, но отказаться от своей «безошибочности» для него равносильно признанию полного поражения, которое ну никак не вмещается в его систему миропонимания.

Потому он упорно настаивает на своих откровенно «плохих» решениях, нанизывает их одно на другое, своими руками доводя ситуацию до полной катастрофы.

Его «воронка ошибок» расширяется и углубляется.

А потом, когда в ней накопится критическое количество «плохих» решений, «воронка» сколлапсирует и уничтожит и породившую ее ситуацию, и систему, а заодно и их лидера.

И «выскочить» их этого вихря нынешний российский режим не сможет, потому что самозабвенная и доведенная до абсолюта «безошибочность» подарила ему еще одно замечательное и системное достоинство: он напрочь лишен стабилизирующей обратной связи.

Если у человека что-то болит, он понимает, что у организма проблемы и его нужно лечить, иначе станет совсем плохо.

Но если человек считает, что ощущение боли ему внушили враги, чтобы ему нагадить, он лечится не будет. Зачем лечиться, раз организм в порядке, а вся боль — происки внешних врагов. С ними и надо бороться. И он борется с внешними врагами, пока его организму не станет совсем плохо.

Боль — это стабилизирующий сигнал обратной связи в организме.

В государстве точно такую же роль играет критика действий власти. Критика может быть неприятна, но она сообщает о проблемах, которые государству необходимо решить. Если критику игнорировать, проблемы останутся, накопятся и в итоге создадут ту самую «воронку ошибок».

Но в России общественная критика государства («критика снизу») эффективно заблокирована. Любой хоть сколько-нибудь критический сигнал власть считает диверсией против себя, непогрешимой по определению. А поскольку сигналы не проходят, ставшие причиной этих сигналов проблемы не решаются. Но власть об этом ничего не знает (опасных сигналов-то нет) и продолжает действовать так, как будто у страны вообще нет никаких проблем. В стратегии это называется «отсутствием ситуационной осведомленности».

Возможно ли, что имея искаженные представления о реальной ситуации, Кремль будет принимать верные решения? Разве что случайно. А мейнстримом закономерно становится принятие решений «плохих», которые только ухудшают реальную ситуацию. Власть, не осознавая того, становится ситуационно некомпетентной.

А потом некомпетентность власти перестает быть ситуационной и становится системной, а ее разрыв с реальностью — практически полным.

Но в Кремле никто этого не замечает, потому что — помните? — обратная связь-то заблокирована. Ничего на самом деле не болит, это все происки внутренних и внешних врагов. Главное — продолжать настаивать, что все решения были правильными, тогда все получится. Пошлите на Бахмут еще сотню «вагнеров», пусть сдохнут, но возьмут.

А потом: как же так, мы же все делали правильно, почему же такой лесоповал кругом? Откуда столько трупов? И где достижения, если все «по плану»?

Потому что из «воронки ошибок» можно выбраться, только если ошибки признать и исправить.

Напрашивается вопрос: зачем я подсказываю Кремлю, как ему выбраться из «воронки»? Затем, что я, в сущности, ничего нового не сказал. Ситуация описана давно, предложения по деэскалации «воронки» многократно озвучены, вплоть до расписанных «дорожных карт». Все рецепты для лечения идиота были выписаны.

Но для Кремля и Путина все это не представляет ни малейшего интереса. Они не видят никакой «воронки ошибок», а потому не пытаются из нее выбираться. У них по-прежнему во всем виноваты «англосаксы», ну и еще «бандеровцы» (шутку «если бы враги не сопротивлялись, мы бы давно их победили», я придумал много лет назад, но кто бы мог тогда предположить, что Кремль начнет повторять ее с такой смертельной серьезностью?).

Я не сомневаюсь, что «безошибочный» Путин и его «безупречная система» с отключенной обратной связью так и будут сидеть в «воронке ошибок», пока та не взорвется — вместе с ними, с их режимом и со всем невменозом их недоимперии.

Но даже после этого лузерами и «отцами поражения» они, будьте уверены, себя не признают.

Сфига ли, все ж правильно делали.

Терроризм по-севастопольски: Охота на адмирала

Среди документальных книг, посвященных революционному движению в Российской империи, есть работа, крайне неудобная по способу организации материала — «Календарь русской революции» под редакцией Владимира Бурцева, изданный впервые в 1907 году. Составитель оформил ее именно как календарь, разбив на двенадцать месяцев-глав и расписав, что, где и в какой год происходило революционного в каждый день месяца. То есть, хронология событий выдерживается не для всей книги, а для каждой календарной даты. И до тех пор, пока книга не появилась в электронной форме  через сто лет после книжного издания, пользоваться ею было удобно разве что для того, чтобы узнавать, какие революционные события происходили в данный конкретный день. И, если появлялось революционное вдохновение, праздновать годовщину того или иного свершения.  

Вероятно, желающие праздновать упомянутые в бурцевском «Календаре» события не иссякли и поныне, но работать с этой книгой жутковато. По большей части, «Календарь» выглядит как каталог свершавшихся именем революции или ради ее предотвращения убийств разной степени жестокости, удачных и неудачных покушений, локальных терактов и, значительно реже, массового насилия. 

Город флотского террора

Имперский Черноморский флот и его база Севастополь в этой панораме террора представлены вполне достойно. Особенно хорош календарь за 1906 год (далее все даты, ради соответствия текстам источников, указаны по старому стилю).

  • 27 января 1906 года. «Покушение на жизнь адмирала Чухнина в Севастополе. По приговору боевой организации партии с.-р., Измайлович стреляла в Чухнина на его квартире. По приказу Чухнина, Измайлович была немедленно расстреляна без суда. Чухнин был тяжело ранен, но выздоровел.»
  • 14 мая 1906 года. «В Севастополе брошены бомбы в коменданта крепости Неплюева. Масса жертв. Неплюев остался невредим. Арестован шестнадцатилетний Макаров, бросивший бомбу. Там же арестованы непричастный к этому делу с. р. Бор. Савинков и его товарищи.»
  • 6 июня 1906 года. «Возмущение крепостной артиллерии в Севастополе.»
  • 28 июня 1906 года. «По постановлению Б. О. партии с. — р. убит в Севастополе крестьянином Я. С. Акимовым главный адмирал Черноморского флота Чухнин.»
  • 21 июля 1906 года. «Побег Савинкова из гауптвахты в Севастополе.»
  • 30 июля 1906 года. «В Севастополе в военно-морском суде приговорены четверо к смертной казни и трое на бессрочную каторгу по делу о беспорядках на „Пруте“.»
  • 25 августа 1906 года. «В Севастополе убит жандармский подполковник Рогольт. „
  • 3 сентября 1906 года. «В Севастополе расстреляны матросы Дейнега и Кошуба.»
  • 25 сентября 1906 года. «Покушение на жизнь ген.-м. Думбадзе в Севастополе. Думбадзе легко ранен. Покушавшийся скрылся.»
  • 11 ноября 1906 года. «Многотысячный митинг солдат и матросов в Севастополе. Патрульным был убит командир роты, посланной разогнать митинг, и ранен вице-адмирал Писаревский.»

Сюжетов в этом списке, в сущности, немного, но каждый из них заслуживает отдельного рассказа. 

Вот, например, сюжет об убийстве командующего Черноморским флотом вице-адмирала Григория Павловича Чухнина. 

«Костер из человеческого мяса»

Чухнин был славен подавлением матросского восстания на «Потемкине», «Очакове» и на примкнувших к ним кораблях в ноябре 1905 года. Финал восстания, начавшегося в Одессе, непосредственно связан с Севастополем. Крейсер «Очаков», стоявший в Севастопольской бухте, был подожжен артиллерийским огнем береговых батарей, спасение выживших организовано не было. И, по утверждению непосредственных свидетелей, не по начальственному упущению, а намеренно. 

Вице-адмирал Григорий Чухнин
Вице-адмирал Григорий Чухнин

18 ноября московские «Биржевые ведомости» писали: 

«По слухам 16-го ноября в три часа дня началось кровопролитное сражение между восставшими матросами и сухопутными войсками. „Очаков“ и „Днестр“ потоплены; броненосец „Пантелеймон“ получил три пробоины; полгорода разрушены артиллерийскими снарядами. Брестский и другие полки взяли штурмом сражавшихся моряков; лейтенант Шмидт был при этом ранен и взят в плен».

1 декабря петербургская газета «Наша жизнь» публикует очерк-репортаж «Севастопольские события» Александра Куприна, который жил тогда в Балаклаве, видел происходившее своими глазами и назвал гибель «Очакова» «костром из человеческого мяса, которым адмирал Чухнин увековечил свое имя во всемирной истории». 

«…Когда при въезде, против казарм, поили лошадей, то узнали, что действительно горит „Очаков“. Отправились на Приморский бульвар, расположенный вдоль бухты. Против ожидания, туда пускали свободно, чуть ли не предупредительно. Адмирал Чухнин хотел показать всему городу пример жестокой расправы с бунтовщиками. Это тот самый адмирал Чухнин, который некогда входил в иностранные порты с повешенными матросами, болтавшимися на ноке…» 

Про «болтавшихся на ноке» Куприн, вероятно, слышал от кого-то из недоброжелателей адмирала, которых у командующего флотом было много. Достоверных свидетельств о подобных наглядных демонстрациях у историков нет. Хотя (как будет видно из дальнейшего) идея казней без суда адмиралу не была совсем уж чужда.

Чухнин, прочитав очерк, отдал приказ о выселении Куприна «из пределов Севастопольского градоначальства в течение суток». 

Но слово «палач» уже прозвучало, и даже вполне публично, а за словом в те времена часто следовало и дело. Планы покарать адмирала Чухнина за беспощадное подавление матросского восстания появились у боевой организации эсеров, и не только у нее. 

Жертва второго разбора

Впрочем, для эсеров, как писал в мемуарах «операционный директор» боевой организации Борис Савинков, это была задача «меньшей важности» — для террористической группы, которая выбирала жертв из списка имен имперских министров и великих князей, Чухнин был сравнительно мелкой добычей. Но пепел сожженных на «Очакове» все еще стучал в сердце прогрессивной общественности, так что уничтожение командовавшего этим ужасом адмирала выглядело задачей востребованной — и, что принципиально, вполне решаемой.

Проблема была в том, что руководство боевой организации, включая Азефа (еще не раскрытого тогда как провокатор составителем «Календаря русской революции» Бурцевым), базировалось в то время в Финляндии, в которой императорское охранное отделение свободы рук, в отличие от террористов, не имело. А Севастополь от Гельсингфорса был далеко. Поэтому боевую организацию банально опередили менее организованные, но более шустрые соратники по борьбе.

Екатерина Измайлович
Екатерина Измайлович

Как сообщала в 5 номере 1906 года столичная еженедельная юридическая газета «Право», «27-го января, в гор. Севастополе, к вице-адмиралу Чухнину явилась молодая женщина, назвавшаяся дочерью адмирала Чалеева. Будучи принята и воспользовавшись тем, что присутствовавший адъютант отошел в сторону, просительница вынула из кармана пистолет „Браунинга“ и произвела в вице-адмирала Чухнина четыре выстрела, причинившие ему тяжелые поранения. Стрелявшая женщина была убита часовым». 

Стреляла в Чухнина эсерка Екатерина Измайлович, к слову, дочь генерал-лейтенанта русской армии.

Известен (хотя и в чужом пристрастном изложении) рассказ свидетеля того покушения, ординарца армирала: 

«Говорит, хочу видеть адмирала. Доложили. Принял без задержки. Только эдак через минуту-две — вдруг: бах, бах, бах! Как мы всегда неотлучно были при адмирале, вот первый я и вбежал. Стоит эта самая барышня одна, плюгавенькая, дохленькая и вся белая-белая как снег, стоит спокойно, не шевельнется, а револьвер на полу около ее ног валяется. — „Это я стреляла в Чухнина, — говорит твердо: за расстрел «Очакова». Смотрим, адмирала тут нет, только из другой комнаты выбежала жена его, кричит, как бы в безумии: «Берите ее мерзавку… скорей берите». Я, конечно, позвал своего постоянного подручного. И что бы вы думали? Смотрим, а наш адмирал-то вылезает из-под дивана. Тут он уже вместе с женой закричал: «Берите скорей, берите ее!». Ну, вот мы ее сволокли во двор и там покончили быстро…“ 

Савинков об этом эпизоде пишет в воспоминаниях так: 

„Зензинов отправился в Севастополь с поручением выяснить возможность убийства адм. Чухнина. Он приехал, когда в Севастополе находился Владимир Вноровский, тогда еще не член боевой организации, и Екатерина Измаилович, поставившие себе ту же цель. Зензинов вернулся в Финляндию и сообщил, что Чухнин будет, вероятно, убит этими товарищами. Действительно, 22 января 1906 г. Екатерина Измайлович, явившись во дворец адм. Чухнина в качестве просительницы, произвела в адмирала несколько выстрелов из револьвера и тяжело его ранила. Она была тут же на дворе, без всякого суда и следствия, расстреляна матросами. Вноровский скрылся.“

Вторая попытка

Из четырех выстрелов, сделанных Измайлович, в цель попали два: Чухнин был ранен в живот и в плечо. В следующие месяцы он серьезно лечился, не забывая, впрочем, и о своих обязанностях командующего флотом. В том числе и об обязанностях, касавшихся покарания бунтовщиков.  

„Русское слово“ от 6 марта 1906 года: 

„Весь день 2-го марта ожидалась резолюция адмирала Чухнина по кассационной жалобе защитника Балавинского по делу Шмидта. Резолюция последовала 3-го вечером. Кассационные доводы оставлены без уважения. Приговор суда утвержден. Для Шмидта повешение заменено расстрелянием“.  

Замену повешения на расстрел можно счесть данью уважения к Шмидту как к офицеру в отставке, но для эсеров это не имело никакого значения. Савинков вспоминает разговор с Азефом, который состоялся у него в апреле 1906 года в Гельсингфорсе. Азеф говорит, что „нужно убить Чухнина, особенно нужно теперь, после неудачи Измаилович“. Савинков соглашается. „Я был убежден, что небольшая группа близких друг другу людей сумеет подготовить покушение на Чухнина, каковы бы ни были затруднения на месте“.

Савинков выехал в Крым в начале мая, но в Севастополе с ним, против всяческих ожиданий, началась совсем другая история, мало связанная с адмиралом: неудачное, но кровопролитное (бомба взорвалась в праздничной толпе, 6 человек погибли, 39 были ранены) покушение местных эсеров на коменданта севастопольской крепости генерал-лейтенанта Неплюева 14 мая возле Владимирского собора привело к аресту Савинкова и его группы. 

Но история этого теракта и того, чем он обернулся для ничего не знавшей (по уверениям Савинкова) о его подготовке боевой организации эсеров, достойна отдельного очерка, мы же вернемся к печальной судьбе адмирала Чухнина.

Цветник командующего флотом

После выстрелов Измайлович охрана командующего флотом была усилена, а сам он, оправившись от ранений, стал гораздо осмотрительнее в появлениях на публике и приеме посетителей. Но стремление „покарать палача «Очакова» было настолько массовым, что все меры предосторожности оказались напрасны. 

Эпизод его гибели кратко, но с присущим советской литературе террористическим пафосом описан в «Крушении республики Итль» Бориса Лавренева. 

«Адмирал Чухнин оставил по себе черную славу. Чугунной ступней придавил флот — ни пикнуть, ни вздохнуть. Адмирал не знал жалости, и только одна у него была слабость — к цветам. На даче „Голландия“ развел цветники, гроздья роз струились ароматом на клумбах. Нашел адмирал хорошего садовника — матроса Акимова. Жил Акимов в „Голландии“, поливал адмиральские розы, и в прекрасное летнее утро, когда вышел адмирал в сад подышать благовонием, садовник-матрос достал из куста двустволку и всадил в главного командира флота и портов Черного моря два заряда картечи.»

В «Календаре» Бурцева процитировано другое «публицистическое описание» этого теракта, подписанное «Л.О.»: 

«Адмирал убит на собственной даче „Голландия“ из охотничьей двустволки картечью. Чухнин около десяти часов утра приехал на катере с женою и адъютантом Сергеевым на дачу. Его супруга с адъютантом гуляла немного позади мужа, по фруктовому саду. Чухнин, расхаживая с садовником, осматривал деревья и выслушивал говорящего садовника о том, что было им сделано за весну по части благоустройства сада. В это время промелькнула „предсмертная тень“, — недалеко пробежал человек; забежав вперед адмирала, матрос, приложив ружье к дереву, прицелился в него, спустил курок, но выстрела не последовало, тогда матрос вышел из-за дерева и немедленно же из второго ствола выстрелил в Чухнина. Адмирал был ранен картечью, в верхушку правого легкого и щеку. Ночью в 12 час. адмирал умер. Стрелявший скрылся».

Причастность «матроса Акимова» к убийству так и осталась недоказанной, его объявили в розыск, но не нашли. В выпуске от 30 июня газета «Русское слово» упоминала его как подозреваемого в блоке новостей, посвященном убийству адмирала. Газета также приводила слухи о причастности к убийству эсеров.  

«СЕВАСТОПОЛЬ, 29, VI.Адмирал Чухнин ночью скончался в морском госпитале.

ПАРИЖ, 29,VI- 12,VII.По поводу убийства адмирала Чухнина мне удалось узнать, что тотчас после первого неудачного покушения адмирал получил от боевой организации следующее извещение: „Приговор над убийцей Шмидта по независящим обстоятельствам отложен, но будет приведен и исполнен после“.

СЕВАСТОПОЛЬ, 29, VI.(Официальная корреспонденция). Тело адмирала Чухнина перевезено во дворец. В совершении преступления подозревается матрос Акимов, помощник садовника дачи „Голландия“, скрывшийся в момент происшествия.» 

В 1925 году в журнале «Каторга и Ссылка» (№ 5) был опубликован мемуар «Как я убил усмирителя Черноморского флота адмирала Чухнина», подписанный именем Я.С.Акимова. Вопрос, были эти воспоминания написаны настоящим убийцей адмирала и насколько они достоверны, и поныне остается дискуссионным. 

Post Mortem

Вице-адмирала Григория Павловича Чухнина похоронили во Владимирском соборе в Севастополе 1 июля 1906 года, рядом с легендарными Лазаревым, Нахимовым, Корниловым и другими флотскими титанами. Память об «усмирителе Черноморского флота» официально почиталась в городе вплоть до падения монархии — почиталась пышно, с торжественными панихидами на годовщины похорон, с орудийным салютом. 

Александр Иванович Куприн, по свидетельствам петербургской прессы, с 1908 года «усиленно хлопотал» об отмене приказа Чухнина и о разрешении вернуться в Балаклаву, где у него осталась какая-никакая недвижимость. Но в то время убитый адмирал флота оказался сильнее живого классика. 

В начале 1930-х годов здание Владимирского собора с его «усыпальницей адмиралов» было передана ОСОАВИАХИМу для размещения авиамоторных мастерских. Что в последующие предвоенные и послевоенные годы севастопольцы делали с покойными флотоводцами и «усмирителями», точно неизвестно, но относились к ним определенно без пиетета. В 1991 году в усыпальнице были найдены в мусорных кучах лишь отдельные кости, которые затем были символически перезахоронены в отреставрированном Владимирском соборе. 

Какие из найденных и заново погребенных останков могли принадлежать вице-адмиралу Чухнину, история умалчивает.

Севастопольский Владимирский собор с «усыпальницей адмиралов»
Севастопольский Владимирский собор с «усыпальницей адмиралов»