Заповедник для антикоррупции

Для начала напомню: создание украинского реестра (государственного) электронных деклараций было профинансировано из бюджета Дании в размере чуть меньше 100 тысяч евро. Всего-то. Реестр был принят заказчиком и запущен в рабочем режиме, несмотря на прямой саботаж украинского политикума (и частично, извините, техникума).

Масштабы, согласитесь, для наших чиновников какие-то непривычные. Поэтому вскоре на поддержку и экстренное обновление реестра (код+железо) из бюджета Украины было с плачем и истериками вытребовано тогдашним руководством НАЗК 60 миллионов гривень — в 20 раз больше, чем Дания выделила на его создание. Но несмотря на «экстренность и насущную необходимость», возможности пустить в дело выцыганенные украинские деньги у чиновников тогда так и не нашлось. И реестр как-то продолжил работать без них.

Для продолжения напомню, что примерно тогда же случилась история с «банкой судьи Чауса», в которой тот закопал 150 тысяч долларов в кэше. В полтора раза больше, чем весь выделенный Данией бюджет разработки реестра электронных деклараций. Чаус успешно сбежал и ныне для украинской безрукой фемиды недоступен, но его кейс выгодно оттеняет тот факт, что на коррупционный доход одного только не самого «топового» украинского судьи вполне можно построить вполне устойчивый к саботажу государственный электронный реестр для борьбы с той же коррупцией. И опять же оцените разницу в масштабах.

При этом судей вроде Чауса в Украине много, а реестр таки один. И за четыре года он не только пережил все попытки чиновников и депутатов его дискредитировать (включая его знаменитый «взлом» Антоном Геращенко), но даже выжил после недавней атаки аж самого Конституционного суда.

Приходится, однако, с грустью констатировать, что в целом антикоррупционная инфраструктура в Украине, несмотря на устойчивость реестра деклараций, по-прежнему несопоставима по масштабам с инфраструктурой коррупционной. Да, антикоррупционный суд работает, и даже выносит приговоры, но ощущения, что это хоть как-то изменило общую ситуацию, как не было, так и нет. ВАКС можно демонстрировать как достижение европейским партнерам, но для юстиции Украины он как был, так и остаётся мелким чужеродным (буквально) элементом в огромном механизме государственной юстиции, идеально отлаженном не для привлечения к ответственности, а для выведения из-под неё.

Это можно подтвердить и тем, что украинская коррупция в целом смирилась с работой публичного реестра электронных деклараций — ибо публичность по-прежнему никак не связана с реальной ответственностью. Практика показала, что от одних только скандальных и разоблачительных публикаций по материалам реестра, где бы эти публикации ни выходили, пойманным за декларацию не становится ни жарко и ни холодно. Институт репутации у нас не работает — точнее, работает, но наоборот. Если в Европе ущерб для репутации политика чреват наступлением ответственности, — политической, карьерной или юридической, — у нас этот ущерб, скорее, пишется в плюс. Если он не сопровождается реальной ответственностью, то просто повышает медийную узнаваемость персонажа, а это при доминировании «теневого государства» над «нетеневым» означает больше полезных связей и больше живых денег. Депутат Мосийчук от хронического состояния своей репутации, помнится, нисколько не пострадал. Госслужащий Насиров вообще выдвинулся кандидатом на выборах в президенты, что тоже вполне наглядно показывает, насколько репутация ему не жмёт. Другой отличный пример — история с Татаровым, которая на всех этапах убедительно доказывает, что никакая публичная репутация никакого деятеля ни для какого ОПУ не имеет никакого значения.

Вместо системной антикоррупционной реформы мы организовали внесистемный антикоррупционный заповедник, в который можно водить на экскурсии «западных партнеров».

Да, системную реформу с чего-то нужно начинать. Хотя бы с создания такого «заповедника». Но предъявлять его как этапное достижение можно только на фоне скорбного отсутствия достижений реальных.