Архив рубрики: Публикация

Колбаса вне политики

Автор: | | ,
Оставить комментарий

Колонка опубликована на Радио Свобода

Несколько лет назад, когда на меня вываливали претензию: “Почему вы не любите все российское?”, я чувствовал бессилие и усталость, неизбежную и тягостную, как выступление дорогого Леонида Ильича на съезде КПСС.

Помню подростковые ощущения от его бесконечных речей. Сейчас бы я мог испытывать к немощному генсеку жалость, но тогда было только уныние, а еще осознание, что вынырнуть из этого уныния невозможно.

Потому что выныривать было некуда. Брежнев был по всем трём телеканалам, которые ловил наш ящик. Его выступление перекрывало все. Никаких фильмов. Никаких новостей. Никаких “Сделай сам” или “В гостях у сказки”. Своим выступлением он убивал все альтернативы. Можно было бы вообще выключить телик, но съезд смотрел дедушка, коммунист с полувековым стажем. Он спал под Брежнева, сидя на диване, но при каждой попытке приблизиться к телику просыпался и отгонял. Это была невыключаемая неизбежность в прямом эфире.

Но время генсека прошло, и неизбежность и невыключаемость ушли вместе с ним. Все, что угнетает, вгоняет в депрессию, все, от чего тебя тошнит в медиа, перестало быть неотвратимым. Альтернативы есть. Закройте браузер. Переключите трансляцию. Поставьте свой плейлист. Забаньте тролля. Сделайте свой мир чище.

Тролли визжат, что это якобы “цензура”, но это не она. Это гигиена. От твоего бана тролль не перестает существовать, просто ты запретил ему гадить именно на твоем пороге.

Другое дело – объективная реальность, которую не выключишь и не забанишь. Как говорили в чатике одной хорошей игры, RLF. Real life first. Из игры можно выйти, чтобы потом вернуться, из реальности – нет.

Именно поэтому многие сотни миллионов людей не могут абстрагироваться от того, что путинская Россия убивает и плодит мерзость. Ее нельзя забанить, от нее невозможно спрятаться в личном эскапизме, даже если очень хочется.

Но кое-что с реальностью, которую загаживает Россия, все-таки сделать можно.

Если у людей нет желания держать в доме напоминания о бывших женах или мужьях, их вещи выносят к мусорным бакам.

Если тошнит от советского прошлого, которое навязывает окружающему миру путинский государственный хроноклазм, реликты этого прошлого идут на слом или хотя бы туда, где они не бросаются в глаза.

Это не решает проблему, но здорово облегчает жизнь. Потому что Кремль практически каждым поворотом винта отравляет что-нибудь из окружающей реальности.

Речь даже не о бомбах и ракетах, а о совершенно обыденных вещах, привычных еще по мирному времени. Из-за нарастающего отвращения к Кремлю и ко всей Zигующей подкремлевской России аллергию начинают вызывать вещи, которые еще совсем недавно воспринимались нейтрально или даже позитивно.

До февраля 2022 года в Киеве прекрасно продавалась колбаса “Московская”. Хорошая колбаса, сырокопченая. Не супертоп, но вкусная. И никакого отношения, кроме названия, к российской столице эта колбаса не имела. Местное производство, местное украинское сырье.

И даже несмотря на то, что после 2014 года Россия рухнула во мнении большинства украинцев в зону глубокого неприличия, на “Московскую” неприятие много лет не распространялось. Колбаса оставалась как бы вне политики.

Но в феврале 2022 года Россия перевела войну в фазу под названием “полномасштабное вторжение” и поперла на Киев.

В первые дни, когда у всех украинских торговых сетей обвалились прежние цепочки поставок, те киевляне, что не эвакуировались и не ушли добровольцами в тероборону, начали хозяйственно запасаться продуктами, как и положено в таких обстоятельствах. Прилавки гипермаркетов пустели стремительно. С них исчезали любые продукты, которые могли жить пару недель за границами холодильника. В том числе сырокопченые колбасы.

А вот “Московскую” брали из рук вон плохо.

Помню, как я стоял у стенда с колбасами и пытался убедить себя, что название, конечно, мерзкое до невозможности, но сама-та колбаса хорошая, надо брать. Привык я к ней. И производство-то украинское. Но название…

Дебил, сказал я себе, если тебе настолько противно ее покупать, как ты ее есть-то собрался? Резать еще туда-сюда, но потом-то как? Через силу? У тебя что, других поводов для тошноты нет? Будешь для успокоения на украинский сертификат смотреть? А ну-ка быстро забыл это дело навсегда.

И я забыл. И ни на секунду об этом потом не пожалел.

И таких, как я, было много. Очень много.

А примерно через месяц и производители, и торговые сети всю продукцию с “российскими” этикетками, которую народ категорически перестал брать, безжалостно “дерусифицировали”. Наклейки перестали вызывать у покупателей отвращение, и продажи тех же самых продуктов под новыми названиями восстановились.

Колбаса-то, конечно, вне политики, но люди-то нет. Особенно когда их бомбят.

Под бомбардировками даже знакомые со школы события и персонажи собственной истории могут стать отвратительнее московской колбасы.

Памятник Щорсу в Киеве был, несомненно, одним из самых выдающихся конных монументов в Европе. Искусство – да, оно тоже бывает и вне политики, как и колбаса. Проблема была отнюдь не в художественных достоинствах монумента, а в том, что памятник был установлен не в честь реального “полевого командира” времен Гражданской войны (которого, кстати, шлепнули его же героические соратники), а в честь продукта многолетних усилий советской пропаганды.

Публичная ругань (которую в респектабельных украинских медиа именовали “общественной дискуссией”) вокруг памятника продолжалась несколько лет, не приводя, однако, ни к каким видимым подвижкам. Памятник все так же высокохудожественно торчал посреди Киева. Пусть даже с неистребимыми граффити “Сними меня” и “Палач” на постаменте, но все еще торчал. И торчал бы еще долго, если бы ясную черту под “общественной дискуссией” не подвело опять же российское вторжение. Щедрые бомбардировки от “наследников СССР” стали самым весомым аргументом в пользу того, что конный большевик на своем постаменте явно застоялся. И Щорс отправился “вслед за русским кораблем”.

Кремль вообще крайне эффективно агитирует местные громады в Украине на расставание с памятниками имперского прошлого. Уж как в Одессе любили памятник Екатерине Второй, реплику снесенного большевиками оригинала, поставленную на собранные по подписке средства в 2007 году. Стоял бы монумент и стоял, обложенный мешками с песком от осколков. Но однажды, когда систематические российские ракетные обстрелы Одессы стали привычной частью городского быта, вождь всех насильственно братских народов товарищ Путин счел нужным заявить, что Одесса якобы “русский город” именно потому, что там стоит памятник императрице и одесситы его непременно защитят от “русофобских” поползновений. После этого возражения насчет переноса памятника в музей стали выглядеть как прямая поддержка путинского бреда. Памятник был так же загажен, как и несчастная полукопченая колбаса. Это решило дело, и Екатерина благополучно переехала. Переехала, не забудем, под ежедневными обстрелами со стороны российских почитателей ее имперского наследия.

И снова: дело тут вовсе не в том, что общественность поступила вопреки собственным вкусам и пристрастиям, а в наваленном поверх этих вкусов отвращении к бандитскому режиму, который изнасиловал свою страну и теперь пытается изнасиловать соседнюю. У одних, кто давно требовал императрицу перенести, это отвращение появилось сразу после аншлюса Крыма. У других – когда на Одессу полетели бомбы. И все стало окончательно ясно после слов Путина, из-за которых памятник перестал восприниматься как гордость города. Мадам скульптура, мы все понимаем, но отчего б вам не спрятаться, пока шухер не уляжется? Мерси.

Наверняка что-то из замаранного Кремлем со временем удастся отмыть и вернуть в оборот. Но, конечно, сначала нужно заткнуть источник информационных помоев, управляемых и неуправляемых бомб, “мясных штурмов” и имперского самосознания. Пока он фонтанирует, ничего вернуть не получится.

Путинская Россия – благодаря ее же неустанным усилиям – перестала восприниматься в Украине как нечто по-брежневски “невыключаемое”, как неизбежная часть реальности, даже исторической. Ее рудименты тащат к мусорным бакам, потому что держать их дома стало невыносимо, и нам есть куда и зачем выныривать из этой невыносимости.

Потом, когда мы отстроим разрушенное, вернем похищенное, почтим погибших и обнимем живых, когда – со временем – ослабнут постоянно накатывающие спазмы ненависти, мы, может быть, заглянем в запасники музеев.

Но при этом я совершенно уверен: колбаса с названием “Московская” в моей реальности больше не появится.

Не потому, что ее вообще не будет, а потому, что для себя я ее забанил. Навсегда.

Ставка на бесчестие

Автор: | | , ,
Оставить комментарий
Поль Камбон

Колонка опубликована на Радио Свобода

Джозеф Най несколько лет назад написал, что мир переживает “закат эпохи Просвещения”. Политики, считает он, вслед за массовым избирателем отказываются от опоры на рациональные аргументы и респектабельные способы ведения дискуссий. Сегодня им гораздо удобнее делать ставку на откровенную демагогию, на теории заговора, которые не требуют рационального подтверждения и именно благодаря этому пользуются безграничной популярностью у голосующего большинства.

Из-за этого сменились и приоритеты “новых элит”: от сложного долгосрочного планирования стратегий они перешли к решению единственной простой и близкой задачи – победы на следующих выборах. Ради этого нынешние популисты обещают избирателю все что угодно, и при этом их совершенно не заботит, как они будут эти обещания выполнять. Потому что выполнять их по большому счету незачем. Все равно любые провалы можно списать на козни предшественников и бесконечные теории заговора, а следующие выборы можно будет выиграть точно так же, как и предыдущие – потоками бесстыжего вранья, противостоять которому нынешние общественные и государственные институты, как оказалось, не в состоянии.

Най считал, что из мировой политики уходит эпоха высоких принципов, идеалов, которые делали ее предсказуемой, а на смену ей приходит эпоха интересов. К этому соображению я рискну добавить эпитет, которого у классика не было, – “шкурных” интересов.

В этих процессах нет, в сущности, ничего нового. История ясно свидетельствует, что прогресс никогда не был вечно равномерным, как и сменяющий его относительный регресс. Вера в то, что человечество, достигнув очередной вершины, сумеет каким-то чудом удержаться на ней, всегда была наивной утопией. “Конца истории” не будет, будет череда взлетов и падений. И мы, как ни обидно, живем на переломе этого графика. Нам катиться по склону вниз, хотим мы того или нет.

Украине не повезло оказаться одним из главных заложников этого перелома. Владимир Зеленский в обращениях к западным демократиям постоянно и подчеркнуто взывает к их принципам и идеалам. И это было бы отличной политикой еще сто лет назад, но сейчас, судя по результатам, уже нет.

Исторические аналогии бывают неотразимо наглядными, а сходство ситуаций безжалостно подчеркивает, как в обществе и политике изменилось отношение к идеалам и принципам.

В начале августа 1914 года правительство Великобритании было решительно настроено не вступать в войну. Правящая Либеральная партия побеждала на двух выборах подряд на антивоенных лозунгах, а Герберт Генри Асквит, который возглавлял правительство, был известен как “голубь мира” с безразмерным – во всю ширь тогдашней Британской империи – размахом крыльев.

Однако 1 августа Германия вторглась в Бельгию. Согласно “плану Шлиффена”, Бельгии суждено было стать плацдармом для немецкого наступления на Францию. При этом Германия была одним из официальных гарантов нейтралитета Бельгии, в этих же гарантиях участвовала и Британия.

Аналогии с будущим Будапештским меморандумом, которым мировые державы гарантировали независимость Украины и который был цинично нарушен одним из “гарантов”, напрашиваются сами собой, не так ли? Однако нас интересуют не только совпадения, но и отличия.

Политическая стратегия Германии строилась на том, что Британия с ее крайне миролюбивым правительством не станет вмешиваться, так как посчитает не обремененные конкретикой гарантии нейтралитета Бельгии мелочью по сравнению с угрозой общеевропейской военной эскалации.

Именно в таком духе высказался канцлер Германии Бетман-Гольвейг на встрече с британским послом. В ответ на заявление посла, что Британия не оставит без последствий нарушение Германией ее обязательств, канцлер в сердцах брякнул, что Великобритания “хочет воевать против родственной нации, которая желает жить с ней в мире, из-за какой-то ничтожной бумажки”.

Именно эта “ничтожная бумажка” оказалась тогда запалом, который Германия поднесла к фитилю британской пушки. Фраза канцлера попала в мировую прессу и фактически поставила перед британцами вопрос: насколько для них важно соблюдение их политиками публично данного – и закрепленного на бумаге – обещания? Так ли важна для них международная репутация нации и ее империи? Не хотят ли они этой репутацией слегка пожертвовать и благоразумно остаться в стороне от войны, которая уже шла раскатами по ту сторону пролива?

Гарантии нейтралитета для Бельгии не обязывали Британию непосредственно вступать в войну. Как и в Будапештском меморандуме, такой пункт в документе отсутствовал, гарантии были в значительной степени декларативными. Если бы такой пункт был, у Асквита и Эдварда Грея, министра иностранных дел в его кабинете, пространства для маневра было бы куда меньше.

Но жесткого обязательства не было, а была привычная, прочно опиравшаяся на общественные настроения многолетняя партийная риторика о всемерном предотвращении любой эскалации. Поэтому еще 1 августа правительство Асквита склонялось к тому, чтобы ограничиться чисто дипломатическими мерами.

Но когда в прессу попала фраза Бетман-Гольвейга о “ничтожной бумажке”, общественные настроения решительно изменились. Германия считает, что британские обязательства ничтожны? Ну так Германия ошибается. Интересы – это само собой, но репутация и принципы все-таки важнее.

В правительстве Асквита спор об ответных действиях продолжался вплоть до 4 августа. Отдельные министры грозили уйти в отставку в том случае, если будет принято решение вступить в войну. Асквит и Грей получали с континента телеграммы, которые противоречили друг другу и никак не облегчали принятие решения. Определенности не было. В такой ситуации если и можно было на что-то опереться, то только на принципы.

В этот момент посол Франции Поль Камбон, замученный многодневной неопределенностью и мрачными предчувствиями, попался на глаза редактору Times, который воспользовался случаем и спросил дипломата, какого исхода он ожидает и как планирует действовать дальше.

Поль Камбон
Поль Камбон

– Они готовы бросить нас на произвол судьбы, – горько ответил Камбон. – Я здесь, чтобы первым узнать, настало ли время вычеркивать слово «честь» из словарей английского языка.

Однако в равновесие мнений министров вмешалась перемена настроений избирателей, которые, как оказалось, считали слово “честь” слишком важным, чтобы его вычеркивать. Как бы ни колебался Асквит, который за пару дней до этого записал в дневнике, что “лучше было бы ничего не предпринимать”, он в итоге тоже высказался за вступление в войну, если других возможностей не останется.

3 августа Эдвард Грей произнес в парламенте речь о позиции правительства относительно войны и того, чем она может обернуться для Британии.

«Если в нынешний критический момент мы откажемся от наших обязательств в отношении чести и интересов, которые вытекают из договора о нейтралитете Бельгии… мы потеряем наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира, а кроме того, окажемся перед перспективой серьезнейших экономических проблем», – сказал он.

Решение было принято. Британия направила Германии ультиматум о немедленном отводе войск из Бельгии. После того как правительство кайзера не сочло нужным отвечать на эту очередную “ничтожную бумажку”, Британия вступила в войну, в которую ее ничто по большому счету не обязывало вступать – кроме чести и достоинства.

Принципы и этика – это вообще очень странные вещи. Принципиальность бывает откровенно невыгодна, а верность слову может вас просто убить. При этом вся европейская цивилизация построена на идее, что человека можно замучить до смерти на кресте, но именно это в итоге делает его победителем. То есть на вере в то, что идеалы, воспринятые всерьез, непременно оправдают себя со временем.

Если пренебрегать идеалами и заботиться только о здесь и сейчас (например, о том, как победить на выборах), конечно, в краткосрочной перспективе ты с большей вероятностью свой интерес выиграешь. Но если вдруг тебя волнует, что будет с твоей репутацией после окончания твоей каденции, ты неизбежно начнешь выкапывать из смешных книг дурацкие слова об абстракциях вроде “чести”, “достоинства” и “репутации”. Почитайте хотя бы мемуары Никсона.

Практика, однако, показывает, что это нисходящий тренд. Со всем уважением, джентльмены, интересы сейчас важнее идеалов. Разговоры про цивилизационные “ценности”, конечно, никуда не делись, но даже на них появились ценники.

Это хорошо видно по судьбе Будапештского меморандума довольно близкого аналога того самого пресловутого многостороннего договора о гарантиях нейтралитета Бельгии.

В 2014 году, ровно через сто лет после того, как принципы не позволили вычеркнуть из английского словаря слово “честь”, один из подписантов меморандума объявил его “ничтожной бумажкой”, а остальные “гаранты” согласились это как-нибудь перетерпеть. Потому что это соответствовало их тогдашним практическим интересам, хотя и несколько противоречило условным “ценностям”. Их избиратели, к слову, в целом их поддержали. Не ломать же удобную стабильность из-за какого-то клочка бумаги, в самом деле. Мало ли кто и что подписал. А вдруг какая эскалация.

Да, времена изменились, кто же спорит. Нисходящий тренд. Ставка на бесчестие в целом выигрывает.

Вот только Зеленский с немногими соседями по несчастью с утомительным упорством напоминают несостоявшимся гарантам об абстрактных “принципах” (одновременно не забывая благодарить их за помощь, которая частично компенсирует беспринципность).

И только погибших защитников Украины почему-то провожают в соцсетях словом “честь”.

Архаика, конечно. Дикие люди. Никакого понимания своего интереса.

Так и победят.

Русский язык как минное поле

Автор: | | , ,
Оставить комментарий
Виктор Клемперер

Колонка опубликована на Радио Свобода

Александр Морозов начал на YouTube цикл видеолекций “Опасные слова” на основе курса российского политического языка, который он читал в Пражском университете. Идея мне очень нравится, да и реализация, судя по первому выпуску, обещает быть превосходной. Единственная претензия, которую родила моя вечная придирчивость, вызвана тем, что Александр Олегович открыл цикл разбором частных примеров кремлевского политико-филологического терроризма, но (пока?) не счел нужным обозначать размах угроз, которые этот словесный напалм несет.

А понимание масштаба этих угроз тем более необходимо, что речь идет о языке, главном средстве общественной коммуникации. О поле, по которому ходят все, и если его заминировать, то подрываться на минах тоже будут все, кто бы на него ни ступил.

Так вот, я не уверен, что опасность противопехотных мин следует обсуждать, собрав публику именно на минном поле. А если этого нельзя избежать, потому что других вариантов нет, следует как минимум внятно предупредить людей об опасности.

Насколько я знаю, первое серьезное – и в то же время достаточно популярное – предупреждение об опасных мутациях публичного языка под давлением тоталитарной пропаганды сделал в 1947 году германский филолог Виктор Клемперер. Его книга “LTI. Язык Третьего рейха” выглядит сегодня до отвращения актуальной, поскольку многие описанные в ней способы превращения немецкого языка в политическое оружие режим Путина с идеальной точностью применил к русскому языку. Новацией было массированное использование Кремлем электронных медиа, которых у ведомства Геббельса не было, однако опробованные нацистами технологии пропагандистского минирования языка применяются в России практически без изменений.

Клемперер указывал, что одним из основных приемов пропаганды было навязанное обществу изменение смысла и восприятия вполне привычных слов. Например, он подробно описывает, как слово “фанатик”, которое ранее никогда не связывалось в немецком языке с позитивными коннотациями, нацисты сделали чуть ли не хвалебным – например, в широко применявшемся выражении “фанатично предан идеям НСДАП”. Представители других народов – даже евреев! – в Третьем рейхе приобретали убеждение, что они должны стать “фанатическими немцами”, чтобы “смыть грязь своего негерманства”.

В путинской России нечто подобное, хотя и с противоположным знаком, произошло со словом “патриотизм”. Если ранее это слово можно было воспринимать в целом с позитивными коннотациями (что может быть естественнее, чем любовь к своей стране?), то кремлевская пропаганда жестко связала понятие “патриотизм” с любовью не к стране, а к правящему режиму. Критика режима называется “непатриотичной” или “антипатриотичной”, даже несмотря на то, что именно российский правящий режим фактически уничтожает страну, которой руководит, то есть, с точки зрения классического русского языка, сам является “антипатриотичным”.

Виктор Клемперер
Виктор Клемперер

Еще более поразительны точные совпадения наблюдений Клемперера и сегодняшней кремлевской фразеологии.

С 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, пропаганда Третьего рейха утверждала, что это была “вынужденная мера”. “Навязанная” – постоянный эпитет для войны”, – пишет Клемперер.

В отношении войны России против Украины Кремль постоянно воспроизводит точно такой же нарратив: войну России якобы “навязали”, “вынудили” ее начать “СВО”. (Характерно, что аналогичный тезис ранее вбрасывали относительно вторжения России в Грузию в 2008 году.)

Еще в относительно мирное время кремлевская пропаганда намертво заминировала термин “стабильность”. “Сохранение стабильности” стало при Путине одним из важнейших и самых употребительных лозунгов. Сопоставление с реальностью ясно показывает, что в этот лозунг режим вкладывает не стабильность развития страны или уверенность населения в будущем, а банальную несменяемость власти. “Стабильность” в современном русском политическом языке – это Путин, который всегда будет в Кремле. Другие значения, которые вкладываются в это слово, стали рудиментарными.

О пропагандистских словесных франкенштейнах вроде “отрицательный рост” даже говорить не хочется – их уже вышутили все. Но это не делает их менее опасными. Если обвал можно называть “подъемом”, пусть даже с уточняющим эпитетом, который меняет его смысл на противоположный, это так или иначе атака на смысл сказанного. Привет Оруэллу и его печам для сжигания документов под названием “гнезда памяти”.

Клемперер вскрыл и наглядно продемонстрировал опасность такой политической филологии, но способы обезвредить или ослабить описанные им методы тоталитарной пропаганды до сих пор не найдены. Или не реализованы. Или оказались неэффективны.

Это стало одной из предпосылок для массированного внедрения Кремлем в общественное сознание – и не только России – важных для него пропагандистских тезисов. Язык ключевых российских медиа тем самым был превращен в реальное орудие убийства.

То, что массовая русскоязычная аудитория – даже в эмигрантских кругах – считает и называет публичный язык кремлевского режима “русским”, для меня выглядит не просто колоссальной ошибкой, а прямым отказом от сопротивления Кремлю.

Клемперер вполне наглядно показал, хоть и постфактум, как и чем язык нацистских медиа отличался от классического немецкого. Работа Александра Морозова, я надеюсь, хотя бы в первом приближении наглядно покажет, чем кремлевский пропагандистский жаргон отличается от классического русского, а также почему и как с помощью этого жаргона уничтожают и дискредитируют современный русский язык.

Кстати, медийные истерики на тему “ай-яй-яй, русскую культуру отменяют” (как и подпитывающие их встречные истерики с требованиями запретить все, что ассоциируется с русским языком) возникают именно из-за того, что публика эти два языка (русский и “кремлевский”) принципиально не различает. У меня сложилось впечатление, что она в большинстве вообще не способна осознать, что такое различие существует.

И эту ситуацию необходимо исправлять как можно скорее, потому что именно “кремлевский” язык остается одним важных из факторов устойчивости путинского режима и именно этому языку (а не классическому русскому) необходимо давать отпор.

Вместо этого даже часть антипутинской политической эмиграции, когда пытается обращаться к массовой аудитории, переходит на отчетливый “кремлеяз”, например, называет россиян “избирателями”. Объяснить это можно разве что нежеланием вдуматься в смысл того, что они говорят, и применением по инерции пропагандистских клише. Никаких реальных “избирателей” в России просто нет, выборы там полностью уничтожены как эффективный институт, сведены к откровенному карго-культу. Но зато Кремль всячески поддерживает иллюзию, что выборы в России есть, это помогает ему имитировать формальную легитимность режима и распространять ответственность за его преступления на тех, кто за режим якобы “проголосовал”.

Клемперер писал, что любой, кто пользуется нацистским политическим языком, автоматически становится проводником нацистской пропаганды. Интересно, можно ли называть “оппозицией” тех, кто продолжает говорить на политическом языке того режима, который они критикуют?

В Украине даже полностью русскоязычные граждане (а до 2014 года я был именно таким) массово меняют язык повседневного общения – и не потому, что им это “приказали” сверху, украинцы много раз наглядно показывали, что не потерпят никакого “сверху”, если там хоть немного потеряют берега, а потому что осознают, насколько родной для них язык дискредитирован вместе со всем, что с ним ассоциируется. У них нет желания разбираться с градациями и степенями этой ассоциированности. Идиосинкразию вызывает даже русскоязычная версия украинского новостного сайта.

И все это потому, что Кремль сделал русский язык красным флажком на границе минного поля. Сигналом, что туда ходить не просто не надо, а смертельно опасно.

Но если украинец, чтобы не переть по языковым минам, может выбрать и другой путь, то есть ли такой выбор у россиян?

По сути, перед ними стоит непростая задача: разделить свой язык и то, что его дискредитирует. Но мне представляется (могу ошибаться, конечно), что пока даже в узких кругах это не осознано как критически важная задача, без решения которой вряд ли удастся обойтись.

Потому что люди вынуждены жить в заминированном языковом пространстве, если другого у них нет.

Отступая из Херсонской области, российские войска плотно минировали сельскохозяйственные земли. Многие такие участки еще не очищены, и на российских минах регулярно подрываются фермеры, которые, несмотря на предупреждения, пытаются работать на этой земле.

Потому что нет и не может быть тождества между землей и минами, которыми она осквернена. Мины будут обезврежены и уничтожены. Земля останется.

Русский язык точно так же заминирован, и его точно так же необходимо очистить от скверны.

Очевидно, что пока до этого еще далеко. Мины предстоит обнаружить, минное поле – офлажковать. Поставить предупреждения.

Международные службы заявляют, что россияне сделали из Украины “самую зараженную взрывоопасными объектами страну на Земле” и что ее разминирование займет, вероятно, десятилетия.

Российский политический язык тоже заслуживает “разминирования” и превращения в русский. Он должен так же перестать быть “кремлеязом”, как немецкий язык после 1945 года за несколько лет перестал быть оружием нацизма.

У меня нет иллюзии, что проблема может быть решена легко: по-моему, абсолютно во всем, что касается путинского режима, легких сценариев не осталось вообще. Но это не значит, что решение не нужно искать. В любом случае, первое, что необходимо сделать, – осознать существование языкового “минного поля” и попытаться увести с него людей.

Керченский разрыв: Почему Кремль сделает крымчан крайними за поражение в войне

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Севастополь

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

С 2014 года одном из опорных пунктов российской пропаганды в нарративе о “российском Крыме” было то, что никакой аннексии Крыма не было, потому что Крым слился с Россией сам, по собственной инициативе. А Кремль вынужден был эту инициативу поддержать, чтобы через Чонгар не пошли на героический Севастополь “карательные эшелоны бандеровцев”.

Именно эту байду с 2014 года транслировали мне в социальных сетях земляки-севастопольцы. Причем они сами — и я видел, что с полной искренностью — подчеркивали, что это не Россия их присоединила, а они сами присоединили себя к России, по собственной инициативе и с полным осознанием своей ответственности за содеянное.

Кремлевская пропаганда просто обязана вписать их искренность в список своих величайших достижений, потому что именно она даст возможность — и довольно скоро — сделать из пророссийских крымчан главных “козлов отпущения” за поражение в войне против Украины.

Потому что если именно пророссийские крымчане заставили Россию присоединить Крым, значит, именно они и запустили цепочку событий, которая привела к началу полномасштабного вторжения в феврале 2022 года. Победа над Украиной, среди прочих имперских радостей, должна была создать надежный “сухопутный коридор в Крым” и наполнить, наконец, днепровской водой Северо-Крымский канал, верно? 

Однако “чистый выигрыш”, который и в Крыму, и в Кремле заранее считали делом решенным, внезапно обернулся для России и Крыма военной, политической и экономической катастрофой. Отправной точкой для которой, как было показано выше, стала именно “инициатива” пророссийски настроенных крымчан, которые вынудили (и даже заставили) Россию себя аннексировать.

Тут важно сохранение подчеркнуть пассивный залог — не “Россия сделала”, а “Россию заставили сделать”. Это важный мотив, который звучит в российской пропаганде каждый раз, когда она пытается снять с российской власти ответственность за ее решения и действия. Например, Россию “вынудили напасть на Украину” (а до того — на Чечню и Грузию), “спровоцировали на бомбардировки мирного населения”, ну и, конечно, ее коварно “заманили в ловушку с Крымом”. Сама бы она никогда на все это не пошла, что вы, ей же это “не выгодно”, значит, это происки врагов. 

Но каких именно “врагов”? Кто Россию “вынудил”? Ведь пророссийски настроенные крымчане, согласно официальной версии, сами провели “референдум”, и сами “присоединились”. Получается, что “врагами” были именно они. В крайнем случае, эти крымчане выполняли “политический заказ” каких-нибудь зловредных “англосаксов”, которые только и мечтали создать повод, чтобы наложить на Россию санкции. 

Пропаганде такая позиция удобна, потому что простым грамматическим оборотом Россия из агрессора превращается в якобы жертву чьей-то политической игры. Кремль вообще любит по любому поводу изображать себя обманутым, обиженным, униженным, ни в чем не виноватым и ни за какие свои пакости не несущим ответственности.  

Кстати, постоянное смешивание понятий ответственности и виновности — еще один характерный прием российской пропаганды. Как только речь заходит об ответственности российской власти, сразу начинаются заявления вроде того, что “всех россиян хотят сделать виноватыми”. И такая демагогия, судя по характеру дискуссий в российских пабликах, отлично работает. 

Виновность, конечно, подразумевает ответственность, но обратное неверно — ответственность виновности вовсе не подразумевает. Виновность субъекта определяет суд, а ответственность за свои действия любой из нас несет просто по факту. У вас есть семья — вы несете перед ней ответственность. Вы гражданин государства — и как гражданин вы несете ответственность и перед ним, и за его действия. Конечно, если вы именно гражданин, а не подданный, который вообще никак не влияет на принятие решений в империи и действия власти. С подданных, понятное дело, никакого спроса нет, они просто имперская собственность. Чтобы избежать ответственности, им достаточно заявить, что они ни на что не влияли.  

Но вот в случае с аннексией Крыма кремлевская пропаганда с самого начала упорно говорит именно о “воле крымчан”. Это и есть указание на ответственность. И, повторюсь, многие пророссийские крымчане свою ответственность открыто признают, даже настаивают на ней.

А поскольку разница между “ответственностью” и “виновностью” на кремлевском языке всячески замазывается, получается, что крымские сторонники России сами заявляют о своей “виновности” — в том числе “виновности” в том, что аннексия Крыма привела к фактическому военному поражению России в Украине.

То есть, они сами напрашиваются на то, чтобы Кремль сделал именно их “козлами отпущения” за военную, экономическую и политическую катастрофу России. И Кремль этой возможностью воспользуется с огромным и нескрываемым удовольствием, как только деоккупация Крыма станет со всей очевидностью неизбежной, а Керченский мост превратится в “Керченский разрыв”. 

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

Как Кремль попал в «воронку ошибок» и почему он не способен из нее выбраться

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Низвержение в Мальстрем

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

«У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота», сказал Кеннеди (а задолго до него, хоть и другими словами, Тацит).

Конечно, это сказано не о поражении как таковом, а о нежелании проигравшего признавать, что причиной проигрыша стали его собственные ошибки и «плохие» решения. Очень не хочется выглядеть лузером.

По-человечески это очень понятно, но с точки зрения здравого смысла именно такой подход ведет к закреплению проигрыша — и возникновению «воронки ошибок».

Потому что если проигравший считает, что он «все делал правильно», он тем самым отказывается анализировать причины своего поражения. Но если ошибки не осознать, то их и не исправить. А если их не исправить, то они будут повторены, приведут к новым «плохим» решениям и сделают ситуацию еще хуже.

Многомесячные и практически безрезультатные атаки российских оккупантов на Бахмут — отличная иллюстрация того, как упорно Кремль держится за решения, которые не приносят ему желательного результата (конечно, если мы считаем, что Кремль хочет взять Бахмут, а не угробить как можно больше собственных солдат).

Кажется, чего проще: если тактика не дает результата, смени ее. Попробуй другую, может, получится. Для этого нужно просто признать, что прежняя тактика была ошибочной.

Но именно это — признать свою ошибку — Кремль и не может. Хуже того — не умеет. Еще хуже — не способен осознать, что это именно ошибка. Жесткий авторитаризм (и тем более тоталитаризм) всегда держится на идее о «безошибочности» лидера и созданной им системы. Это фундамент. Путин может пожертвовать чем угодно, но отказаться от своей «безошибочности» для него равносильно признанию полного поражения, которое ну никак не вмещается в его систему миропонимания.

Потому он упорно настаивает на своих откровенно «плохих» решениях, нанизывает их одно на другое, своими руками доводя ситуацию до полной катастрофы.

Его «воронка ошибок» расширяется и углубляется.

А потом, когда в ней накопится критическое количество «плохих» решений, «воронка» сколлапсирует и уничтожит и породившую ее ситуацию, и систему, а заодно и их лидера.

И «выскочить» их этого вихря нынешний российский режим не сможет, потому что самозабвенная и доведенная до абсолюта «безошибочность» подарила ему еще одно замечательное и системное достоинство: он напрочь лишен стабилизирующей обратной связи.

Если у человека что-то болит, он понимает, что у организма проблемы и его нужно лечить, иначе станет совсем плохо.

Но если человек считает, что ощущение боли ему внушили враги, чтобы ему нагадить, он лечится не будет. Зачем лечиться, раз организм в порядке, а вся боль — происки внешних врагов. С ними и надо бороться. И он борется с внешними врагами, пока его организму не станет совсем плохо.

Боль — это стабилизирующий сигнал обратной связи в организме.

В государстве точно такую же роль играет критика действий власти. Критика может быть неприятна, но она сообщает о проблемах, которые государству необходимо решить. Если критику игнорировать, проблемы останутся, накопятся и в итоге создадут ту самую «воронку ошибок».

Но в России общественная критика государства («критика снизу») эффективно заблокирована. Любой хоть сколько-нибудь критический сигнал власть считает диверсией против себя, непогрешимой по определению. А поскольку сигналы не проходят, ставшие причиной этих сигналов проблемы не решаются. Но власть об этом ничего не знает (опасных сигналов-то нет) и продолжает действовать так, как будто у страны вообще нет никаких проблем. В стратегии это называется «отсутствием ситуационной осведомленности».

Возможно ли, что имея искаженные представления о реальной ситуации, Кремль будет принимать верные решения? Разве что случайно. А мейнстримом закономерно становится принятие решений «плохих», которые только ухудшают реальную ситуацию. Власть, не осознавая того, становится ситуационно некомпетентной.

А потом некомпетентность власти перестает быть ситуационной и становится системной, а ее разрыв с реальностью — практически полным.

Но в Кремле никто этого не замечает, потому что — помните? — обратная связь-то заблокирована. Ничего на самом деле не болит, это все происки внутренних и внешних врагов. Главное — продолжать настаивать, что все решения были правильными, тогда все получится. Пошлите на Бахмут еще сотню «вагнеров», пусть сдохнут, но возьмут.

А потом: как же так, мы же все делали правильно, почему же такой лесоповал кругом? Откуда столько трупов? И где достижения, если все «по плану»?

Потому что из «воронки ошибок» можно выбраться, только если ошибки признать и исправить.

Напрашивается вопрос: зачем я подсказываю Кремлю, как ему выбраться из «воронки»? Затем, что я, в сущности, ничего нового не сказал. Ситуация описана давно, предложения по деэскалации «воронки» многократно озвучены, вплоть до расписанных «дорожных карт». Все рецепты для лечения идиота были выписаны.

Но для Кремля и Путина все это не представляет ни малейшего интереса. Они не видят никакой «воронки ошибок», а потому не пытаются из нее выбираться. У них по-прежнему во всем виноваты «англосаксы», ну и еще «бандеровцы» (шутку «если бы враги не сопротивлялись, мы бы давно их победили», я придумал много лет назад, но кто бы мог тогда предположить, что Кремль начнет повторять ее с такой смертельной серьезностью?).

Я не сомневаюсь, что «безошибочный» Путин и его «безупречная система» с отключенной обратной связью так и будут сидеть в «воронке ошибок», пока та не взорвется — вместе с ними, с их режимом и со всем невменозом их недоимперии.

Но даже после этого лузерами и «отцами поражения» они, будьте уверены, себя не признают.

Сфига ли, все ж правильно делали.

«Недороссия»: вероятность российской аннексии Донбасса и сценарии для Украины

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Россия против Украины

В начале февраля министр иностранных дел Дмитрий Кулеба отреагировал в телеэфире на визит группы российских пропагандистов на форум “Русской Донбасс”. ”Убежден, это было зондирование восприятия идей о возможной аннексии Российской Федерацией отдельных районов Донецкой и Луганской областей, вброс в информационное пространство этого нарратива”, сказал он.

Вбросить и перебросить 

Отмечу, что вброс этот далеко не нов, потому что именно вывешенная перед “народными республиками” перспектива “стать Россией” стала главным мотивом псевдореферендумов 2014 года в Донецке и Луганске. Перспектива эта в ту пору наглядно оживлялась только что состоявшейся аннексией Крыма, и тем, что Россия пошла на такой шаг вопреки своим вполне официальным международным обязательствам и пренебрегая до крайности очевидными последствиями. Для сторонников Кремля это был долгожданный знак того, что дипломатическое сюсюканье в отношениях с Западом закончилось, и началась давно ими чаемая эпоха “беру, что хочу”. И это “что хочу” включало в себя, естественно, все, что Россия хотела взять в Украине.

Правда, очень скоро Кремль дал понять “жертвам киевской агрессии”, что Крым — это Крым, а “ДНР” и “ЛНР” — это совсем другая история. Результаты “референдумов” внезапно оказались недостаточным основанием для того, чтобы Россия впитала в свое территориальное тело созданные ею террористические анклавы. Кремль предпочел сохранить их как плацдармы своего политического давления на Украину — точно так же, как до того сохранил в таком же качестве Абхазию и Южную Осетию для Грузии, и Приднестровье для Молдовы. 

Кстати, в Приднестровье “референдум” о присоединении к России состоялся еще в 2006 году, однако, как и в случае с “ЛДНР”, принимать в свой состав именно этот отгрызенный у соседа кусок империя побрезговала. В те времена это объясняли “отсутствием общей сухопутной границы”. Но (даже если забыть о городе Кенигсберге Калининградской области) после аннексии Крыма этот аргумент как-то перестал выглядеть убедительно, а для оккупированных областей Донбасса так и вообще звучал бы неуместным издевательством. 

Все выглядело так, что сценарий полной аннексии вполне открыто лежал на кремлевском столе, и подготовка к его реализации активно шла, но затем его со стола убрали. В мусор не выбросили, а отложили в ящичек секундной доступности. Пока не понадобится. 

И, собственно, вопрос остался лишь в том, когда и при каких обстоятельствах этот ящичек будет открыт. 

Угроза и реальность

С тех пор у аналитиков и стратегов, которые пытались прогнозировать действия Путина и Кремля, наступили трудные времена. Особенно для тех из них, которые пытались строить сценарии исходя из тривиального (для них) представления, что Кремль хоть в какой-то степени заинтересован в выходе из политического тупика, в который он загнал Россию аннексией Крыма. Или что в Кремле рационально оценивают ситуацию, в которой находятся. Или что Кремль способен идти на политические компромиссы. Или, в конце концов, что он способен и намерен выполнять хотя бы те обязательства, на которые он уже подписался. 

Трудные времена у таких аналитиков случились из-за того, что Кремль всеми этими основаниями откровенно пренебрегает. Путин прямо заявляет, что в “политическом тупике” находится не Россия, а Запад. Что при оценке ситуации Россия будет и далее руководствоваться только своими хотелками, а компромиссы с Западом или с кем-то там еще возможны только на условиях принятия всеми “партнерами” этих российских хотелок. И что те обязательства, под которыми подписалась Россия, должны выполнять все остальные, а у нее в конституции теперь написано, что сама она может их и не выполнять. 

За прошедшие годы аналитики, хоть и со скрипом, но научились видеть в решениях и заявлениях кремлевской верхушки не изощренное политиканство в духе старика Макиавелли, а рефлекторную бандитскую “растопырку” в манере персонажей некогда популярной книжной серии “Русская бойня”. И научились, хоть и нехотя, признавать, что эта кремлевская “растопырка” отлично работает против изощренной западной дипломатии. Особенно если учесть право вето России в Совбезе ООН и заявленную в военной доктрине России готовность применить тактическое ядерное оружие на смежных с нею территориях.

Поэтому вероятность того, что возобновившиеся разговоры о возможности аннексии Россией Донецка и Луганска могут оказаться не просто разговорами, уже давно воспринимается аналитиками как серьезная и совершенно реальная угроза. 

“Нам это невыгодно”

Для России прямая аннексия оккупированных ею территорий Донецкой и Луганской областей невыгодна, поскольку повлечет резкое усиление западных санкций и переведет ситуацию на новый уровень военной конфронтации, в том числе с НАТО. Это типичное возражение, которое многократно приводилось в ответ на опасения, что аннексия реальна. И оно было бы вполне справедливо, если бы Кремль считал для себя “выгодным” хотя бы сохранение статус кво. Если бы Путин считал санкции не мелким неудобством, а серьезным сдерживающим фактором. Если бы он верил, что Байден придумает что-то посерьезнее, чем “дворовые обзывалки”. Если бы он не видел, за какие смешные деньги можно купить расположение европейских политических крупнячков вроде Шредера и Берлускони. В чем “невыгодность”-то при всем при этом? 

Так что Кремль вполне может видеть для себя выгоду именно в усилении конфронтации. 

И основания для такого понимания ситуации достаточно солидны. Россия вполне последовательно отказывается от предложенных ей вариантов договоренностей на основе действующих международных соглашений и требует “компромиссов” исключительно исходя из ее собственных интересов. А зачем Кремлю какие-то еще “компромиссы”? Путин ясно видит, что против его “растопырок” у западной дипломатии и бюрократии ничего нет, а переводить разговор из дипломатическо-бюрократического формата в формат военный они откровенно не хотят. Значит, они слабаки. Значит, их нужно додавливать, давить, жать, чмырить, плющить все сильнее и сильнее. Потому что пока есть шанс докрутить лоха, его непременно надо докручивать. В том числе угрозой новой аннексии, а если будут ныть и кочевряжиться — то и не угрозой. Не объявит же НАТО войну ядерной державе? Конечно, нет. 

А если что, мы их в Совете безопасности ООН их же ветом.

Стратегии для Украины

Строить политические сценарии для действий Украины в случае расширения российской агрессии несколько проще — все-таки мы считаем, что находимся с демократическим Западом по одну сторону цивилизационного разлома и исповедуем общие ценности и общий взгляд на нынешний миропорядок. Существенную поправку стоит делать лишь на традиционный многолетний дефицит собственной инициативы, но и тут у нас есть приятные подвижки — в частности, поддержанная союзниками идея “Крымской платформы”. Пока она остается идеей, говорить о ее инструментальном значении рано, но зато есть и возможность доработать список ее задач при изменении ситуации.

И если аннексия Россией Донецка и Луганска, вопреки “невыгодности” этого шага для Кремля, все-таки станет свершившимся фактом, именно “Крымская платформа” превращается в главную дипломатическую площадку для противодействия агрессору.

Во-первых, после аннексии автоматически прекращает существование “Минский формат”. Для него просто исчезает предмет обсуждения. Выполнение “минских договоренностей” становится невозможным не только для Украины, но и для России. Миссия ОБСЕ становится в Луганске и Донецке такой же ненужной для оккупантов, как и в Крыму, где ее по известным причинам нет и не было.  

Во-вторых, “Нормандский формат” оказывается скомпрометированным, потому что очевидно проваливается как политический инструмент. Его “результатом” отныне становится эскалация агрессии одним из участников. Нужна кому-то после такой “победы” эта богадельня для продолжения сюсюканья с Кремлем? Вопрос риторический. 

В-третьих, Совбез ООН по-прежнему блокирован правом вето у Кремля. Поздравим мировое сообщество и с этим достижением.

И, наконец, в-четвертых: даже формальных различий между “кейсом Крыма” и “кейсом Донбасса” больше нет. И та, и другая часть территории Украины аннексирована Россией. И “Крымский формат”, который изначально создается для выработки международным сообществом инструментов давления на оккупанта, оказывается естественной площадкой для обсуждения деоккупации не только Крыма, но и Донбасса. По сути, “Крымская платформа” вполне годится для того, чтобы стать “точкой сборки” международных усилий по противодействию российской агрессии.

Пригодится этот сценарий или нет — зависит от слишком многих пока неизвестных обстоятельств. Может сложиться так, что аннексия Россией “ДНР” и “ЛНР” станет мощным импульсом для реализации международных стратегий Украины. Может получиться и так, что мы в очередной раз упустим возможности, которые откроет для нас новая ситуация. А если мы привычно будем уступать политическую инициативу Кремлю, все может обернуться для нас совсем грустно. 

И, конечно, спасибо тем, кто сегодня с ежедневными потерями держит фронт. Все наши сценарии возможны только благодаря им. 

Пусть все будет не зря.

[ Текст опубликован в Слово і Діло ]

Покладистый Сытник и «белая ворона» НАБУ

Автор: | | , , ,
Оставить комментарий
Артем Сытник

Увольнение Сытника стало для чиновников настоящим фетишем. И я вполне понимаю, почему. Будь НАБУ покладистым зайчиком, готовым к хорошо оплаченным компромиссам (как в деле со взяткой от Злочевского) и к будничной имитации антикоррупционной работы вместо работы настоящей, кто бы тогда волновался?

Но вот есть же повод для волнения, а значит, для очередного всплеска административной активности.

При этом возможность отставки Сытника не вызывает у меня ощущения апокалипсиса и крушения надежд. Я в принципе не зацикливаюсь на персоналиях. В выстроенном и работающем государстве увольнение конкретного директора вообще не должно влиять на эффективность службы. ФБР не пришлось существенно реформировать из-за ухода Гувера.

Но это в нормальном государстве, в котором созданы механизмы поддержки его эффективности. В том числе через эффективность таких служб, как НАБУ, которые контролируют само государство, не дают ему коррумпироваться, свалиться в некомпетентность и вообще расползтись.

У нас же все работает в основном наоборот – госаппарат постоянно стремится уничтожить компетентность структур, которые призваны его контролировать.

Проблема НАБУ (и Сытника как его руководителя) в том, что Бюро поручено решать его институциональную задачу в государстве, для которого некомпетентность и коррупция являются доминантами, а главным признаком эффективности госслужащего считается навык к «освоению» бюджетных средств.

В этом отношении со времен Януковича изменилось не так уж много – и в основном лишь в области политической риторики. На словах у нас кругом приверженность реформам и «нулевая толерантность к коррупции». А вот в области практики все остается крайне зыбко и зависит, как это мне ни отвратительно, от конкретных персоналий. Например, в прокуратуре реформа идет, пока ее буквально продавливает руководство. Как только руководство меняется или меняет подход, останавливается и реформа. Остаются только лозунги о «приверженности» и «нулевой толерантности».

Уходят из замов главы ГПУ Сакварелидзе и Касько – и вся заведенная ими реформа быстренько нивелируется, а дело «бриллиантовых прокуроров» под шумок заминается. Уходят из ОГПУ Рябошапка и Чумак – и весь затеянный ими движ, так и не успев создать предпосылки сущностных перемен, остается только в бумажном формате и речевке с рефреном «проделана большая работа».

В нашем государстве если и работают какие-то регулирующие механизмы, то разве что механизмы сохранения его неэффективности (которая, повторюсь, воспринимается коррумпированной системой как норма и ключевое условие ее существования). Административная резина возвращает себе привычную форму, как только ее перестают растягивать или сжимать.

В этом отношении НАБУ выглядит откровенной «белой вороной». Ведомство выстроено и работает как инструмент борьбы с коррупцией. Но если чуть ли не весь остальной государственный аппарат воспринимает коррупцию как свой системообразующий стержень, то задачу НАБУ этот аппарат на уровне безусловного рефлекса неизбежно воспринимает как «антигосударственную» – и реагирует соответственно.

То есть, пытается привести неподатливое НАБУ к тому резиновому статус-кво, в котором вот уже много лет пребывает та же Генеральная прокуратура и абсолютное большинство прочих институций. И система рефлекторно пользуется для этого привычными методами, первый из которых – смена руководства. В прокуратуре же сработало? И здесь должно.

Но сработает ли? Для НАБУ его «первоначальным» состоянием является именно та форма, которую для Бюро выстроила команда Сытника. В нее встроены довольно жесткие механизмы внутреннего контроля. Так что простой сменой руководства тут не обойтись. Чтобы «вычистить наследие Сытника» и коррумпировать эту структуру до привычного «среднесистемного» уровня, новому руководству придется идти на сложный прямой саботаж и слишком заметные диверсии. Оно, конечно, ломать не строить, и я безоговорочно верю, что такая задача выполнима, но ее решение на приемлемых для номенклатуры условиях (под речевки «никто не виноват, все произошло из-за ошибок предшественников») потребует значительно больше времени и усилий, чем требуется на поддержание в состоянии неэффективности той же изначально неработоспособной Генпрокуратуры. А решить проблему аппарату хочется быстро. Он же не мыслитель и не стратег, у него рефлексы, а не рассчитанные на долгий срок «дорожные карты».

Поэтому я уверен, что инициатива насчет снятия Сытника – лишь увертюра к основному действию: очередной лобовой попытке полностью уничтожить или разоружить НАБУ как инструмент борьбы с коррупцией.

Под каким соусом это будет подано, в сущности, не имеет значения. Такие усилия для госаппарата неизбежны и закономерны, пока он воспринимает НАБУ (которое для него привычно олицетворяет его директор) как принципиальную угрозу для своей реальной опоры – коррупции и институциональной неэффективности.

Для Украины весь вопрос этой борьбы сводится к двум простым сценариям. В первом сценарии госаппарат удается «проапгрейдить» хотя бы до эффективности НАБУ. Во втором сценарии НАБУ скатывается в то же самое болото, в котором так уютно чувствует себя постсоветская номенклатура, привычно предъявляющая «освоение средств» как меру и главный результат своей эффективности.

Второй сценарий, естественно, проще и доступнее, а потому более вероятен.

Надежда, в сущности, лишь на то, что он вызывает неудержимое отвращение не только у меня, но и у вас.

[Опубликовано в Слово і Діло]

Принцип накопления ошибок, или Реформация с видом на деградацию

Автор: | | , , ,
Оставить комментарий
Конституция Украины

Я довольно часто пишу о том, что у нас не просто приведена в негодность судебная власть, а нарушена целостность законодательства

Системы, в том числе общественные, редко успевают фундаментально подстроиться к быстрым переменам. Для того, чтобы они продолжали работать в изменившихся условиях, в них внедряются компромиссные временные доделки-заглушки – обычно для того, чтобы успеть выработать решения постоянные и системные.

Но из-за недостатка времени, ресурсов или компетенций такие временные решения (которые с точки зрения системного подхода являются ошибочными) приживаются, становятся постоянными, и тем самым разрушают цельность того, что призваны поддерживать. Со временем накопление ошибок может привести к тому, что система сохранит лишь видимость работоспособности, потеряв большую часть функциональности.

После этого у нее будет только два пути – или стремительная деградация, или рефакторинг, пересоздание на какой-то новой платформе.

То же самое касается и национального законодательства.

Целостность законодательной среды обеспечивается тем, что новые принимаемые законы обычно опираются на другие действующие законы, которые, в свою очередь, опираются на Конституцию. И пересмотр любого закона, на который опираются другие законы, вызывает необходимость пересмотра всего, что было принято ранее на его основании. Если этого не сделать, более новые законы, которые ссылаются на положения измененного как на основания их действия, могут это основание просто утратить, а цельность законодательства как системы будет нарушена. Эта неприятность не отменяет такие законы автоматически, но дает повод поставить под сомнение их собственную законность (заявить об их ничтожности целиком или в какой-то части), и пока они там стоят, просто их не выполнять.

Конституция Украины
Конституция Украины

Если, например, Верховная Рада принимает закон с нарушением своего регламента (который тоже является законом), новопринятый закон можно считать ничтожным с момента принятия, как бы он ни был хорош и разумен. А если регламент Верховной Рады не отвечает требованиям Конституции, то и сам регламент можно считать ничтожным, а все принятые депутатами при таком регламенте законы становятся уязвимы как принятые на ничтожных основаниях, и любой грызун с правом обращения в Конституционный суд их может просто отменить по формальным основаниям.

Целостность законодательства – это ситуация, когда такое невозможно. И эта ситуация – не наша.

Вспомним историю с парламентской коалицией, которая в предыдущем созыве Верховной Рады при Петре Порошенко как бы была, но при Владимире Зеленском быстренько и прекрасненько нашлись основания распустить Раду на основании как раз фиктивности этой коалиции. Это как раз наша ситуация. Потому что коалиция в Верховной Раде формируется на основании соответствующего раздела Регламента. Существование этого раздела предусмотрено Конституцией в статье 83 («Засади формування, організації діяльності та припинення діяльності коаліції депутатських фракцій у Верховній Раді України встановлюються Конституцією України та Регламентом Верховної Ради України.»).

Но в действующем регламенте раздела, упомянутого в Конституции, просто нет. Изначально он был, но при Викторе Януковиче его удалили, а после Януковича вернуть так и не захотели. Это исключает для любой парламентской коалиции возможность опираться на регламент, только на Конституцию.

А Конституция, понятное дело, устанавливает только основные принципы, а за всеми нюансами отправляет опять же к регламенту. Который в этом смысле, увы, пуст. Там у нас дырка, закрыть которую Верховная Рада и прежнего, и нынешнего созыва вполне может, но со всей очевидностью не хочет.

Приводит это к тому, что цельность нарушена. Парламентская коалиция не может опираться на регламент, только общие принципы в Конституции, а из-за этого решение о существовании или отсутствии такой коалиции остается на усмотрение кого? Правильно, Конституционного суда. Решение вы знаете. Коалиция бодро улетела в дыру, которую сама для себя сберегла.

Но раз уж мы упомянули Конституционный суд, то давайте зададимся и вопросом, можно ли рассчитывать на КСУ как на опору для целостности законодательства как системы.

Вопрос этот выглядит, увы, риторическим. И дело даже не в скандальных решениях КСУ, которыми он сначала эффективно отменил уголовную ответственность госслужащих за незаконное обогащение, а потом и за вранье в декларациях. Дело в том, что сам КСУ внес весомый вклад в разрушение целостности конституционной среды.

Можно еще как-то понять, что Конституционный суд признавал не отвечающими Конституции свои собственные одобрения изменений в Конституцию и отменял их – в конце концов, решения КСУ может пересмотреть только сам КСУ. Но невозможно понять, почему фундаментальные изменения Конституции не приводили затем к глубокому пересмотру решений КСУ, принятых на основании «неправильных» редакций текста основного закона. По закону эти решения по-прежнему имеют конституционную силу, хотя больше не опираются на Конституцию. Целостность нарушена. Сама основа национального законодательства скомпрометирована. Юридическая среда теряет структуру и становится вырожденной.

(Справедливости ради: это вырождение среды началось еще до Януковича, с его уходом не закончилось и с тех пор только нарастает. Это дает мне основания считать, что проблема не в очередном злонамеренном или некомпетентном резиденте Банковой, а во всей нашей государственной системе, для которой не были предусмотрены (или, в ряде случаев, были эффективно саботированы) механизмы, способные такую деградацию предотвратить).

Помните закон №2222-IV от 8 декабря 2004 года «О внесении изменений в Конституцию Украины»? После 2004 года было вынесено довольно много решений Конституционного суда, основанных на внесенных тогда в Конституцию изменениях (в тексте этих решений непременно есть отсылка «в редакции Закона № 2222-IV»). Например, решение №6-рп/2005 об обеспечении народовластия, или решение №13-рп/2008 по вопросу о полномочиях самого КСУ. Запомним это.

Далее. В 2010 году Конституционный суд принял решение №20-рп/2010 от 30 сентября, которым признал закон номер №2222-IV неконституционным и созданную им редакцию Конституцию отменил. В этом решении особо замечательно то, что оно ссылается, помимо прочих оснований, на те самые не отмененные и не пересмотренные решения №6-рп/2005 и №13-рп/2008, принятые КСУ на основании тут же отменяемой «неконституционные» редакции. То есть, само решение КСУ №20-рп/2010 содержало в себе конституционный конфликт, ясные основания собственной неконституционности и предпосылки для отмены – хотя бы на этом основании.

Отмена решения об отмене состоялась вскоре после Революции Достоинства. Однако и после этого ревизия предыдущих решений КСУ, насколько мне известно, так и не была начата. Возможно, потому, что при добросовестной и тщательной ревизии КСУ пришлось бы отменять большую часть корпуса своих решений за последние полтора десятилетия.

Поскольку это так и не было сделано, мы продолжаем существовать в «вырожденной» конституционной среде и вынуждены руководствоваться противоречащими друг другу законами, основания для принятия которых частично уничтожены, логика действия которых частично разрушена, механизмы реализации части которых просто не созданы, и единственное, в чем можно быть уверенным – что никакой целостности в этой системе больше нет и эффективности от нее ждать не приходится в принципе.

Такая ситуация в высшей степени удобна для коррупционного «теневого государства», так как благодаря ей оно может легко манипулировать государством публичным и избавлять его от любых инструментов реального влияния на ситуацию. Из-за вырожденности законодательной среды фактически любое решение власти, неудобное коррупционным кругам и олигархам, оказывается уязвимым для дискредитации – или через системно разлаженные механизмы и процедуры его принятия, или из-за неизбежных и неразрешимых противоречий с действующими законами. Мы слишком глубоко погрязли в этом болоте, чтобы вылезти из него, просто шевеля ногами в сторону твердой почвы.

Но осознана ли необходимость и неизбежность рефакторинга? Система украинского законодательства – а вместе с ней и система украинской власти – несмотря на неизменную реформаторскую риторику, по-прежнему заточена не на исправление допущенных ранее ошибок, а на накопление их и совершение новых. Из-за этого нас все глубже засасывает в воронку системной деградации.

И для того, чтобы из этой воронки выбраться, нам, похоже, понадобится не просто глубокая ревизия законодательства и анализ нынешнего национального государственного проекта, а полное их пересоздание на совершенно новых основаниях.

[ Колонка впервые опубликована на LIGA.net ]

Горизонт деоккупации: прогноз на переговоры в «крымском формате»

Автор: | | ,
1 комментарий
Крым это Украина

Предложения создать специальный формат международных переговоров по деоккупации Крыма звучат уже довольно давно, однако всерьез украинская дипломатия взялась за эту тему лишь в прошлом году.

Инициатива по созданию специализированного «крымского» формата стала естественным следствием того, что в рамках Минских переговоров тему деоккупации Крыма не пожелали обсуждать не только россияне (что было вполне ожидаемо), но и западные посредники, которые не хотели поставить под угрозу минские переговоры в целом. Кремль многократно заявлял, что тема государственной принадлежности Крыма для него «закрыта», и что российская власть категорически против любых подобных обсуждений.

Но то, что «закрыто» для Кремля, все еще вполне «открыто» для Украины и подавляющего большинства стран, которые не признали законности аннексии 2014 года и, следовательно, поддерживают требования Украины о полном восстановлении ее суверенитета в пределах международно признанных границ. Именно это дает МИД Украины основания настаивать на создании международного дипломатического инструмента для деоккупации полуострова.

Крым это Украина

Вполне естественно, что Россия будет всячески противодействовать созданию «крымской» переговорной площадки, — точно так же, как она сопротивлялась, например, созданию международного суда для расследования гибели над Донбассом рейса MH17. Однако отказ Кремля участвовать в переговорах вовсе не означает, что такой формат невозможен или бесполезен. Напротив, именно российская обструкция делает сценарии запуска «крымского формата» чрезвычайно привлекательными для Украины.

24 июля премьер-министр Украины Денис Шмыгаль заявил в Брюсселе, что наш МИД «финализировал концепцию» создания международной платформы «Крым – это Украина». Платформа проектируется как консультативно-координационная, но с перспективой ее превращения в переговорную. А министр иностранных дел Дмитрий Кулеба вполне прозрачно дал понять, что «не видит Россию в работе международной площадки по вопросу деоккупации Крыма».

Такой подход вполне логичен именно учитывая «непримиримую» позицию России. Пока страна-оккупант отказывается садиться за стол переговоров, договариваться о деоккупации Украине и западным «гарантам ее безопасности» фактически не с кем. Однако они вполне могут в рамках того же формата координировать усилия для решения другой задачи: как и какими средствами склонить Кремль к большей конструктивности, усадить его за стол переговоров и все-таки убедить обсуждать вопрос деоккупации Крыма.

Дипломатия — область, скажем так, довольно неискренняя, особенно когда речь идет о переговорах не с союзником, а с явным противником. И пока задействованы дипломатические инструменты, в официальных документах не появятся выражения вроде «заставить Кремль дать задний ход» или «наказать Путина за бандитскую распальцовку». Но фактически во время «консультаций» первого этапа речь будет идти именно об этом. Конечно, применяемые к России «средства убеждения» будут оставаться строго в рамках международного права, то есть, это будет политическое и экономическое давление — во всяком случае, пока Россия сама не повысит уровень конфликта с Европой до военного (с нее станется), но тогда неизбежно изменятся и тон дипломатии, и методы внешнего воздействия на Кремль.

Таким образом, на начальном этапе «крымский формат» должен стать для Украины и ее союзников инструментом не столько деоккупации Крыма как таковой, сколько средством создания предпосылок для деоккупации. Он даст возможность, во-первых, постоянно держать тему аннексии Крыма в международной повестке и тем самым поднять ее приоритет для мирового сообщества. Во-вторых, он даст основания существенно повысить для Кремля стоимость продолжения оккупации (например, через введение новых скоординированных международных санкций), чтобы убедить его включиться в переговоры. В-третьих, и это представляется мне особенно важным, начало реальной работы «крымского формата» будет означать, что Украина прощается, наконец, с дурной традицией быть «ведомой» в вопросах международной дипломатии, приобретает субъектность, способность выдвигать и реализовывать крупные инициативы для защиты своих собственных интересов. В-четвертых, «крымский формат» может дать по-настоящему мощный толчок к пересмотру Украиной конституционного статуса Крыма как национальной автономии крымскотатарского народа, — а это, в свою очередь, создало бы совершенно новые основания для привлечения к проблеме защиты прав коренного народа Крыма серьезных гуманитарных ресурсов ООН.

Учитывая, что Россия категорически не желает говорить о возможности деоккупации и разговоры о присоединении к переговорам о Крыме воспринимает буквально как предложение капитуляции, первый («консультационно-координационный») этап работы международной платформы «Крым – это Украина» может продлиться достаточно долго. Особенно если я в своих предположениях оказался чрезмерным оптимистом и на практике «консультации» выльются не в новые инструменты давления на Россию, а, скажем, в очередные формальные «выражения озабоченности» положением с правами человека и размещением ядерного оружия на оккупированном Россией полуострове. Но рано или поздно работа по тем направлениям, о которых я позволил себе помечтать, должна быть Украиной и международным сообществом начата. И чем раньше условия для этой работы будут созданы, тем лучше.

При этом не стоит забывать, что целью первого этапа так или иначе является переход к этапу второму — собственно переговорам о деоккупации. Начаться же второй этап может только тогда, когда к формату присоединится Россия — или тогда, когда идущие в России политические процессы сделают ненужным ее участие в любых международных переговорах.

Но это будет уже совсем другая история.

[ Колонка опубликована на портале Слово і Діло ]

«Нефтяной лебедь» Кремля: триумф с привкусом поражения

Автор: | | , , ,
Оставить комментарий
Роснефть
Роснефть

Эксперты, которые с разных точек зрения комментируют возмутительное поведение мирового рынка нефти и связывают его с «ошибкой Сечина» и «провалом Кремля» на переговорах с ОПЕК, упускают важный, как мне представляется, аспект всей этой истории.

Он заключается в том, что никакой ошибки с ортодоксально-кремлевской точки зрения не было. Ход переговоров с ОПЕК и их итог были совершенно четко и логично обоснованы не подлежащей ни малейшему сомнению руководящей и направляющей ролью правящей в РФ партии, а также ее бессменного вождя и организатора всех ее побед Владимира Владимировича Путина.

Задача была вполне внятно озвучена (как это водится, не самими постановщиками, а их придворными толмачами, но не в этом суть): устроить конкурентам «нефтяного лебедя», еще больше обвалить цены на дешевую сланцевую нефть, которая мешает «Роснефти» продавать свою несланцевую по той цене, по которой ей хочется, дождаться, лежа на запасах из Фонда национального благосостояния, пока добывающие «сланец» компании разорятся, – и забыть о конкуренции с этого бока как о страшном сне.

То, что в этом сценарии много откровенно слабых мест, не писал только ленивый (впрочем, нет – я тоже об этом писал). Но есть обстоятельство, которое сегодня уже невозможно игнорировать.

Дело в том, что этот план вполне удался. Цены на сланцевую нефть действительно упали. То, что причиной падения аналитики считают не «фактор Сечина», а «фактор пандемии», из-за которой мировая экономика начала сворачиваться в трубочку, имеет для Кремля значение глубоко факультативное. Цены же упали, как и было задумано. Сработало. Теперь надо полежать на запасах из Фонда национального благосостояния, дожидаясь, пока размякший от своего либерализма Запад приползет на коленях, чтобы победоносный Путин мог его «снова повторить».

Как там говорили про гонку вооружений Запада и СССР во времена «холодной войны» – «пока толстый похудеет, тощий помрет»? Вот пускай теперь тощий Запад и помирает. А толстый Кремль будет стоять на трибуне мавзолея и прощально и сочувственно ему махать.

Постойте, ошеломленно скажете вы, почему это Кремль «толстый», а Запад «тощий», если на самом деле все строго наоборот? Вот объемы ВВП, вот сравнение размеров экономик США, Китая, Евросоюза и России. Простая же математика.

Но это же не кремлевская математика, отвечу я. Зрите не в статистику, зрите в корень. Зрите в ход мышления того, кто принимает решения. Зрите в его понимание того, как устроен мир. Если, например, для какого-нибудь правителя Земля не сфероид, а плоский диск, ему трудно будет противиться желанию спихнуть своих врагов за край этого диска. Если для Путина Запад – прогнившая либеральная помойка, во главе которой оказались слабаки и лохи, которых можно развести и заставить плясать под свою дудку, вряд ли он удержится от соблазна поступать с этим Западом так, как «правильные пацаны» всегда поступают со слабаками и лохами.

История, кстати, набита яркими примерами достижений «правильных пацанов». Лидер Экваториальной Гвинеи Франсиско Нгема, например, лично спас государственный бюджет от разбазаривания, упразднив мешавший его начинаниям нацбанк и спрятав все его валютные активы у себя в поместье. Вряд ли на Нгему можно было повлиять аргументами вроде того, что «в цивилизованных странах так не делают» – о цивилизованных странах ему достаточно было знать то, что они платили выкуп за арестованных по его приказу дипломатов и туристов каждый раз, когда он этого требовал. В его мировосприятии Запад был примерно таким же краем слабаков и лохов, как и в мировосприятии Путина. И он получал достаточно подтверждений правильности своего миропонимания, чтобы у него не возникло желания поменять его на какое-нибудь другое, более лестное для либеральных лохов.

У такого подхода и в самом деле есть множество плюсов, а минус только один: реальность слишком капризна, чтобы делать именно то, что ей говорят «правильные пацаны». Экономика нагло отказывается процветать что в России при Путине, что в Экваториальной Гвинее при Нгема – а ведь они давали на этот счет недвусмысленные распоряжения! Либеральный Запад мнется, стесняется, но никак не хочет признать законной российскую аннексию Крыма, – а ведь ее провернули вроде бы с соблюдением всех дурацких евроформальностей, как их понимают в Кремле. Цена на сланцевую нефть обрушивается в точности как ей сказано, но при этом почему-то порождает тяжелые проблемы для российской нефтяной отрасли, что вряд ли входило в первоначальный план. Нефтяной кризис предполагалось тихо пересидеть, а вместо этого приходится решать жуткую проблему с переполнением нефтехранилищ, которая возникла из-за того, что экспорт схлопнулся, а добычу на старых скважинах останавливать нельзя, потому что потом ее просто будет не возобновить.

Но как так могло случиться, если происходящее – результат очередной блистательно исполненной путинской «многоходовочки»? Кто подгадил? Чья диверсия?

История набита примерами не только достижений «правильных пацанов», но и тем, чем эти достижения оборачивались. Как правило, ничем хорошим. Нгему, например, расстреляли его же родственники. Этого не было в планах Нгемы, не было этого и в его картине мира. Но это все равно случилось, потому что у мира была своя картина, которая не слишком сходилась с тем представлением, которое было у Нгемы. То, что его миропонимание было запущенной формой невежественного самообмана, что «диверсия» была именно в нем самом, выяснилось для него слишком поздно.

Как скоро нечто подобное о своем миропонимании осознает Путин, в общем, не имеет принципиального значения. Сейчас, через год, никогда – не важно. Если невостребованная нефть пойдет через края хранилищ, достаточно будет одной искры, чтобы где-то всерьез загорелось. Если скважины будут заглушены и начнется многолетнее проедание накопленных запасов, ему и его стране предстоит далеко не пышное экономическое увядание. Или очередная попытка обновления – с результатом, фатально предрешенным последним столетием российской истории.

Ну, или экстренная победоносная война. Надо же Путину, в конце концов, по-настоящему проверить размякшую Европу на ядерное «слабо». Он вождь или не вождь? Организатор всех побед или где?

Самообман никогда не окупается – ни в долгосрочной, ни даже в среднесрочной перспективе. Хотя, конечно, легко и приятно здесь и сейчас закрывать глаза на собственную отсталость и неспособность ее преодолеть, оправдываться тяжелой историей и происками врагов, убеждать себя и окружающих, что именно эта отсталость – залог взятия будущих высот. Потому что, в сущности, так оно и есть: сидя в яме, падать уже некуда, из ямы – только вылезать, а это как раз наверх.

Или сидеть в ней до последнего, пока ее не начнет захлестывать сырой нефтью.

[ Колонка опубликована проектом «Слово и Дело» ]