Керченский разрыв: Почему Кремль сделает крымчан крайними за поражение в войне

Севастополь

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

С 2014 года одном из опорных пунктов российской пропаганды в нарративе о “российском Крыме” было то, что никакой аннексии Крыма не было, потому что Крым слился с Россией сам, по собственной инициативе. А Кремль вынужден был эту инициативу поддержать, чтобы через Чонгар не пошли на героический Севастополь “карательные эшелоны бандеровцев”.

Именно эту байду с 2014 года транслировали мне в социальных сетях земляки-севастопольцы. Причем они сами — и я видел, что с полной искренностью — подчеркивали, что это не Россия их присоединила, а они сами присоединили себя к России, по собственной инициативе и с полным осознанием своей ответственности за содеянное.

Кремлевская пропаганда просто обязана вписать их искренность в список своих величайших достижений, потому что именно она даст возможность — и довольно скоро — сделать из пророссийских крымчан главных “козлов отпущения” за поражение в войне против Украины.

Потому что если именно пророссийские крымчане заставили Россию присоединить Крым, значит, именно они и запустили цепочку событий, которая привела к началу полномасштабного вторжения в феврале 2022 года. Победа над Украиной, среди прочих имперских радостей, должна была создать надежный “сухопутный коридор в Крым” и наполнить, наконец, днепровской водой Северо-Крымский канал, верно? 

Однако “чистый выигрыш”, который и в Крыму, и в Кремле заранее считали делом решенным, внезапно обернулся для России и Крыма военной, политической и экономической катастрофой. Отправной точкой для которой, как было показано выше, стала именно “инициатива” пророссийски настроенных крымчан, которые вынудили (и даже заставили) Россию себя аннексировать.

Тут важно сохранение подчеркнуть пассивный залог — не “Россия сделала”, а “Россию заставили сделать”. Это важный мотив, который звучит в российской пропаганде каждый раз, когда она пытается снять с российской власти ответственность за ее решения и действия. Например, Россию “вынудили напасть на Украину” (а до того — на Чечню и Грузию), “спровоцировали на бомбардировки мирного населения”, ну и, конечно, ее коварно “заманили в ловушку с Крымом”. Сама бы она никогда на все это не пошла, что вы, ей же это “не выгодно”, значит, это происки врагов. 

Но каких именно “врагов”? Кто Россию “вынудил”? Ведь пророссийски настроенные крымчане, согласно официальной версии, сами провели “референдум”, и сами “присоединились”. Получается, что “врагами” были именно они. В крайнем случае, эти крымчане выполняли “политический заказ” каких-нибудь зловредных “англосаксов”, которые только и мечтали создать повод, чтобы наложить на Россию санкции. 

Пропаганде такая позиция удобна, потому что простым грамматическим оборотом Россия из агрессора превращается в якобы жертву чьей-то политической игры. Кремль вообще любит по любому поводу изображать себя обманутым, обиженным, униженным, ни в чем не виноватым и ни за какие свои пакости не несущим ответственности.  

Кстати, постоянное смешивание понятий ответственности и виновности — еще один характерный прием российской пропаганды. Как только речь заходит об ответственности российской власти, сразу начинаются заявления вроде того, что “всех россиян хотят сделать виноватыми”. И такая демагогия, судя по характеру дискуссий в российских пабликах, отлично работает. 

Виновность, конечно, подразумевает ответственность, но обратное неверно — ответственность виновности вовсе не подразумевает. Виновность субъекта определяет суд, а ответственность за свои действия любой из нас несет просто по факту. У вас есть семья — вы несете перед ней ответственность. Вы гражданин государства — и как гражданин вы несете ответственность и перед ним, и за его действия. Конечно, если вы именно гражданин, а не подданный, который вообще никак не влияет на принятие решений в империи и действия власти. С подданных, понятное дело, никакого спроса нет, они просто имперская собственность. Чтобы избежать ответственности, им достаточно заявить, что они ни на что не влияли.  

Но вот в случае с аннексией Крыма кремлевская пропаганда с самого начала упорно говорит именно о “воле крымчан”. Это и есть указание на ответственность. И, повторюсь, многие пророссийские крымчане свою ответственность открыто признают, даже настаивают на ней.

А поскольку разница между “ответственностью” и “виновностью” на кремлевском языке всячески замазывается, получается, что крымские сторонники России сами заявляют о своей “виновности” — в том числе “виновности” в том, что аннексия Крыма привела к фактическому военному поражению России в Украине.

То есть, они сами напрашиваются на то, чтобы Кремль сделал именно их “козлами отпущения” за военную, экономическую и политическую катастрофу России. И Кремль этой возможностью воспользуется с огромным и нескрываемым удовольствием, как только деоккупация Крыма станет со всей очевидностью неизбежной, а Керченский мост превратится в “Керченский разрыв”. 

Собственно, это даже не прогноз, а наблюдение. Странно называть “прогнозом” то, что уже происходит.

Как Кремль попал в «воронку ошибок» и почему он не способен из нее выбраться

Низвержение в Мальстрем

[ Колонка опубликована на Дрон.Медиа ]

«У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота», сказал Кеннеди (а задолго до него, хоть и другими словами, Тацит).

Конечно, это сказано не о поражении как таковом, а о нежелании проигравшего признавать, что причиной проигрыша стали его собственные ошибки и «плохие» решения. Очень не хочется выглядеть лузером.

По-человечески это очень понятно, но с точки зрения здравого смысла именно такой подход ведет к закреплению проигрыша — и возникновению «воронки ошибок».

Потому что если проигравший считает, что он «все делал правильно», он тем самым отказывается анализировать причины своего поражения. Но если ошибки не осознать, то их и не исправить. А если их не исправить, то они будут повторены, приведут к новым «плохим» решениям и сделают ситуацию еще хуже.

Многомесячные и практически безрезультатные атаки российских оккупантов на Бахмут — отличная иллюстрация того, как упорно Кремль держится за решения, которые не приносят ему желательного результата (конечно, если мы считаем, что Кремль хочет взять Бахмут, а не угробить как можно больше собственных солдат).

Кажется, чего проще: если тактика не дает результата, смени ее. Попробуй другую, может, получится. Для этого нужно просто признать, что прежняя тактика была ошибочной.

Но именно это — признать свою ошибку — Кремль и не может. Хуже того — не умеет. Еще хуже — не способен осознать, что это именно ошибка. Жесткий авторитаризм (и тем более тоталитаризм) всегда держится на идее о «безошибочности» лидера и созданной им системы. Это фундамент. Путин может пожертвовать чем угодно, но отказаться от своей «безошибочности» для него равносильно признанию полного поражения, которое ну никак не вмещается в его систему миропонимания.

Потому он упорно настаивает на своих откровенно «плохих» решениях, нанизывает их одно на другое, своими руками доводя ситуацию до полной катастрофы.

Его «воронка ошибок» расширяется и углубляется.

А потом, когда в ней накопится критическое количество «плохих» решений, «воронка» сколлапсирует и уничтожит и породившую ее ситуацию, и систему, а заодно и их лидера.

И «выскочить» их этого вихря нынешний российский режим не сможет, потому что самозабвенная и доведенная до абсолюта «безошибочность» подарила ему еще одно замечательное и системное достоинство: он напрочь лишен стабилизирующей обратной связи.

Если у человека что-то болит, он понимает, что у организма проблемы и его нужно лечить, иначе станет совсем плохо.

Но если человек считает, что ощущение боли ему внушили враги, чтобы ему нагадить, он лечится не будет. Зачем лечиться, раз организм в порядке, а вся боль — происки внешних врагов. С ними и надо бороться. И он борется с внешними врагами, пока его организму не станет совсем плохо.

Боль — это стабилизирующий сигнал обратной связи в организме.

В государстве точно такую же роль играет критика действий власти. Критика может быть неприятна, но она сообщает о проблемах, которые государству необходимо решить. Если критику игнорировать, проблемы останутся, накопятся и в итоге создадут ту самую «воронку ошибок».

Но в России общественная критика государства («критика снизу») эффективно заблокирована. Любой хоть сколько-нибудь критический сигнал власть считает диверсией против себя, непогрешимой по определению. А поскольку сигналы не проходят, ставшие причиной этих сигналов проблемы не решаются. Но власть об этом ничего не знает (опасных сигналов-то нет) и продолжает действовать так, как будто у страны вообще нет никаких проблем. В стратегии это называется «отсутствием ситуационной осведомленности».

Возможно ли, что имея искаженные представления о реальной ситуации, Кремль будет принимать верные решения? Разве что случайно. А мейнстримом закономерно становится принятие решений «плохих», которые только ухудшают реальную ситуацию. Власть, не осознавая того, становится ситуационно некомпетентной.

А потом некомпетентность власти перестает быть ситуационной и становится системной, а ее разрыв с реальностью — практически полным.

Но в Кремле никто этого не замечает, потому что — помните? — обратная связь-то заблокирована. Ничего на самом деле не болит, это все происки внутренних и внешних врагов. Главное — продолжать настаивать, что все решения были правильными, тогда все получится. Пошлите на Бахмут еще сотню «вагнеров», пусть сдохнут, но возьмут.

А потом: как же так, мы же все делали правильно, почему же такой лесоповал кругом? Откуда столько трупов? И где достижения, если все «по плану»?

Потому что из «воронки ошибок» можно выбраться, только если ошибки признать и исправить.

Напрашивается вопрос: зачем я подсказываю Кремлю, как ему выбраться из «воронки»? Затем, что я, в сущности, ничего нового не сказал. Ситуация описана давно, предложения по деэскалации «воронки» многократно озвучены, вплоть до расписанных «дорожных карт». Все рецепты для лечения идиота были выписаны.

Но для Кремля и Путина все это не представляет ни малейшего интереса. Они не видят никакой «воронки ошибок», а потому не пытаются из нее выбираться. У них по-прежнему во всем виноваты «англосаксы», ну и еще «бандеровцы» (шутку «если бы враги не сопротивлялись, мы бы давно их победили», я придумал много лет назад, но кто бы мог тогда предположить, что Кремль начнет повторять ее с такой смертельной серьезностью?).

Я не сомневаюсь, что «безошибочный» Путин и его «безупречная система» с отключенной обратной связью так и будут сидеть в «воронке ошибок», пока та не взорвется — вместе с ними, с их режимом и со всем невменозом их недоимперии.

Но даже после этого лузерами и «отцами поражения» они, будьте уверены, себя не признают.

Сфига ли, все ж правильно делали.

«Недороссия»: вероятность российской аннексии Донбасса и сценарии для Украины

Россия против Украины

В начале февраля министр иностранных дел Дмитрий Кулеба отреагировал в телеэфире на визит группы российских пропагандистов на форум “Русской Донбасс”. ”Убежден, это было зондирование восприятия идей о возможной аннексии Российской Федерацией отдельных районов Донецкой и Луганской областей, вброс в информационное пространство этого нарратива”, сказал он.

Вбросить и перебросить 

Отмечу, что вброс этот далеко не нов, потому что именно вывешенная перед “народными республиками” перспектива “стать Россией” стала главным мотивом псевдореферендумов 2014 года в Донецке и Луганске. Перспектива эта в ту пору наглядно оживлялась только что состоявшейся аннексией Крыма, и тем, что Россия пошла на такой шаг вопреки своим вполне официальным международным обязательствам и пренебрегая до крайности очевидными последствиями. Для сторонников Кремля это был долгожданный знак того, что дипломатическое сюсюканье в отношениях с Западом закончилось, и началась давно ими чаемая эпоха “беру, что хочу”. И это “что хочу” включало в себя, естественно, все, что Россия хотела взять в Украине.

Правда, очень скоро Кремль дал понять “жертвам киевской агрессии”, что Крым — это Крым, а “ДНР” и “ЛНР” — это совсем другая история. Результаты “референдумов” внезапно оказались недостаточным основанием для того, чтобы Россия впитала в свое территориальное тело созданные ею террористические анклавы. Кремль предпочел сохранить их как плацдармы своего политического давления на Украину — точно так же, как до того сохранил в таком же качестве Абхазию и Южную Осетию для Грузии, и Приднестровье для Молдовы. 

Кстати, в Приднестровье “референдум” о присоединении к России состоялся еще в 2006 году, однако, как и в случае с “ЛДНР”, принимать в свой состав именно этот отгрызенный у соседа кусок империя побрезговала. В те времена это объясняли “отсутствием общей сухопутной границы”. Но (даже если забыть о городе Кенигсберге Калининградской области) после аннексии Крыма этот аргумент как-то перестал выглядеть убедительно, а для оккупированных областей Донбасса так и вообще звучал бы неуместным издевательством. 

Все выглядело так, что сценарий полной аннексии вполне открыто лежал на кремлевском столе, и подготовка к его реализации активно шла, но затем его со стола убрали. В мусор не выбросили, а отложили в ящичек секундной доступности. Пока не понадобится. 

И, собственно, вопрос остался лишь в том, когда и при каких обстоятельствах этот ящичек будет открыт. 

Угроза и реальность

С тех пор у аналитиков и стратегов, которые пытались прогнозировать действия Путина и Кремля, наступили трудные времена. Особенно для тех из них, которые пытались строить сценарии исходя из тривиального (для них) представления, что Кремль хоть в какой-то степени заинтересован в выходе из политического тупика, в который он загнал Россию аннексией Крыма. Или что в Кремле рационально оценивают ситуацию, в которой находятся. Или что Кремль способен идти на политические компромиссы. Или, в конце концов, что он способен и намерен выполнять хотя бы те обязательства, на которые он уже подписался. 

Трудные времена у таких аналитиков случились из-за того, что Кремль всеми этими основаниями откровенно пренебрегает. Путин прямо заявляет, что в “политическом тупике” находится не Россия, а Запад. Что при оценке ситуации Россия будет и далее руководствоваться только своими хотелками, а компромиссы с Западом или с кем-то там еще возможны только на условиях принятия всеми “партнерами” этих российских хотелок. И что те обязательства, под которыми подписалась Россия, должны выполнять все остальные, а у нее в конституции теперь написано, что сама она может их и не выполнять. 

За прошедшие годы аналитики, хоть и со скрипом, но научились видеть в решениях и заявлениях кремлевской верхушки не изощренное политиканство в духе старика Макиавелли, а рефлекторную бандитскую “растопырку” в манере персонажей некогда популярной книжной серии “Русская бойня”. И научились, хоть и нехотя, признавать, что эта кремлевская “растопырка” отлично работает против изощренной западной дипломатии. Особенно если учесть право вето России в Совбезе ООН и заявленную в военной доктрине России готовность применить тактическое ядерное оружие на смежных с нею территориях.

Поэтому вероятность того, что возобновившиеся разговоры о возможности аннексии Россией Донецка и Луганска могут оказаться не просто разговорами, уже давно воспринимается аналитиками как серьезная и совершенно реальная угроза. 

“Нам это невыгодно”

Для России прямая аннексия оккупированных ею территорий Донецкой и Луганской областей невыгодна, поскольку повлечет резкое усиление западных санкций и переведет ситуацию на новый уровень военной конфронтации, в том числе с НАТО. Это типичное возражение, которое многократно приводилось в ответ на опасения, что аннексия реальна. И оно было бы вполне справедливо, если бы Кремль считал для себя “выгодным” хотя бы сохранение статус кво. Если бы Путин считал санкции не мелким неудобством, а серьезным сдерживающим фактором. Если бы он верил, что Байден придумает что-то посерьезнее, чем “дворовые обзывалки”. Если бы он не видел, за какие смешные деньги можно купить расположение европейских политических крупнячков вроде Шредера и Берлускони. В чем “невыгодность”-то при всем при этом? 

Так что Кремль вполне может видеть для себя выгоду именно в усилении конфронтации. 

И основания для такого понимания ситуации достаточно солидны. Россия вполне последовательно отказывается от предложенных ей вариантов договоренностей на основе действующих международных соглашений и требует “компромиссов” исключительно исходя из ее собственных интересов. А зачем Кремлю какие-то еще “компромиссы”? Путин ясно видит, что против его “растопырок” у западной дипломатии и бюрократии ничего нет, а переводить разговор из дипломатическо-бюрократического формата в формат военный они откровенно не хотят. Значит, они слабаки. Значит, их нужно додавливать, давить, жать, чмырить, плющить все сильнее и сильнее. Потому что пока есть шанс докрутить лоха, его непременно надо докручивать. В том числе угрозой новой аннексии, а если будут ныть и кочевряжиться — то и не угрозой. Не объявит же НАТО войну ядерной державе? Конечно, нет. 

А если что, мы их в Совете безопасности ООН их же ветом.

Стратегии для Украины

Строить политические сценарии для действий Украины в случае расширения российской агрессии несколько проще — все-таки мы считаем, что находимся с демократическим Западом по одну сторону цивилизационного разлома и исповедуем общие ценности и общий взгляд на нынешний миропорядок. Существенную поправку стоит делать лишь на традиционный многолетний дефицит собственной инициативы, но и тут у нас есть приятные подвижки — в частности, поддержанная союзниками идея “Крымской платформы”. Пока она остается идеей, говорить о ее инструментальном значении рано, но зато есть и возможность доработать список ее задач при изменении ситуации.

И если аннексия Россией Донецка и Луганска, вопреки “невыгодности” этого шага для Кремля, все-таки станет свершившимся фактом, именно “Крымская платформа” превращается в главную дипломатическую площадку для противодействия агрессору.

Во-первых, после аннексии автоматически прекращает существование “Минский формат”. Для него просто исчезает предмет обсуждения. Выполнение “минских договоренностей” становится невозможным не только для Украины, но и для России. Миссия ОБСЕ становится в Луганске и Донецке такой же ненужной для оккупантов, как и в Крыму, где ее по известным причинам нет и не было.  

Во-вторых, “Нормандский формат” оказывается скомпрометированным, потому что очевидно проваливается как политический инструмент. Его “результатом” отныне становится эскалация агрессии одним из участников. Нужна кому-то после такой “победы” эта богадельня для продолжения сюсюканья с Кремлем? Вопрос риторический. 

В-третьих, Совбез ООН по-прежнему блокирован правом вето у Кремля. Поздравим мировое сообщество и с этим достижением.

И, наконец, в-четвертых: даже формальных различий между “кейсом Крыма” и “кейсом Донбасса” больше нет. И та, и другая часть территории Украины аннексирована Россией. И “Крымский формат”, который изначально создается для выработки международным сообществом инструментов давления на оккупанта, оказывается естественной площадкой для обсуждения деоккупации не только Крыма, но и Донбасса. По сути, “Крымская платформа” вполне годится для того, чтобы стать “точкой сборки” международных усилий по противодействию российской агрессии.

Пригодится этот сценарий или нет — зависит от слишком многих пока неизвестных обстоятельств. Может сложиться так, что аннексия Россией “ДНР” и “ЛНР” станет мощным импульсом для реализации международных стратегий Украины. Может получиться и так, что мы в очередной раз упустим возможности, которые откроет для нас новая ситуация. А если мы привычно будем уступать политическую инициативу Кремлю, все может обернуться для нас совсем грустно. 

И, конечно, спасибо тем, кто сегодня с ежедневными потерями держит фронт. Все наши сценарии возможны только благодаря им. 

Пусть все будет не зря.

[ Текст опубликован в Слово і Діло ]

Покладистый Сытник и «белая ворона» НАБУ

Артем Сытник

Увольнение Сытника стало для чиновников настоящим фетишем. И я вполне понимаю, почему. Будь НАБУ покладистым зайчиком, готовым к хорошо оплаченным компромиссам (как в деле со взяткой от Злочевского) и к будничной имитации антикоррупционной работы вместо работы настоящей, кто бы тогда волновался?

Но вот есть же повод для волнения, а значит, для очередного всплеска административной активности.

При этом возможность отставки Сытника не вызывает у меня ощущения апокалипсиса и крушения надежд. Я в принципе не зацикливаюсь на персоналиях. В выстроенном и работающем государстве увольнение конкретного директора вообще не должно влиять на эффективность службы. ФБР не пришлось существенно реформировать из-за ухода Гувера.

Но это в нормальном государстве, в котором созданы механизмы поддержки его эффективности. В том числе через эффективность таких служб, как НАБУ, которые контролируют само государство, не дают ему коррумпироваться, свалиться в некомпетентность и вообще расползтись.

У нас же все работает в основном наоборот – госаппарат постоянно стремится уничтожить компетентность структур, которые призваны его контролировать.

Проблема НАБУ (и Сытника как его руководителя) в том, что Бюро поручено решать его институциональную задачу в государстве, для которого некомпетентность и коррупция являются доминантами, а главным признаком эффективности госслужащего считается навык к «освоению» бюджетных средств.

В этом отношении со времен Януковича изменилось не так уж много – и в основном лишь в области политической риторики. На словах у нас кругом приверженность реформам и «нулевая толерантность к коррупции». А вот в области практики все остается крайне зыбко и зависит, как это мне ни отвратительно, от конкретных персоналий. Например, в прокуратуре реформа идет, пока ее буквально продавливает руководство. Как только руководство меняется или меняет подход, останавливается и реформа. Остаются только лозунги о «приверженности» и «нулевой толерантности».

Уходят из замов главы ГПУ Сакварелидзе и Касько – и вся заведенная ими реформа быстренько нивелируется, а дело «бриллиантовых прокуроров» под шумок заминается. Уходят из ОГПУ Рябошапка и Чумак – и весь затеянный ими движ, так и не успев создать предпосылки сущностных перемен, остается только в бумажном формате и речевке с рефреном «проделана большая работа».

В нашем государстве если и работают какие-то регулирующие механизмы, то разве что механизмы сохранения его неэффективности (которая, повторюсь, воспринимается коррумпированной системой как норма и ключевое условие ее существования). Административная резина возвращает себе привычную форму, как только ее перестают растягивать или сжимать.

В этом отношении НАБУ выглядит откровенной «белой вороной». Ведомство выстроено и работает как инструмент борьбы с коррупцией. Но если чуть ли не весь остальной государственный аппарат воспринимает коррупцию как свой системообразующий стержень, то задачу НАБУ этот аппарат на уровне безусловного рефлекса неизбежно воспринимает как «антигосударственную» – и реагирует соответственно.

То есть, пытается привести неподатливое НАБУ к тому резиновому статус-кво, в котором вот уже много лет пребывает та же Генеральная прокуратура и абсолютное большинство прочих институций. И система рефлекторно пользуется для этого привычными методами, первый из которых – смена руководства. В прокуратуре же сработало? И здесь должно.

Но сработает ли? Для НАБУ его «первоначальным» состоянием является именно та форма, которую для Бюро выстроила команда Сытника. В нее встроены довольно жесткие механизмы внутреннего контроля. Так что простой сменой руководства тут не обойтись. Чтобы «вычистить наследие Сытника» и коррумпировать эту структуру до привычного «среднесистемного» уровня, новому руководству придется идти на сложный прямой саботаж и слишком заметные диверсии. Оно, конечно, ломать не строить, и я безоговорочно верю, что такая задача выполнима, но ее решение на приемлемых для номенклатуры условиях (под речевки «никто не виноват, все произошло из-за ошибок предшественников») потребует значительно больше времени и усилий, чем требуется на поддержание в состоянии неэффективности той же изначально неработоспособной Генпрокуратуры. А решить проблему аппарату хочется быстро. Он же не мыслитель и не стратег, у него рефлексы, а не рассчитанные на долгий срок «дорожные карты».

Поэтому я уверен, что инициатива насчет снятия Сытника – лишь увертюра к основному действию: очередной лобовой попытке полностью уничтожить или разоружить НАБУ как инструмент борьбы с коррупцией.

Под каким соусом это будет подано, в сущности, не имеет значения. Такие усилия для госаппарата неизбежны и закономерны, пока он воспринимает НАБУ (которое для него привычно олицетворяет его директор) как принципиальную угрозу для своей реальной опоры – коррупции и институциональной неэффективности.

Для Украины весь вопрос этой борьбы сводится к двум простым сценариям. В первом сценарии госаппарат удается «проапгрейдить» хотя бы до эффективности НАБУ. Во втором сценарии НАБУ скатывается в то же самое болото, в котором так уютно чувствует себя постсоветская номенклатура, привычно предъявляющая «освоение средств» как меру и главный результат своей эффективности.

Второй сценарий, естественно, проще и доступнее, а потому более вероятен.

Надежда, в сущности, лишь на то, что он вызывает неудержимое отвращение не только у меня, но и у вас.

[Опубликовано в Слово і Діло]

Принцип накопления ошибок, или Реформация с видом на деградацию

Конституция Украины

Я довольно часто пишу о том, что у нас не просто приведена в негодность судебная власть, а нарушена целостность законодательства

Системы, в том числе общественные, редко успевают фундаментально подстроиться к быстрым переменам. Для того, чтобы они продолжали работать в изменившихся условиях, в них внедряются компромиссные временные доделки-заглушки – обычно для того, чтобы успеть выработать решения постоянные и системные.

Но из-за недостатка времени, ресурсов или компетенций такие временные решения (которые с точки зрения системного подхода являются ошибочными) приживаются, становятся постоянными, и тем самым разрушают цельность того, что призваны поддерживать. Со временем накопление ошибок может привести к тому, что система сохранит лишь видимость работоспособности, потеряв большую часть функциональности.

После этого у нее будет только два пути – или стремительная деградация, или рефакторинг, пересоздание на какой-то новой платформе.

То же самое касается и национального законодательства.

Целостность законодательной среды обеспечивается тем, что новые принимаемые законы обычно опираются на другие действующие законы, которые, в свою очередь, опираются на Конституцию. И пересмотр любого закона, на который опираются другие законы, вызывает необходимость пересмотра всего, что было принято ранее на его основании. Если этого не сделать, более новые законы, которые ссылаются на положения измененного как на основания их действия, могут это основание просто утратить, а цельность законодательства как системы будет нарушена. Эта неприятность не отменяет такие законы автоматически, но дает повод поставить под сомнение их собственную законность (заявить об их ничтожности целиком или в какой-то части), и пока они там стоят, просто их не выполнять.

Конституция Украины
Конституция Украины

Если, например, Верховная Рада принимает закон с нарушением своего регламента (который тоже является законом), новопринятый закон можно считать ничтожным с момента принятия, как бы он ни был хорош и разумен. А если регламент Верховной Рады не отвечает требованиям Конституции, то и сам регламент можно считать ничтожным, а все принятые депутатами при таком регламенте законы становятся уязвимы как принятые на ничтожных основаниях, и любой грызун с правом обращения в Конституционный суд их может просто отменить по формальным основаниям.

Целостность законодательства – это ситуация, когда такое невозможно. И эта ситуация – не наша.

Вспомним историю с парламентской коалицией, которая в предыдущем созыве Верховной Рады при Петре Порошенко как бы была, но при Владимире Зеленском быстренько и прекрасненько нашлись основания распустить Раду на основании как раз фиктивности этой коалиции. Это как раз наша ситуация. Потому что коалиция в Верховной Раде формируется на основании соответствующего раздела Регламента. Существование этого раздела предусмотрено Конституцией в статье 83 («Засади формування, організації діяльності та припинення діяльності коаліції депутатських фракцій у Верховній Раді України встановлюються Конституцією України та Регламентом Верховної Ради України.»).

Но в действующем регламенте раздела, упомянутого в Конституции, просто нет. Изначально он был, но при Викторе Януковиче его удалили, а после Януковича вернуть так и не захотели. Это исключает для любой парламентской коалиции возможность опираться на регламент, только на Конституцию.

А Конституция, понятное дело, устанавливает только основные принципы, а за всеми нюансами отправляет опять же к регламенту. Который в этом смысле, увы, пуст. Там у нас дырка, закрыть которую Верховная Рада и прежнего, и нынешнего созыва вполне может, но со всей очевидностью не хочет.

Приводит это к тому, что цельность нарушена. Парламентская коалиция не может опираться на регламент, только общие принципы в Конституции, а из-за этого решение о существовании или отсутствии такой коалиции остается на усмотрение кого? Правильно, Конституционного суда. Решение вы знаете. Коалиция бодро улетела в дыру, которую сама для себя сберегла.

Но раз уж мы упомянули Конституционный суд, то давайте зададимся и вопросом, можно ли рассчитывать на КСУ как на опору для целостности законодательства как системы.

Вопрос этот выглядит, увы, риторическим. И дело даже не в скандальных решениях КСУ, которыми он сначала эффективно отменил уголовную ответственность госслужащих за незаконное обогащение, а потом и за вранье в декларациях. Дело в том, что сам КСУ внес весомый вклад в разрушение целостности конституционной среды.

Можно еще как-то понять, что Конституционный суд признавал не отвечающими Конституции свои собственные одобрения изменений в Конституцию и отменял их – в конце концов, решения КСУ может пересмотреть только сам КСУ. Но невозможно понять, почему фундаментальные изменения Конституции не приводили затем к глубокому пересмотру решений КСУ, принятых на основании «неправильных» редакций текста основного закона. По закону эти решения по-прежнему имеют конституционную силу, хотя больше не опираются на Конституцию. Целостность нарушена. Сама основа национального законодательства скомпрометирована. Юридическая среда теряет структуру и становится вырожденной.

(Справедливости ради: это вырождение среды началось еще до Януковича, с его уходом не закончилось и с тех пор только нарастает. Это дает мне основания считать, что проблема не в очередном злонамеренном или некомпетентном резиденте Банковой, а во всей нашей государственной системе, для которой не были предусмотрены (или, в ряде случаев, были эффективно саботированы) механизмы, способные такую деградацию предотвратить).

Помните закон №2222-IV от 8 декабря 2004 года «О внесении изменений в Конституцию Украины»? После 2004 года было вынесено довольно много решений Конституционного суда, основанных на внесенных тогда в Конституцию изменениях (в тексте этих решений непременно есть отсылка «в редакции Закона № 2222-IV»). Например, решение №6-рп/2005 об обеспечении народовластия, или решение №13-рп/2008 по вопросу о полномочиях самого КСУ. Запомним это.

Далее. В 2010 году Конституционный суд принял решение №20-рп/2010 от 30 сентября, которым признал закон номер №2222-IV неконституционным и созданную им редакцию Конституцию отменил. В этом решении особо замечательно то, что оно ссылается, помимо прочих оснований, на те самые не отмененные и не пересмотренные решения №6-рп/2005 и №13-рп/2008, принятые КСУ на основании тут же отменяемой «неконституционные» редакции. То есть, само решение КСУ №20-рп/2010 содержало в себе конституционный конфликт, ясные основания собственной неконституционности и предпосылки для отмены – хотя бы на этом основании.

Отмена решения об отмене состоялась вскоре после Революции Достоинства. Однако и после этого ревизия предыдущих решений КСУ, насколько мне известно, так и не была начата. Возможно, потому, что при добросовестной и тщательной ревизии КСУ пришлось бы отменять большую часть корпуса своих решений за последние полтора десятилетия.

Поскольку это так и не было сделано, мы продолжаем существовать в «вырожденной» конституционной среде и вынуждены руководствоваться противоречащими друг другу законами, основания для принятия которых частично уничтожены, логика действия которых частично разрушена, механизмы реализации части которых просто не созданы, и единственное, в чем можно быть уверенным – что никакой целостности в этой системе больше нет и эффективности от нее ждать не приходится в принципе.

Такая ситуация в высшей степени удобна для коррупционного «теневого государства», так как благодаря ей оно может легко манипулировать государством публичным и избавлять его от любых инструментов реального влияния на ситуацию. Из-за вырожденности законодательной среды фактически любое решение власти, неудобное коррупционным кругам и олигархам, оказывается уязвимым для дискредитации – или через системно разлаженные механизмы и процедуры его принятия, или из-за неизбежных и неразрешимых противоречий с действующими законами. Мы слишком глубоко погрязли в этом болоте, чтобы вылезти из него, просто шевеля ногами в сторону твердой почвы.

Но осознана ли необходимость и неизбежность рефакторинга? Система украинского законодательства – а вместе с ней и система украинской власти – несмотря на неизменную реформаторскую риторику, по-прежнему заточена не на исправление допущенных ранее ошибок, а на накопление их и совершение новых. Из-за этого нас все глубже засасывает в воронку системной деградации.

И для того, чтобы из этой воронки выбраться, нам, похоже, понадобится не просто глубокая ревизия законодательства и анализ нынешнего национального государственного проекта, а полное их пересоздание на совершенно новых основаниях.

[ Колонка впервые опубликована на LIGA.net ]

Горизонт деоккупации: прогноз на переговоры в «крымском формате»

Крым это Украина

Предложения создать специальный формат международных переговоров по деоккупации Крыма звучат уже довольно давно, однако всерьез украинская дипломатия взялась за эту тему лишь в прошлом году.

Инициатива по созданию специализированного «крымского» формата стала естественным следствием того, что в рамках Минских переговоров тему деоккупации Крыма не пожелали обсуждать не только россияне (что было вполне ожидаемо), но и западные посредники, которые не хотели поставить под угрозу минские переговоры в целом. Кремль многократно заявлял, что тема государственной принадлежности Крыма для него «закрыта», и что российская власть категорически против любых подобных обсуждений.

Но то, что «закрыто» для Кремля, все еще вполне «открыто» для Украины и подавляющего большинства стран, которые не признали законности аннексии 2014 года и, следовательно, поддерживают требования Украины о полном восстановлении ее суверенитета в пределах международно признанных границ. Именно это дает МИД Украины основания настаивать на создании международного дипломатического инструмента для деоккупации полуострова.

Крым это Украина

Вполне естественно, что Россия будет всячески противодействовать созданию «крымской» переговорной площадки, — точно так же, как она сопротивлялась, например, созданию международного суда для расследования гибели над Донбассом рейса MH17. Однако отказ Кремля участвовать в переговорах вовсе не означает, что такой формат невозможен или бесполезен. Напротив, именно российская обструкция делает сценарии запуска «крымского формата» чрезвычайно привлекательными для Украины.

24 июля премьер-министр Украины Денис Шмыгаль заявил в Брюсселе, что наш МИД «финализировал концепцию» создания международной платформы «Крым – это Украина». Платформа проектируется как консультативно-координационная, но с перспективой ее превращения в переговорную. А министр иностранных дел Дмитрий Кулеба вполне прозрачно дал понять, что «не видит Россию в работе международной площадки по вопросу деоккупации Крыма».

Такой подход вполне логичен именно учитывая «непримиримую» позицию России. Пока страна-оккупант отказывается садиться за стол переговоров, договариваться о деоккупации Украине и западным «гарантам ее безопасности» фактически не с кем. Однако они вполне могут в рамках того же формата координировать усилия для решения другой задачи: как и какими средствами склонить Кремль к большей конструктивности, усадить его за стол переговоров и все-таки убедить обсуждать вопрос деоккупации Крыма.

Дипломатия — область, скажем так, довольно неискренняя, особенно когда речь идет о переговорах не с союзником, а с явным противником. И пока задействованы дипломатические инструменты, в официальных документах не появятся выражения вроде «заставить Кремль дать задний ход» или «наказать Путина за бандитскую распальцовку». Но фактически во время «консультаций» первого этапа речь будет идти именно об этом. Конечно, применяемые к России «средства убеждения» будут оставаться строго в рамках международного права, то есть, это будет политическое и экономическое давление — во всяком случае, пока Россия сама не повысит уровень конфликта с Европой до военного (с нее станется), но тогда неизбежно изменятся и тон дипломатии, и методы внешнего воздействия на Кремль.

Таким образом, на начальном этапе «крымский формат» должен стать для Украины и ее союзников инструментом не столько деоккупации Крыма как таковой, сколько средством создания предпосылок для деоккупации. Он даст возможность, во-первых, постоянно держать тему аннексии Крыма в международной повестке и тем самым поднять ее приоритет для мирового сообщества. Во-вторых, он даст основания существенно повысить для Кремля стоимость продолжения оккупации (например, через введение новых скоординированных международных санкций), чтобы убедить его включиться в переговоры. В-третьих, и это представляется мне особенно важным, начало реальной работы «крымского формата» будет означать, что Украина прощается, наконец, с дурной традицией быть «ведомой» в вопросах международной дипломатии, приобретает субъектность, способность выдвигать и реализовывать крупные инициативы для защиты своих собственных интересов. В-четвертых, «крымский формат» может дать по-настоящему мощный толчок к пересмотру Украиной конституционного статуса Крыма как национальной автономии крымскотатарского народа, — а это, в свою очередь, создало бы совершенно новые основания для привлечения к проблеме защиты прав коренного народа Крыма серьезных гуманитарных ресурсов ООН.

Учитывая, что Россия категорически не желает говорить о возможности деоккупации и разговоры о присоединении к переговорам о Крыме воспринимает буквально как предложение капитуляции, первый («консультационно-координационный») этап работы международной платформы «Крым – это Украина» может продлиться достаточно долго. Особенно если я в своих предположениях оказался чрезмерным оптимистом и на практике «консультации» выльются не в новые инструменты давления на Россию, а, скажем, в очередные формальные «выражения озабоченности» положением с правами человека и размещением ядерного оружия на оккупированном Россией полуострове. Но рано или поздно работа по тем направлениям, о которых я позволил себе помечтать, должна быть Украиной и международным сообществом начата. И чем раньше условия для этой работы будут созданы, тем лучше.

При этом не стоит забывать, что целью первого этапа так или иначе является переход к этапу второму — собственно переговорам о деоккупации. Начаться же второй этап может только тогда, когда к формату присоединится Россия — или тогда, когда идущие в России политические процессы сделают ненужным ее участие в любых международных переговорах.

Но это будет уже совсем другая история.

[ Колонка опубликована на портале Слово і Діло ]

«Нефтяной лебедь» Кремля: триумф с привкусом поражения

Роснефть
Роснефть

Эксперты, которые с разных точек зрения комментируют возмутительное поведение мирового рынка нефти и связывают его с «ошибкой Сечина» и «провалом Кремля» на переговорах с ОПЕК, упускают важный, как мне представляется, аспект всей этой истории.

Он заключается в том, что никакой ошибки с ортодоксально-кремлевской точки зрения не было. Ход переговоров с ОПЕК и их итог были совершенно четко и логично обоснованы не подлежащей ни малейшему сомнению руководящей и направляющей ролью правящей в РФ партии, а также ее бессменного вождя и организатора всех ее побед Владимира Владимировича Путина.

Задача была вполне внятно озвучена (как это водится, не самими постановщиками, а их придворными толмачами, но не в этом суть): устроить конкурентам «нефтяного лебедя», еще больше обвалить цены на дешевую сланцевую нефть, которая мешает «Роснефти» продавать свою несланцевую по той цене, по которой ей хочется, дождаться, лежа на запасах из Фонда национального благосостояния, пока добывающие «сланец» компании разорятся, – и забыть о конкуренции с этого бока как о страшном сне.

То, что в этом сценарии много откровенно слабых мест, не писал только ленивый (впрочем, нет – я тоже об этом писал). Но есть обстоятельство, которое сегодня уже невозможно игнорировать.

Дело в том, что этот план вполне удался. Цены на сланцевую нефть действительно упали. То, что причиной падения аналитики считают не «фактор Сечина», а «фактор пандемии», из-за которой мировая экономика начала сворачиваться в трубочку, имеет для Кремля значение глубоко факультативное. Цены же упали, как и было задумано. Сработало. Теперь надо полежать на запасах из Фонда национального благосостояния, дожидаясь, пока размякший от своего либерализма Запад приползет на коленях, чтобы победоносный Путин мог его «снова повторить».

Как там говорили про гонку вооружений Запада и СССР во времена «холодной войны» – «пока толстый похудеет, тощий помрет»? Вот пускай теперь тощий Запад и помирает. А толстый Кремль будет стоять на трибуне мавзолея и прощально и сочувственно ему махать.

Постойте, ошеломленно скажете вы, почему это Кремль «толстый», а Запад «тощий», если на самом деле все строго наоборот? Вот объемы ВВП, вот сравнение размеров экономик США, Китая, Евросоюза и России. Простая же математика.

Но это же не кремлевская математика, отвечу я. Зрите не в статистику, зрите в корень. Зрите в ход мышления того, кто принимает решения. Зрите в его понимание того, как устроен мир. Если, например, для какого-нибудь правителя Земля не сфероид, а плоский диск, ему трудно будет противиться желанию спихнуть своих врагов за край этого диска. Если для Путина Запад – прогнившая либеральная помойка, во главе которой оказались слабаки и лохи, которых можно развести и заставить плясать под свою дудку, вряд ли он удержится от соблазна поступать с этим Западом так, как «правильные пацаны» всегда поступают со слабаками и лохами.

История, кстати, набита яркими примерами достижений «правильных пацанов». Лидер Экваториальной Гвинеи Франсиско Нгема, например, лично спас государственный бюджет от разбазаривания, упразднив мешавший его начинаниям нацбанк и спрятав все его валютные активы у себя в поместье. Вряд ли на Нгему можно было повлиять аргументами вроде того, что «в цивилизованных странах так не делают» – о цивилизованных странах ему достаточно было знать то, что они платили выкуп за арестованных по его приказу дипломатов и туристов каждый раз, когда он этого требовал. В его мировосприятии Запад был примерно таким же краем слабаков и лохов, как и в мировосприятии Путина. И он получал достаточно подтверждений правильности своего миропонимания, чтобы у него не возникло желания поменять его на какое-нибудь другое, более лестное для либеральных лохов.

У такого подхода и в самом деле есть множество плюсов, а минус только один: реальность слишком капризна, чтобы делать именно то, что ей говорят «правильные пацаны». Экономика нагло отказывается процветать что в России при Путине, что в Экваториальной Гвинее при Нгема – а ведь они давали на этот счет недвусмысленные распоряжения! Либеральный Запад мнется, стесняется, но никак не хочет признать законной российскую аннексию Крыма, – а ведь ее провернули вроде бы с соблюдением всех дурацких евроформальностей, как их понимают в Кремле. Цена на сланцевую нефть обрушивается в точности как ей сказано, но при этом почему-то порождает тяжелые проблемы для российской нефтяной отрасли, что вряд ли входило в первоначальный план. Нефтяной кризис предполагалось тихо пересидеть, а вместо этого приходится решать жуткую проблему с переполнением нефтехранилищ, которая возникла из-за того, что экспорт схлопнулся, а добычу на старых скважинах останавливать нельзя, потому что потом ее просто будет не возобновить.

Но как так могло случиться, если происходящее – результат очередной блистательно исполненной путинской «многоходовочки»? Кто подгадил? Чья диверсия?

История набита примерами не только достижений «правильных пацанов», но и тем, чем эти достижения оборачивались. Как правило, ничем хорошим. Нгему, например, расстреляли его же родственники. Этого не было в планах Нгемы, не было этого и в его картине мира. Но это все равно случилось, потому что у мира была своя картина, которая не слишком сходилась с тем представлением, которое было у Нгемы. То, что его миропонимание было запущенной формой невежественного самообмана, что «диверсия» была именно в нем самом, выяснилось для него слишком поздно.

Как скоро нечто подобное о своем миропонимании осознает Путин, в общем, не имеет принципиального значения. Сейчас, через год, никогда – не важно. Если невостребованная нефть пойдет через края хранилищ, достаточно будет одной искры, чтобы где-то всерьез загорелось. Если скважины будут заглушены и начнется многолетнее проедание накопленных запасов, ему и его стране предстоит далеко не пышное экономическое увядание. Или очередная попытка обновления – с результатом, фатально предрешенным последним столетием российской истории.

Ну, или экстренная победоносная война. Надо же Путину, в конце концов, по-настоящему проверить размякшую Европу на ядерное «слабо». Он вождь или не вождь? Организатор всех побед или где?

Самообман никогда не окупается – ни в долгосрочной, ни даже в среднесрочной перспективе. Хотя, конечно, легко и приятно здесь и сейчас закрывать глаза на собственную отсталость и неспособность ее преодолеть, оправдываться тяжелой историей и происками врагов, убеждать себя и окружающих, что именно эта отсталость – залог взятия будущих высот. Потому что, в сущности, так оно и есть: сидя в яме, падать уже некуда, из ямы – только вылезать, а это как раз наверх.

Или сидеть в ней до последнего, пока ее не начнет захлестывать сырой нефтью.

[ Колонка опубликована проектом «Слово и Дело» ]

«Сели-встали» с Максимом Бужанским, или нужна ли в Раде жидкая фракция

Речь пойдет о вещах довольно серьезных, но начну я с Максима Бужанского.

Вообще-то, я не считаю депутата Бужанского персонажем, достойным пристального наблюдения. Я обычно не уделяю избыточного внимания участникам медийно-политических перфомансов, которые старательно и бурно имитируют собственное влияние на текущую повестку, но дальше имитации так и не идут. Или идут, но до дела не доходят.

Бужанский как раз из таких — среди так и не развившихся до индивидуальной политической субъектности нардепов фракции «Слуга народа» он подчеркнуто заметен, но для ситуационного анализа точно так же неинтересен, как и они. Образно говоря, если парламентская фракция — это пусть не особо толковая, но все-таки голова, то Бужанский на этой голове — шишка. Внешне, признаю, весьма заметная, но на внутреннее движение мысли никак не влияющая. И для моего рассмотрения поэтому совершенно не интересная. То есть, в шишке, конечно, тоже могут идти какие-то процессы, но представляющие интерес для совершенно другой области медицины.

Однако для наглядного разбора некоторых занимательных тем пример Максима Бужанского может быть полезен, и даже весьма.

А занимающий меня тезис — это гипотеза о политической природе фракции «Слуга народа».

В ноябре прошлого года я уже имел случай отметить в колонке «Фракция на скорую руку», что «…партийный список «Слуги народа» составлялся крайне спешно и на беспрецедентно вольных принципах — учитывая то, что партия в тот момент существовала только на бумаге, ничего иного ожидать не приходилось. В итоге у фракции СН сегодня есть достаточно жесткое организационное ядро, которое должно обеспечивать ее работоспособность, и намотанный на это ядро аморфный конструкт из стразиков, веточек и тряпочек, которые держатся на соплях и пластилине и нужны для изображения количества мандатов, необходимых для голосования в Верховной Раде».

Процитированное наблюдение относилось к функциональной структуре «фракции монобольшинства», но не затрагивало ее политическую природу. Как раз на примере Максима Бужанского эту природу можно попытаться показать.

Вот случай, когда Бужанский демонстративно остался сидеть, в то время как все прочие «слуги народа» встали, чтобы почтить минутой молчания память Небесной Сотни. Не сомневаюсь, что Бужанский намеренно спровоцировал возмущение в свой адрес — он вовсе не дурак, а потому последствия своих действий предвидеть способен. Именно поэтому тема для демонстрации была им избрана крайне чувствительная, так что осечки не дала бы ни при каком раскладе.

Затея, действительно, сработала. Причем возмущение общественности рухнуло не только на самого Бужанского (что ему и требовалось, поскольку шишка не может позволить себе уменьшаться в размерах), но и на всю «фракцию монобольшинства» — и это был уже бонус, заранее просчитать который было несколько сложней, хотя тоже возможно.

То есть, в итоге получилось, что вся фракция, добросовестно почтившая память Небесной Сотни минутой молчания, оказалась под огнем общественного порицания из-за того, что у нее не встал один-единственный Бужанский. Запомним это.

Через какое-то время лидер фракции Давид Арахамия сообщил журналистам в кулуарах, что Бужанский под могучим общественным давлением теперь согласен правильно вставать и садиться. А на вопрос, приложила ли фракция к воздействию на Бужанского руку (или что там у нее есть на такой случай), Арахамия спокойно заметил, что для этого не было необходимости, так как общественность сама отлично справилась с набиванием Бужанского до нужного объема и ожидаемый результат уже достигнут, так зачем же фракции этим озадачиваться.

В описанной ситуации характерно именно спокойствие, с которым лидер фракции комментировал ситуацию. Арахамия определенно показал, что воспринимает скандальера Бужанского как нечто достаточно самостоятельное в смысле не только принятия решений, но и несения ответственности за них. Фракция тоже, как он дал понять, воспринимает Бужанского как вполне самостоятельную боевую единицу. Самостоятельную настолько, что она уже умеет сама при необходимости прибирать за собой всякое такое, не привлекая для этого прочий, извините, дивизион.

Такой расслабленный подход достаточно нетрадиционен и для постсоветского политикума, и для постсоветского избирателя. Электорат привык воспринимать типичную парламентскую фракцию как сущность достаточно цельную и пирамидально структурированную, то есть — авторитарную по природе. Избиратель знает, что если такой сущности наподдать снизу, то пендель, если он достаточно силен, с высокой вероятностью дойдет до верхушки пирамиды, и там что-нибудь или мигнет, или икнет, или даже посыплется.

«Слуга народа», напротив, демонстрирует достаточно выраженную либеральную природу, для которой пендель снизу конкретно Бужанскому остается пенделем снизу только для самого Бужанского. Претензии прилетели лично к нему, а вся фракция полученный лично им пендель на себя не принимает. Не видит для этого оснований. На верхушку импульс не пошел.

Для избирателей, привыкших к совершенно другой (авторитарной) природе политических группировок, принятый «монобольшинством» «инновационный» подход выглядит, я думаю, раздражающим и диким. Избиратели привыкли, что фракции и партии ходят пафосным строем, пусть даже постоянно не попадая в ногу и в ритм маршевых барабанов. В их представлении аморфный и даже жидкий «Слуга народа», который не марширует под барабаны, а откровенно плещется под шелест дождя, вообще не выглядит как фракция или партия.

Между тем, именно такая «либеральная» по природе политическая структура более приспособлена к выживанию в ситуации быстрых перемен. Она может быстро адаптироваться, обтекать препятствия, способные наглухо стопорить более «жесткие» политические сущности, и переваривать по частям те задачи, которые не удается переварить целиком. Бизнес-сообщество, кстати, уже давно знает силу и возможности подобных структур (вспомним хотя бы «бизнес в стиле фанк» Нордстрема и Риддерстрале). Так почему бы действительно не перенести их достоинства и в политику?

Именно тут дискурс перестает быть томным, поскольку ответ на это вопрос известен — «либеральные» структуры значительно сложнее в управлении «сверху», поскольку строятся они «снизу» и значительную часть инициативы (и ответственности) оставляют именно «внизу».

Но наш «Слуга народа», как все помнят, строился «сверху», «внизу» у него в тот момент не было вообще ничего. И управляется он, — и в части стратегии, и даже в части тактики, — по-прежнему «сверху». Это вступает в противоречие с его собственной аморфной природой, которая плохо передает любой жесткий управляющий сигнал — что «сверху», что «снизу». То есть, если Бужанский в этой системе находится внизу, то достать его снизу пенделем много проще, чем сверху подзатыльником. Это дефект конструкции номер раз.

Два: «Слуга народа» функционирует в вертикально отстроенной и вполне авторитарной по природе государственной системе. И его задачей является принципиальное реформирование этой государственной системы. Для этого государственная система должна получать управляющие сигналы, которые она способна воспринять и интерпретировать. То есть — авторитарные. Даже сверхлиберальный демон Саакашвили, когда речь заходила о реформах, мгновенно превращался в демона сверхавторитарного. И это не было парадоксом: целенаправленное реформирование государства действительно требует временного усиления централизации управления им, даже если конечной целью реформы является децентрализация. Жесткость структуры государства делает его удобным для реализации единой управляющей стратегии (в нашем случае это стратегия реформирования), в то время как либеральной аморфность политической среды дает возможность для реализации множества стратегий частных. Поэтому «Слуга народа» (в его нынешнем виде) для эффективного реформирования государства Украина (в его нынешнем виде) концептуально непригоден. Это дефект конструкции номер два.

И, наконец, дефект конструкции номер три. Украина атакована Россией и находится в состоянии войны, в скобках — гибридной, — но все равно войны. Для победы в войне необходимы те же жесткость и эффективность в реализации принятых военных стратегий. Поэтому я отчаянно надеюсь, что «Слуга народа» не вздумает распространять свою аморфность еще и на военную сферу. В 1917 году подобный эксперимент был уже поставлен «приказом №1» Петросовета, который упразднил вертикаль подчинения в бывшей царской армии и ввел в ней демократию с элементами анархии. И через неделю армии просто не стало.

Всякой инновации, в том числе политической, свое время. У «либеральной» политической структуры будет блестящее будущее, если для нее удастся создать адекватную политическую среду. Но эта среда еще далеко не создана, а поэтому «либерально-жидкостный» «Слуга народа» и выглядит настолько неуместным среди давно и бесповоротно «кристаллизовавшихся» политических оппонентов.

Поэтому для эффективного движения в сторону реформ в Верховной Раде категорически необходим «Слуга народа 2.0». Нынешняя аморфность может обеспечить пассивную выживаемость фракции, но не дает ей работать как надежному проводнику стратегий.

Этап, когда фракция позволяла Бужанскому сидеть или лежать по его усмотрению и реализовывать его персональные хотелки в ущерб общей единой стратегии, закончился, когда «монобольшинству» стало недоставать голосов для принятия ключевых реформаторских законопроектов. Если ничего в такой ситуации не предпринимать, «монобольшинству» грозит естественная для «либеральных» по природе систем диссоциация на «мономеньшинства» (вплоть до отдельно сидящего Бужанского).

Позволю себе резюме. Идея была забавна, спасибо, но ее время прошло и она больше не работает. Теперь «Слуге народа» необходим рефакторинг. Как будет выглядеть его результат, будет это очередная инновация или шаг назад, к большему консерватизму — не хочу гадать, потому что стране нужна не прикольно устроенная фракция в парламенте, а практическая имплементация системных реформ параллельно с успешным противостоянием агрессии России.

А когда это получится, новая задача не заставит себя ждать. Вызовов хватает.

Что же касается Бужанского и его игр в «сели-встали», то лично меня это, к моему облегчению, не касается.

[ Колонка опубликована в издании Слово і Діло ]

Свобода слова для людей, троллей, ботов и собак

Знаменитый программный принцип «Мне отвратительна ваша точка зрения, но я готов умереть за то, чтобы вы могли ее высказать» больше не актуален. Умирать по данному поводу сегодня нет не только никакой необходимости, но и смысла. Благодаря информационной революции (интернет, блог-платфомы, социальные сети) и право, и полную возможность высказаться получил буквально каждый. Включил смартфон, залогинился в твиттере, чирикнул пару раз про что-то горячее в смысле новостей — и ты уже на гребне славы, вместе с семью миллиардами точно таких же властителей дум.

Во времена писательницы Эвелин Холл, которая родила процитированную выше максиму, все было иначе. Сто с лишним лет назад радио еще не захватило мир, а телевидение было хоть и научной, но все же фантастикой. Переносчиком свободы слова в те времена была только бумажная пресса, и для того, чтобы в ней что-то чирикать, полагалось продемонстрировать значительно более существенные навыки мышления и изложения своих мыслей, чем это необходимо пользователям твиттера в наши дни. Из-за этих повышенных требований свобода слова тогда выглядела для большинства, способного читать прессу, но не способного для нее писать, чем-то вроде жреческого посвящения.

Эвелин Холл не случайно вложила процитированную фразу в уста Вольтера (она писала его художественную биографию и ей показалось забавным несколько осовременить его слишком тривиальную, по ее мнению, максиму «думайте сами и позволяйте думать и другим»). Именно Вольтер был одним из тех, кто мощно раскрутил маховик Рационального Века, а свободная пресса начала XX столетия была парусом, который наловчился ловить тугой ветер этого века и превращать его в социальную динамику. Памфлеты времен свержения французской монархии благодаря изобретению ротационной печати и тотальному распространению грамотности эволюционировали в полноценный демократический институт, который метко окрестили «четвертой властью». И доступ к этой «власти» в те времена был сладок и стоил многого.

Но у прессы эпохи Рационального Века был органический дефект, который вылез наружу еще сто лет спустя, когда появились социальные сети. Этим дефектом была опора на ту самую рациональность. На весомый аргумент. На ясную логику. На последовательность выводов. Правда, до определенного момента этот дефект считался важным достоинством, но те времена прошли, как только основной медиа-платформой вместо газет стали социальные сети, готовые вместо аргумента и логики с восторгом принять, поддержать и распространить практически анонимную реплику типа «что за пургу несет этот лысый».

С того момента, когда такие реплики начали набирать тысячи лайков и ретвитов, стало до отвращения ясно, что Рациональный Век себя трагически исчерпал, и что медиа стремительно переехали в новый век — в эпоху мемов, демотиваторов и троллинга. Классическая журналистика (которую никто не отменял, боже упаси) ощутила себя в тяжелом мировоззренческом кризисе и стала стала выглядеть в новых условиях такой же малоприменимой и архаичной, как ньютоновская механика на субсветовых скоростях. В новых условиях логически выстроенную и тщательно изложенную аналитическую концепцию можно было «убить» единственным комментом с «тролфейсом», который ни с чем не спорил, а потому и сам был совершенно неоспорим. Обращение к эмоциям аудитории медиа стало работать на порядки лучше, чем обращение к ее разуму, и на простом осознании этого наблюдательного факта состоялись такие эпохальные явления, как Трамп и Брексит. Короткий лозунг теперь повсюду бил сложный довод, а кукиш оказался блистательно эффективен против умствующего нобелиата, когда тот вдруг начинал нести что-то, с чем не была согласна ваша тусовка.

И над всем этим царил, благоухал и периодически напоминал о себе трубным зовом Принцип Свободы Слова, одна из важнейших ценностей современного либерального мироустройства.

Только теперь, после завершения Рационального Века, этот принцип уже не имел отношения к человеку разумному как к базовой для либерализма сущности. Он от этой сущности освободился. Свободу слова потребовали и запросто получили ее для себя (тем самым сделав ее почти бесполезной для других) анонимы, тролли и боты.

При этом новое качество информационной среды сформировало и новое качество самого принципа свободы слова. Пользователи получили практически полную свободу публичного высказывания, но, в отличие от прежних дикарских времен, совершенно не отягощенную ответственностью за это публичное высказывание.

Смотрите: средства массовой информации обязаны (по действующему закону) проверять сообщаемые факты и (по профессиональным журналистским кодексам) следить за разделением факта и мнения, а также блюсти баланс, давая читателю возможность ознакомится с альтернативными точками зрения на каждую проблему или обстоятельство. В то же время, скажем, блогер все это делать не только не обязан (он же не СМИ, какие к нему вопросы), но при этом и не скован ни обязательствами, ни даже ответственностью. Внимание, риторический вопрос: кто в итоге окажется с добычей в этих новых медиа-джунглях — тот, кто добровольно остается в ограничивающей его клетке, — или тот, кто вольно рыщет в информационных зарослях?

Наглядный пример. Когда Петру Порошенко на излете его президентства нужно было передать обществу рискованный в смысле обоснования месседж, что скандал с Гладковским никак с ним не связан, и вообще Гладковский безупречно гладок и пушист до чрезвычайности, пресс-служба Банковой не стала созывать СМИ на брифинг, а устроила пикник для «своих» блогеров. И блогеры после пикника массово постили селфи с Порохом, писали, что «скандал инспирирован врагами ПАП», что «обстоятельства сообщать нельзя», но при этом «вся эта история выглядит совсем не так, как кажется». Пресс-службе было хорошо — она отработала для босса пиар-акцию, не сделав при этом публичной никакую чувствительную для него информацию вообще. Блогерам было хорошо — они приобщились к Высокому, после чего дали понять читателям, что им есть что сообщить, но их просили пока этого не сообщать. Публика в очередной раз получила приятное впечатление, что истина где-то рядом, не узнав при этом вообще ничего конкретного.

И, обратите внимание, никакой ощутимой ответственности — ни для источника информации, ни для того, кто информацию транслировал. Да и аудитория, в сущности, никакого ответственного подхода ни от кого из них не ждет. Он ей просто не нужен. Селфи же были прикольные, чего еще ждать-то.

Так вот: фактическое растворение ответственности медиа — это то самое новое качество информационной среды, с которым сейчас придется научиться существовать нашей информационной цивилизации. Загонять эту новую среду в шаблоны «старых медиа» так же глупо, как втискивать релятивисткую физику в ньютоновскую механику. Свобода слова мутировала необратимо, и нам придется искать и создавать для этого принципа совершенно новый баланс прав и ответственности.

Возможно, эта мутация изменит всю либеральную доктрину целиком. Возможно, либеральная доктрина окажется более устойчивой, чем сейчас выглядит, и создаст эффективные компенсаторы. А возможно, что мы пройдем через еще одно революционное изменение информационной среды, после которого ответственность за публичное высказывание станет для каждого одновременно неизбежной и естественной, какой она была для респектабельных новостных медиа во времена покинувшей нас Эпохи Разума.

Да, и последнее — о свободе слова для собак. После всего сказанного не вижу для этого никаких препятствий. Собаки как источники информации ничем не хуже завзятых тролей, серийных ботов, анонимных телеграм-каналов и российских пропагандистских помоек.

И других средств массовой информации, которые мы заслуживаем.

[ Колонка опубликована в издании Слово і Діло ]

«Правильный» референдум: где Крым, а где Восточный Тимор

Я никогда не был в Восточном Тиморе, но при этом Восточный Тимор мне уже порядком надоел.

Хорошо, не сам Восточный Тимор, а его референдум о независимости, который мне раз за разом приводят как пример «правильного референдума». Мол, если провести такой же (в кавычках) «правильный» референдум в Крыму, то можно исправить известное международное неудовольствие от (без кавычек) неправильного «крымского референдума» 2014 года.

Идея о повторном «правильном» референдуме по Крыму неоднократно выскакивала у множества российских оппозиционных деятелей — от целого Навального и почти до мышей. Если не ошибаюсь, крайним в этой очереди сейчас стоит новый лидер российской партии «Яблоко» Николай Рыбаков. Но если он уже не крайний (ибо много их, упавших в эту бездну), скажите нынешнему крайнему, чтобы за ним больше не занимали.

Сейчас объясню, почему.

Главная проблема идеи «второго референдума» в том, что, как я уже писал ранее, не существует юрисдикции, в которой он может быть проведен.

Может ли он быть проведен в российской юрисдикции? С какой стати, если во всем цивилизованном мире признается, что на Крым безусловно распространяется суверенитет Украины, и Украина от своего суверенитета над Крымом отказываться не собирается. О том, что законодательство России не допускает проведения референдумов на тему отчуждения от нее любых территорий (тем более таких, которые России не принадлежат), после этого можно и не упоминать. Украина и без того подобный сценарий «урегулирования» заведомо не примет.

Ладно. Может ли такой референдум состояться в украинской юрисдикции? Может, но проведение любого референдума в Крыму под юрисдикцией Украины возможно, что очевидно, только после полной деоккупации Россией полуострова и восстановления на его территория действия законов Украины. Есть основания полагать, что такой сценарий не будет считать «урегулированием» уже Россия.

На этом мечты сторонников «правильного» референдума для Крыма можно было бы и закрыть, как обанкротившийся ресторан, если бы не кейс того самого Восточного Тимора. Именно о нем в пиковый момент дискуссии сторонники и вспоминают.

В Восточном Тиморе, джентльмены, действительно был проведен в 1999 году референдум о независимости этой территории, причем проведен под специально созданной для этого международной юрисдикцией под эгидой ООН. Единственный в своем роде успешный кейс. Создание такой юрисдикции понадобилось потому, что другой законной и международно признанной юрисдикции для Восточного Тимора в тот момент просто не существовало.

С 1702 года Восточный Тимор был колонией Португалии, но Португалия оттуда ушла по своей воле в 1974 году. На освободившееся место тут же пришли оккупационные силы Индонезии, пламенный борец с европейским колониализмом генерал Сухарто и его «новый порядок». Восточный Тимор был формально аннексирован (причем эту аннексию не признали большинство членов ООН) и удерживался в орбите влияния Индонезии нешуточным террором, искусственным голодом и массовыми репрессиями до тех пор, пока «новый порядок» Сухарто в 1998 году не обанкротился окончательно и фактически не отказался от продления своей юрисдикции над Восточным Тимором — на ее продление у страны просто не стало средств.

Для Восточного Тимора открылось окно возможностей, которым национальное движение за независимость вполне сумело воспользоваться. За время оккупации индонезийские войска и спецслужбы сократили население Восточного Тимора, по разным подсчетам, не то на четверть, не то наполовину. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на организованном под эгидой (и давлением) ООН референдуме 1999 года большинство голосов было отдано за полную независимость Восточного Тимора. Которая и была провозглашена по окончании переходного периода в 2002 году.

В этой истории, конечно, можно усмотреть некоторые параллели с оккупацией Крыма. Если кому-то из россиян нравится проводить параллели между режимом Сухарто и режимом Путина, флаг им в руки — им видней. Но в контексте «окна возможностей» для проведения референдума о государственной принадлежности территории Восточного Тимора принципиальным стал именно «вакуум» суверенитета, который пришлось заполнять временной юрисдикцией ООН. Чужая юрисдикция над Восточным Тимором кончилась по внешним причинам, а своя еще не была им сформирована.

В Крыму такого «вакуума» не было ни одной секунды. Украина никогда не отказывалась от суверенитета над Крымом, как Португалия над Тимором, не отзывала свою юрисдикцию и не допускала введение какой бы то ни было иной, как Индонезия. Это признано на уровне ООН и подтверждено международным консенсусом. Оккупация полуострова Россией и его аннексия были осуществлены в нарушение безусловно действовавших в тот момент международных соглашений, и это также подтверждено международным консенсусом.

Поэтому, с точки зрения международного права, оснований для введения какой бы то ни было «международной юрисдикции» для проведения в Крыму «правильного референдума» по образцу Восточного Тимора просто не существует.

Поэтому мечтательным российским оппозиционерам, которым чешется «вернуть Крым» как-то по-особенному правильно, я могу посоветовать только одно: учите право, историю и матчасть.

Даже безнадежным мечтателям это иногда помогает.

[ Колонка опубликована на Крым.Реалии ]