Терроризм по-севастопольски: Охота на адмирала

Графская пристань в Севастополе. Открытка начала XX века

Среди документальных книг, посвященных революционному движению в Российской империи, есть работа, крайне неудобная по способу организации материала — «Календарь русской революции» под редакцией Владимира Бурцева, изданный впервые в 1907 году. Составитель оформил ее именно как календарь, разбив на двенадцать месяцев-глав и расписав, что, где и в какой год происходило революционного в каждый день месяца. То есть, хронология событий выдерживается не для всей книги, а для каждой календарной даты. И до тех пор, пока книга не появилась в электронной форме  через сто лет после книжного издания, пользоваться ею было удобно разве что для того, чтобы узнавать, какие революционные события происходили в данный конкретный день. И, если появлялось революционное вдохновение, праздновать годовщину того или иного свершения.  

Вероятно, желающие праздновать упомянутые в бурцевском «Календаре» события не иссякли и поныне, но работать с этой книгой жутковато. По большей части, «Календарь» выглядит как каталог свершавшихся именем революции или ради ее предотвращения убийств разной степени жестокости, удачных и неудачных покушений, локальных терактов и, значительно реже, массового насилия. 

Город флотского террора

Имперский Черноморский флот и его база Севастополь в этой панораме террора представлены вполне достойно. Особенно хорош календарь за 1906 год (далее все даты, ради соответствия текстам источников, указаны по старому стилю).

  • 27 января 1906 года. «Покушение на жизнь адмирала Чухнина в Севастополе. По приговору боевой организации партии с.-р., Измайлович стреляла в Чухнина на его квартире. По приказу Чухнина, Измайлович была немедленно расстреляна без суда. Чухнин был тяжело ранен, но выздоровел.»
  • 14 мая 1906 года. «В Севастополе брошены бомбы в коменданта крепости Неплюева. Масса жертв. Неплюев остался невредим. Арестован шестнадцатилетний Макаров, бросивший бомбу. Там же арестованы непричастный к этому делу с. р. Бор. Савинков и его товарищи.»
  • 6 июня 1906 года. «Возмущение крепостной артиллерии в Севастополе.»
  • 28 июня 1906 года. «По постановлению Б. О. партии с. — р. убит в Севастополе крестьянином Я. С. Акимовым главный адмирал Черноморского флота Чухнин.»
  • 21 июля 1906 года. «Побег Савинкова из гауптвахты в Севастополе.»
  • 30 июля 1906 года. «В Севастополе в военно-морском суде приговорены четверо к смертной казни и трое на бессрочную каторгу по делу о беспорядках на „Пруте“.»
  • 25 августа 1906 года. «В Севастополе убит жандармский подполковник Рогольт. „
  • 3 сентября 1906 года. «В Севастополе расстреляны матросы Дейнега и Кошуба.»
  • 25 сентября 1906 года. «Покушение на жизнь ген.-м. Думбадзе в Севастополе. Думбадзе легко ранен. Покушавшийся скрылся.»
  • 11 ноября 1906 года. «Многотысячный митинг солдат и матросов в Севастополе. Патрульным был убит командир роты, посланной разогнать митинг, и ранен вице-адмирал Писаревский.»

Сюжетов в этом списке, в сущности, немного, но каждый из них заслуживает отдельного рассказа. 

Вот, например, сюжет об убийстве командующего Черноморским флотом вице-адмирала Григория Павловича Чухнина. 

«Костер из человеческого мяса»

Чухнин был славен подавлением матросского восстания на «Потемкине», «Очакове» и на примкнувших к ним кораблях в ноябре 1905 года. Финал восстания, начавшегося в Одессе, непосредственно связан с Севастополем. Крейсер «Очаков», стоявший в Севастопольской бухте, был подожжен артиллерийским огнем береговых батарей, спасение выживших организовано не было. И, по утверждению непосредственных свидетелей, не по начальственному упущению, а намеренно. 

Вице-адмирал Григорий Чухнин
Вице-адмирал Григорий Чухнин

18 ноября московские «Биржевые ведомости» писали: 

«По слухам 16-го ноября в три часа дня началось кровопролитное сражение между восставшими матросами и сухопутными войсками. „Очаков“ и „Днестр“ потоплены; броненосец „Пантелеймон“ получил три пробоины; полгорода разрушены артиллерийскими снарядами. Брестский и другие полки взяли штурмом сражавшихся моряков; лейтенант Шмидт был при этом ранен и взят в плен».

1 декабря петербургская газета «Наша жизнь» публикует очерк-репортаж «Севастопольские события» Александра Куприна, который жил тогда в Балаклаве, видел происходившее своими глазами и назвал гибель «Очакова» «костром из человеческого мяса, которым адмирал Чухнин увековечил свое имя во всемирной истории». 

«…Когда при въезде, против казарм, поили лошадей, то узнали, что действительно горит „Очаков“. Отправились на Приморский бульвар, расположенный вдоль бухты. Против ожидания, туда пускали свободно, чуть ли не предупредительно. Адмирал Чухнин хотел показать всему городу пример жестокой расправы с бунтовщиками. Это тот самый адмирал Чухнин, который некогда входил в иностранные порты с повешенными матросами, болтавшимися на ноке…» 

Про «болтавшихся на ноке» Куприн, вероятно, слышал от кого-то из недоброжелателей адмирала, которых у командующего флотом было много. Достоверных свидетельств о подобных наглядных демонстрациях у историков нет. Хотя (как будет видно из дальнейшего) идея казней без суда адмиралу не была совсем уж чужда.

Чухнин, прочитав очерк, отдал приказ о выселении Куприна «из пределов Севастопольского градоначальства в течение суток». 

Но слово «палач» уже прозвучало, и даже вполне публично, а за словом в те времена часто следовало и дело. Планы покарать адмирала Чухнина за беспощадное подавление матросского восстания появились у боевой организации эсеров, и не только у нее. 

Жертва второго разбора

Впрочем, для эсеров, как писал в мемуарах «операционный директор» боевой организации Борис Савинков, это была задача «меньшей важности» — для террористической группы, которая выбирала жертв из списка имен имперских министров и великих князей, Чухнин был сравнительно мелкой добычей. Но пепел сожженных на «Очакове» все еще стучал в сердце прогрессивной общественности, так что уничтожение командовавшего этим ужасом адмирала выглядело задачей востребованной — и, что принципиально, вполне решаемой.

Проблема была в том, что руководство боевой организации, включая Азефа (еще не раскрытого тогда как провокатор составителем «Календаря русской революции» Бурцевым), базировалось в то время в Финляндии, в которой императорское охранное отделение свободы рук, в отличие от террористов, не имело. А Севастополь от Гельсингфорса был далеко. Поэтому боевую организацию банально опередили менее организованные, но более шустрые соратники по борьбе.

Екатерина Измайлович
Екатерина Измайлович

Как сообщала в 5 номере 1906 года столичная еженедельная юридическая газета «Право», «27-го января, в гор. Севастополе, к вице-адмиралу Чухнину явилась молодая женщина, назвавшаяся дочерью адмирала Чалеева. Будучи принята и воспользовавшись тем, что присутствовавший адъютант отошел в сторону, просительница вынула из кармана пистолет „Браунинга“ и произвела в вице-адмирала Чухнина четыре выстрела, причинившие ему тяжелые поранения. Стрелявшая женщина была убита часовым». 

Стреляла в Чухнина эсерка Екатерина Измайлович, к слову, дочь генерал-лейтенанта русской армии.

Известен (хотя и в чужом пристрастном изложении) рассказ свидетеля того покушения, ординарца армирала: 

«Говорит, хочу видеть адмирала. Доложили. Принял без задержки. Только эдак через минуту-две — вдруг: бах, бах, бах! Как мы всегда неотлучно были при адмирале, вот первый я и вбежал. Стоит эта самая барышня одна, плюгавенькая, дохленькая и вся белая-белая как снег, стоит спокойно, не шевельнется, а револьвер на полу около ее ног валяется. — „Это я стреляла в Чухнина, — говорит твердо: за расстрел «Очакова». Смотрим, адмирала тут нет, только из другой комнаты выбежала жена его, кричит, как бы в безумии: «Берите ее мерзавку… скорей берите». Я, конечно, позвал своего постоянного подручного. И что бы вы думали? Смотрим, а наш адмирал-то вылезает из-под дивана. Тут он уже вместе с женой закричал: «Берите скорей, берите ее!». Ну, вот мы ее сволокли во двор и там покончили быстро…“ 

Савинков об этом эпизоде пишет в воспоминаниях так: 

„Зензинов отправился в Севастополь с поручением выяснить возможность убийства адм. Чухнина. Он приехал, когда в Севастополе находился Владимир Вноровский, тогда еще не член боевой организации, и Екатерина Измаилович, поставившие себе ту же цель. Зензинов вернулся в Финляндию и сообщил, что Чухнин будет, вероятно, убит этими товарищами. Действительно, 22 января 1906 г. Екатерина Измайлович, явившись во дворец адм. Чухнина в качестве просительницы, произвела в адмирала несколько выстрелов из револьвера и тяжело его ранила. Она была тут же на дворе, без всякого суда и следствия, расстреляна матросами. Вноровский скрылся.“

Вторая попытка

Из четырех выстрелов, сделанных Измайлович, в цель попали два: Чухнин был ранен в живот и в плечо. В следующие месяцы он серьезно лечился, не забывая, впрочем, и о своих обязанностях командующего флотом. В том числе и об обязанностях, касавшихся покарания бунтовщиков.  

„Русское слово“ от 6 марта 1906 года: 

„Весь день 2-го марта ожидалась резолюция адмирала Чухнина по кассационной жалобе защитника Балавинского по делу Шмидта. Резолюция последовала 3-го вечером. Кассационные доводы оставлены без уважения. Приговор суда утвержден. Для Шмидта повешение заменено расстрелянием“.  

Замену повешения на расстрел можно счесть данью уважения к Шмидту как к офицеру в отставке, но для эсеров это не имело никакого значения. Савинков вспоминает разговор с Азефом, который состоялся у него в апреле 1906 года в Гельсингфорсе. Азеф говорит, что „нужно убить Чухнина, особенно нужно теперь, после неудачи Измаилович“. Савинков соглашается. „Я был убежден, что небольшая группа близких друг другу людей сумеет подготовить покушение на Чухнина, каковы бы ни были затруднения на месте“.

Савинков выехал в Крым в начале мая, но в Севастополе с ним, против всяческих ожиданий, началась совсем другая история, мало связанная с адмиралом: неудачное, но кровопролитное (бомба взорвалась в праздничной толпе, 6 человек погибли, 39 были ранены) покушение местных эсеров на коменданта севастопольской крепости генерал-лейтенанта Неплюева 14 мая возле Владимирского собора привело к аресту Савинкова и его группы. 

Но история этого теракта и того, чем он обернулся для ничего не знавшей (по уверениям Савинкова) о его подготовке боевой организации эсеров, достойна отдельного очерка, мы же вернемся к печальной судьбе адмирала Чухнина.

Цветник командующего флотом

После выстрелов Измайлович охрана командующего флотом была усилена, а сам он, оправившись от ранений, стал гораздо осмотрительнее в появлениях на публике и приеме посетителей. Но стремление „покарать палача «Очакова» было настолько массовым, что все меры предосторожности оказались напрасны. 

Эпизод его гибели кратко, но с присущим советской литературе террористическим пафосом описан в «Крушении республики Итль» Бориса Лавренева. 

«Адмирал Чухнин оставил по себе черную славу. Чугунной ступней придавил флот — ни пикнуть, ни вздохнуть. Адмирал не знал жалости, и только одна у него была слабость — к цветам. На даче „Голландия“ развел цветники, гроздья роз струились ароматом на клумбах. Нашел адмирал хорошего садовника — матроса Акимова. Жил Акимов в „Голландии“, поливал адмиральские розы, и в прекрасное летнее утро, когда вышел адмирал в сад подышать благовонием, садовник-матрос достал из куста двустволку и всадил в главного командира флота и портов Черного моря два заряда картечи.»

В «Календаре» Бурцева процитировано другое «публицистическое описание» этого теракта, подписанное «Л.О.»: 

«Адмирал убит на собственной даче „Голландия“ из охотничьей двустволки картечью. Чухнин около десяти часов утра приехал на катере с женою и адъютантом Сергеевым на дачу. Его супруга с адъютантом гуляла немного позади мужа, по фруктовому саду. Чухнин, расхаживая с садовником, осматривал деревья и выслушивал говорящего садовника о том, что было им сделано за весну по части благоустройства сада. В это время промелькнула „предсмертная тень“, — недалеко пробежал человек; забежав вперед адмирала, матрос, приложив ружье к дереву, прицелился в него, спустил курок, но выстрела не последовало, тогда матрос вышел из-за дерева и немедленно же из второго ствола выстрелил в Чухнина. Адмирал был ранен картечью, в верхушку правого легкого и щеку. Ночью в 12 час. адмирал умер. Стрелявший скрылся».

Причастность «матроса Акимова» к убийству так и осталась недоказанной, его объявили в розыск, но не нашли. В выпуске от 30 июня газета «Русское слово» упоминала его как подозреваемого в блоке новостей, посвященном убийству адмирала. Газета также приводила слухи о причастности к убийству эсеров.  

«СЕВАСТОПОЛЬ, 29, VI.Адмирал Чухнин ночью скончался в морском госпитале.

ПАРИЖ, 29,VI- 12,VII.По поводу убийства адмирала Чухнина мне удалось узнать, что тотчас после первого неудачного покушения адмирал получил от боевой организации следующее извещение: „Приговор над убийцей Шмидта по независящим обстоятельствам отложен, но будет приведен и исполнен после“.

СЕВАСТОПОЛЬ, 29, VI.(Официальная корреспонденция). Тело адмирала Чухнина перевезено во дворец. В совершении преступления подозревается матрос Акимов, помощник садовника дачи „Голландия“, скрывшийся в момент происшествия.» 

В 1925 году в журнале «Каторга и Ссылка» (№ 5) был опубликован мемуар «Как я убил усмирителя Черноморского флота адмирала Чухнина», подписанный именем Я.С.Акимова. Вопрос, были эти воспоминания написаны настоящим убийцей адмирала и насколько они достоверны, и поныне остается дискуссионным. 

Post Mortem

Вице-адмирала Григория Павловича Чухнина похоронили во Владимирском соборе в Севастополе 1 июля 1906 года, рядом с легендарными Лазаревым, Нахимовым, Корниловым и другими флотскими титанами. Память об «усмирителе Черноморского флота» официально почиталась в городе вплоть до падения монархии — почиталась пышно, с торжественными панихидами на годовщины похорон, с орудийным салютом. 

Александр Иванович Куприн, по свидетельствам петербургской прессы, с 1908 года «усиленно хлопотал» об отмене приказа Чухнина и о разрешении вернуться в Балаклаву, где у него осталась какая-никакая недвижимость. Но в то время убитый адмирал флота оказался сильнее живого классика. 

В начале 1930-х годов здание Владимирского собора с его «усыпальницей адмиралов» было передана ОСОАВИАХИМу для размещения авиамоторных мастерских. Что в последующие предвоенные и послевоенные годы севастопольцы делали с покойными флотоводцами и «усмирителями», точно неизвестно, но относились к ним определенно без пиетета. В 1991 году в усыпальнице были найдены в мусорных кучах лишь отдельные кости, которые затем были символически перезахоронены в отреставрированном Владимирском соборе. 

Какие из найденных и заново погребенных останков могли принадлежать вице-адмиралу Чухнину, история умалчивает.

Севастопольский Владимирский собор с «усыпальницей адмиралов»
Севастопольский Владимирский собор с «усыпальницей адмиралов»

Многоточие в спину

Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Этот текст был написан и опубликован на LIGA.net ночью после сообщения о том, что Аркадий Бабченко был убит. К счастью, вскоре было объявлено, что «убийство» было инсценировкой спецслужб, предпринятой для предотвращения настоящего покушения. Несмотря на то, что колонка была написана по поводу, которого на самом деле не было, я не вижу оснований что бы то ни было в ней менять. Там все на месте.

Писатель только тогда чего-то стоит, когда находит оголенный общественный нерв и способ его прижечь. Нерв, который нашел Бабченко, назывался «Война».

Так называлась самая известная (переведенная, кстати, на несколько языков) книга Аркадия Бабченко. Она была снайперски точна, как и многие из его других — некнижных — текстов. Она была резка, как отдача. Серия коротких рассказов, в большинстве которых ситуация исчерпывала сюжет, но зато была доведена до человеческого предела. Его «Война» обыденно раздевала войну и выставляла ее на всеобщее обозрение — настоящую, без телевизионного муара, мундирной парадности и идеологического силикона, залитого во все дырки. Какой Аркадий видел ее в Чечне, такой он ее и нарисовал.

Его «Война» была тем самым прижиганием обнаженного нерва всего российского социума — терапией, за которую больной начинает ненавидеть спасающего его врача. Такие книги читатели, мягко говоря, не любят. Времена, когда откровением могли стать «Севастопольские рассказы» Толстого и военная проза Гаршина, давно прошли. Честный реализм перестал осознаваться массами как достоинство. С некоторых пор его стали называть «чернухой» и разбавлять огромными дозами синтетических соплей.

Разбавлять ими войну у ботоксной империи получалось особенно удачно. Идеологически прокачанная война, в отличие от реальной,  получалась стерильной, гладкой и совершенно не вонючей (для придания ей запаха привычно использовался ладан). В таком виде она отично годилась для украшения сервантов и красных уголков. В ней не оставалось ничего, кроме ауры беспримерного героизма, так что оставалось только сделать ее национальной святыней. И ту великую войну, и любые другие (как ухудшенные, ко все же ее отражения).

«Война» Аркадия, живая и уродливая, честная до тошнотворности, шла вразрез любой наведенной сакральности. Силикон из-за нее начинал выглядеть именно силиконом, а не божественным сиянием, а пропагандистские метастазы становились наглядны до бесстыжести. Со стороны автора это было, безусловно, непростительное и святотатственное покушение на любимые населением миражи.

По мере того, как силикон заполнял все большее имперско-черепное пространство, его способность переносить столкновение с реальностью все более атрофировалось.

Но Аркадий продолжал снова и снова жечь этот силикон, чтобы вытащить из-под него реальность. Горящий силикон вонял нестерпимо, а спасенная из-под него реальность выглядела, увы, совсем не так красиво, как синтетическая обманка. И виноват в этом был, конечно, он — Аркадий. Точно так же в том, что весной из-под снега разом вытаивает все скопившееся за зиму собачье дерьмо, хозяева собак винят не себя самих, а весну.

Так Аркадий мало-помалу стал «предателем идеалов» и «врагом народа». Иначе и быть не могло. Да еще и информационная революция настала без предупреждения, так что сначала в «живом журнале», а потом и в фейсбуке Бабченко со своей неудобной прямотой оказался внезапно хорошо слышен (книги-то доходили не до всех, а фейсбук со временем поселился в каждом телефоне). Постепенно он наловчился выжигать имперский силикон на огромных площадях, причем не считаясь с тем, что кое-какие сорта перламутровой массы стали считаться более приличными, чем другие. Что о войне в Чечне, что о вторжении в Грузию, что о расстрелах на Майдане он писал с одним и тем же правом и достоинством очевидца. И без синтетических соплей.

Поэтому было совершенно неизбежно, что построенная в лживом силиконе империя рано или поздно перестанет Аркадия терпеть. И что однажды ему настоятельно намекнут покинуть территорию, подвластную тотальному силикону.

Но — помните? — мир изменился, и даже выйдя за сакральные границы, Аркадий не перестал быть в них хорошо слышим. Бабченко уехал, но не замолчал, и огонь его «Войны» по-прежнему безжалостно и прицельно жег и силикон, и оголенный нерв. Когда он в очередной раз в фейсбуке рассказывал, как Россия отреклась от очередного «ихтамнета», и расчехлял свое многозарядное «родина тебя бросит, сынок, всегда», — крыть было нечем. Нечем было крыть.

А когда родине нечем крыть, она всаживает тебе многоточие в спину. Не силиконовую имитацию, а вполне настоящее, металлическое многоточие.

Потому что это «Война». Потому что ты солдат. Потому что ты не сдался и не продался, когда тебе предлагали.

Здесь должна была быть какая-нибудь патетика, но к Аркадию никакую патетику пристроить невозможно. Он бы тебя просто оборжал с ног до головы. «Ты что, Серега, рубанулся? Какой, нах, «героизм»? Какая «вечная память»? Давай лучше еще по пиву. А вообще — хватит бухать! Всем ЗОЖ!»

И вот тут я бы не выдержал.

Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Полное собрание запретов

(с) С. Елкин

(с) С. Елкин

Прямым логическим следствием тезиса «это нужно запретить, потому что этим могут воспользоваться враги» должен быть запрет всего вообще, потому что враги могут воспользоваться абсолютно всем.

После 9/11 по этой логике нужно было запрещать гражданскую авиацию. После недавних терактов в Европе — грузовики и минивэны. После волны «бытовых» терактов в Израиле, которая началась далеко не вчера и закончится определённо не завтра, пришлось бы выводить из правового поля режущий и колющий кухонный инструмент, равно как и молоточно-ударное столярно-слесарное оборудование. Не менее важно отказаться от привычки ходить по земле, потому что именно она носит террористов. И ни в коем случае нельзя дышать воздухом, которым дышат они.

Запрещая что-то, государство ограничивает в выборе средств/инструментов/стратегий не террористов, а граждан. Террористы и так ставят себя вне закона и уж точно не чувствуют ни малейших сложностей из-за того, что их средства/инструменты/стратегии не слишком-то легальны. Кстати, закон гарантирует пойманным террористам то же право на правосудие и защиту их интересов в суде, что и другим. И, если следовать описанной выше логике, этот закон тоже должен быть отменён, чтобы враги не могли им воспользоваться.

Наконец, деньги. Мало того, что ими пользуются все без исключения мерзавцы, которых носит земля и питает кислородом атмосфера, так ещё и организация терактов оплачивается теми же самыми купюрами, которыми могут по неведению или безразличию воспользоваться порядочные люди. Хуже того: терроризм вызывающе дешев по сравнению с ущербом, который он наносит, и к которому государства затем щедро добавляют труднооценимые, но вполне очевидные потери граждан от вводимых запретов. Создается впечатление, что даже деньги играют на стороне терроризма. Это настолько подозрительно, что практически неизбежно ставит в повестку дня вопрос запрета денежного обращения как такового.

Я уж не говорю о том, что все негодяи принадлежат к биологическому виду Homo sapiens, который по этой очевидной причине должен срочно запретить сам себя.

Возможно, с этой идеи воодушевленным инициаторам запретов и следовало начать.

Будущее Шеремета против прошлого Банковой

Колонка была опубликована на Liga.net

Для того, чтобы сделать свой мир лучше, нужно над этим работать. Вложиться. Придумать план, собрать единомышленников и ресурсы, добиться желаемого. Иногда на это уходит вся жизнь. Иногда жизнь уходит раньше, чем удается добиться результата.

С жизнью Павла Шеремета получилось именно так. У него впереди было еще очень много работы, и кто-то очень не хотел, чтобы Павел эту работу делал. Поэтому его убили.

«Будущее создается тобой, но не для тебя», говорил персонаж братьев Стругацких. Эти слова были написаны полвека назад, когда перемены были в лучшем случае неспешными. Прогресс тогда двигался своим чередом, но его темпы поощряли терпение. Жизнь станет лучше, но только для следующих поколений. Ради этого и работали.

Сейчас уже не так. Сегодня мир научился меняться стремительно и постоянно. Даже привык к этому. И если ты в будущее вкладываешься, придумываешь план, собираешь единомышленников и начинаешь двигаться, ты вправе рассчитывать, что увидишь результат. Не только твои дети, но и ты сам.

Прощание с Павлом Шереметом в Украинском Доме было прощанием и с тем будущим, которое создавал он. После того, как Павла убили, осталось только то будущее, которое создаем мы.

И это не одно будущее, а как минимум два.

Первое — то, в котором Украина становится страной победившей Революции Достоинства. В этом будущем полномочия правительства и Рады по-настоящему зависят от избирателей, создана работоспособная система правосудия и коррупционеров приглашают заходить на посадку.

Второе будущее — то, в котором Украина становится страной проигравшей Революции Достоинства. Все остается примерно как сейчас: правительство и Рада зависят от всякой олигархической гнуси, система правосудия никого не способна привлечь к ответственности, а коррупционеров приглашают заходить на Банковую.

При этом пока ситуация выглядит так, что на ускорение перемен работают в основном негосударственные организации, а вот официоз большей частью налегает на привычный тормоз. Стоит ли удивляться, что наблюдаемые результаты их усилий так разительно отличаются?..

В том же убийстве Шеремета официальное расследование продвинулось почему-то не так далеко, как журналистское. Фильм «Убийство Павла» уже прокомментирован руководством МВД  в том ключе, что, как же так, многое из обнаруженного авторами следствие упустило (дословно: «многие факты в этом расследовании нас заинтересовали»). И журналистов Слідство.Інфо даже упрекают в том, что они заранее не сообщили о своих находках, которые превзошли достижения официального следствия, в прокуратуру и СБУ.

Эти упреки были бы справедливы, если бы репутация следствия располагала журналистов к доверию. Увы. Предыдущие сообщения СМИ о случаях коррупции, в том числе в правоохранительных органах, так и не привели к ощутимым результатам — если не считать такими результатами случаи нападения на журналистов. Это как-то не слишком способствует доверию. Особенно если учесть, что одна из обнаруженных Слідство.Інфо ниточек протянулась напрямую в СБУ.

Примерно такая же ситуация складывается и в других областях. Например, мониторинг незаконных заходов иностранных судов в порты Крыма ведут волонтеры неформального ИнформНапалма (хотя у государства есть — впрочем, есть ли? — для этого собственные службы), но результаты расследований, переданные в официальные структуры, большей частью приводят лишь к заверениям, что меры будут приняты, причем этими заверениями все и заканчивается.

Реальность все более убеждает в том, что Украиной, которая внятно заявила о своем намерении идти в будущее, руководят люди, которые публично это намерение разделяют, но про себя считают его блажью, и ничего, кроме собственного уютного прошлого, не знают и знать не хотят. Под телекамеры они торжественно жмут на газ, прекрасно понимая, что педаль газа сломана предыдущим владельцем, а новым так и не починена, так что на самом деле никто никуда не поедет.

Особенно для них невыносимо представление об ответственности — судя по тому, как последовательно и наглядно тормозится и профанируется на практике реформа следственной и судебной систем. Так проявляется характерная форма реформаторской трусости. Не дай бог, с кого-нибудь действительно спросят по делам его в этой жизни, а не в следующей. Ни всегда легитимного Януковича, ни убийц Небесной Сотни, ни Чауса, ни Онищенко, ни Насирова, ни Мартыненко нынешняя судебная система обработать пока не в состоянии. Дело о трагедии 2 мая, дело об убийстве Бузины (как бы вы ни относились к покойному, убийство должно быть расследовано и наказано судом), дело о метании гранаты под Радой — громких заявлений обо всем этом было сделано множество, но громких приговоров мы не видели ни одного. Есть ли у вас сомнение, что расследование убийства Шеремета, даже если оно выйдет на исполнителей и заказчиков, станет просто очередным пунктом в списке дел, которые нынешний украинский суд окажется просто не в состоянии довести до логического завершения?

Как вообще охарактеризовать уверенность в том, что нынешняя власть настроена эту судебную импотенцию тщательно сберечь? Думаю, слово «полнейшая» будет вполне уместно.

И дело тут даже не в злом умысле — дело почти всегда не в нем. Дело в неспособности к переменам. Власть в Украине пытается снова сделать себя никому не подотчетной, ни перед кем не ответственной и, на всякий случай, не особенно сменяемой — и все это не из-за острого желания снова стать «теплым подбрюшьем» путинской России (существующей именно на этих принципах), а из-за вполне проявившейся за три года общей реформаторской некомпетентности. Это же так типично, когда с функционера невозможно спросить за отсутствие результата. Перемены заявляются, но не идут, и оснований для беспокойства как-то нет. Президент берет следствие под контроль, совершенно не имея в виду, что это его к чему-то хоть сколько-нибудь обязывает. Кадровое обновление прокуратуры закончено, почти все лица те же и никто из заживо люстрированных не остался без кабинета. Порядок проверки деклараций госслужащих утвержден, но результаты проверок (если они вообще будут, эти результаты) нужно будет нести в суд, которого по-прежнему нет. Новый избирательный кодекс не принят, потому что старый не жмет (особенно с прежним составом Центризбиркома). Срок полномочий председателя Конституционного суда истек, но не просить же удобного человека просто так уйти. Это как-то против привычек нынешней власти и, что вполне очевидно, лично господина президента.

Впрочем, погодите — есть у нас и примеры президентской решительности и натиска. Например, в сюжете об утверждении Радой Юрия Луценко генеральным прокурором. Там все было очень бодренько. И в приостановлении гражданства внезапных «главных врагов» Украины — депутата Артеменко и Саши Боровика. Значит, может — когда захочет!

Из чего следует, что в остальных случаях — не хочет… Или не может. При всех своих талантах и при всей небывалой концентрации политического влияния в кабинетах на Банковой.

Концентрация политического влияния есть, но что делать с тем, что понятие «политическая воля» у нас в 99% случаев сопровождается глаголом «отсутствует»?

Волонтерские блокады Крыма и грузоперевозок через линию разграничения на Донбассе ясно показали, что с этим делать. Безынициативность власти можно частично компенсировать инициативой общественной. То, что власть не в состоянии остановить, она пытается возглавить — и оказывается вынуждена все-таки двигаться в том направлении, в каком ее подталкивают неравнодушные граждане.

Есть опасение, что вопрос с судебной реформой придется двигать точно так же — снизу. Это определенно никому не понравится, но никакого достоинства без ответственности быть не может, а требование ответственности без суда безболезненным и нетравматичным точно не будет.

Подозреваю, что этого не хочет в Украине никто. А потому — двигайте реформу судебной системы, Петр Алексеевич. Не говорите о ней, не обещайте ее, не делайте успокаивающих жестов. Хватит воплощать в себе идею мудрого тормоза. Выберите, наконец, будущее перемен, а не будущее Януковича. И начните с создания реальных механизов обеспечения ответственности. Без них нас и страну не ждет ничего, кроме прозябания и нового упадка. Когда следствие по делу об убийстве Шеремета (которое все еще под вашим контролем) закончится, оно должно будет пойти в дееспособный суд, которого сейчас у нас нет. Займитесь этим вопросом. Украине нужно двигаться, а не терять время, пока вы медитативно озираете родной пейзаж.

Или бросайте все — и бегите. Потому что, господин президент, если правосудия в Украине по-прежнему не будет ни для кого, его не будет и для вас.

Брызги крови на лице

Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года

Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года

Место убийства Плеве, 15 июня 1904 года

Оправдание и даже идеализация терроризма — очень старая традиция. Глубоко верующий бомбист Ванечка Каляев, одаренный писатель-террорист Борис Савинков, лихой большевик-экспроприатор Камо. Романтика, борьба за свободу от мировой буржуазии. Мы даже в школе кое-что из этого героизма проходили. Самоотверженные и несгибаемые борцы за и против. Казнены палачами народов. Вечная память.

История как наука индифферентна, документ и текст. Но история как человеческое прошлое так же кровит, как и разрезанное поперёк запястье. И казнь Богрова, и смерть Столыпина можно рассматривать как документы в судебном деле, а можно переживать как трагедии. И Каляев как человек был действительно полнейшим самоотреченным «не убий», потому бомбу в Великого князя Сергея Александровича и метнул — как акт собственного праведного самопожертвования за счёт царственного грешника. Глубоко сознавая. А Савинков, умница, холодно смотрел, чтобы все было секунда в секунду. А Азеф в Варшаве ждал, что и как газеты об этом напишут, и обеспечивал себе алиби на случай вопросов кураторов из охранки.

А обыватели ужасались и ликовали. Можете не верить, но ликовали не меньше, чем ужасались. После убийства министра внутренних дел Плеве в 1904 году незнакомые и вполне буржуазные господа друг друга поздравляли с этим событием на улицах и злорадствовали. И только те, кто видел сам взрыв и разлетевшихся куски тел, некоторое время стояли в онемении, глядя на заляпанные кровью брюки и подолы. А потом падали в обморок на брусчатку набережной Обводного канала.

Современный терроризм — это ещё не история, но когда-нибудь ею станет. И сейчас точно так же поздравляют друг друга те, до кого не долетело. И злорадствуют так же. Только вот свидетелей, которые никогда уже не забудут выплеск крови в лицо, теперь стало больше. Масс-медиа. Все близко. Каждый взрыв — на расстоянии касания.

И объяснять дочери, что Каляев был несчастным, но оттого не менее омерзительным идиотом, мне уже не нужно — она знает это и без меня.

Ещё важнее, что она это чувствует. Как брызги крови на лице.