Тактика выжженных медиа

[ Колонка опубликована на Liga.net ]


Суета перед поражением

«Стратегия без тактики — самый медленный путь к победе, тактика без стратегии — просто суета перед поражением».

Эту сентенцию часто приписывают Сунь-Цзы, хотя в его сохранившихся текстах ничего похожего нет. Нет, возможно, потому, что Сунь-Цзы прекрасно понимал: отсутствие стратегии — это тоже вариант стратегии, и при умелом применении он может создать противнику множество проблем, помешать ему реализовать его планы и даже привести к его поражению — не обязательно, правда, приведя при этом к победе вас самого. Скажем, если вы утонете в болоте, утащив врага с собой, победителей в вашей схватке не будет.

Так почему бы таким подходом не воспользоваться в ситуации, в которой победить в принципе невозможно? Кстати, именно эта идея — гарантированное взаимное уничтожение, — была положена в основу знаменитой доктрины ядерного сдерживания.

Однако методы, которые сейчас применяет в информационной войне Россия, происходят вовсе не из времен «холодной войны». Тогда ставка (причем предельно убедительная) делалась ее участниками на собственную силу. Теперь же Россия делает ставку на слабость. Она (что бы ни утверждала ее пропаганда) сознает, что у нее нет собственных ресурсов (военных, технических, политических, экономических) для путинского победного марш-броска ни на Вашингтон, ни на Берлин, ни даже на внеблоковый (пока) Хельсинки. Те ресурсы, которые у нее есть, никак не получается сравнивать с возможностями стран НАТО. Прямое противостояние с ними для России невозможно и самоубийственно.

Но вот непрямое — не только возможно, но и заманчиво. Собственно, его Россия даже не скрывает, хотя и отрицает. «Это были силы самообороны». «Ихтамнет». «РФ не является стороной конфликта». «Доказательств, что это Россия, нет». И вообще: «нет у вас методов против Кости Сапрыкина».

Все это выстраивается в довольно стройную концепцию (не столько рационально-политологическую, сколько психологически-художественную), если допустить, что для России в созданной ею ситуации стратегия победы просто не нужна. Как минимум на подсознательном уровне она уже смирилась и сжилась с ролью страны-изгоя, цивилизационного лузера и недоучки. Зацикленность на «славном прошлом» именно потому и нарастает, что «славное будущее» не просматривается ни в какой бинокль.

Но даже если Россия и не может победить, то испортить жизнь другим ей все-таки вполне по силам. На то, чтобы создать ситуацию, в которой шансы на проигрыш поднимутся у всех, ей ресурсов хватит. Ломать ведь не строить, а гадить — дешевле, чем ломать.

И здесь вступает в игру вторая слабость, на которую Россия делает ставку — слабость глобальная, порожденная информационной революцией.

 

Контузия от информационного взрыва 

Появление интернета быстро уничтожило все прежние преграды между пишущими и читающими. Для того, чтобы вас начали читать, больше не нужны ни издатели, ни редакторы. Если в эпоху «бумажной» прессы без них обойтись было нельзя, то теперь достаточно сделать пост в фейсбуке или в блоге — и все, вас уже читают.

Число доступных публикаций стремительно возросло, а их средняя содержательность столь же стремительно упала. Громко высказываться привыкли даже те, кому для этого трагически не хватает навыков и ума (и какие, собственно, к этому могут быть претензии, в сети все равны). Поэтому за два десятилетия бурного развития интернета в нем выросли не только бастионы компетентности и здравого смысла, но и поражающие воображение масштабами и апломбом информационные помойки. Грандиозные водопады интеллектуальных отходов, которые прежде вынужденно оставались в личном пользовании самозабвенных графоманов, недоучек с манией величия и озлобленных на весь мир лузеров, хлынули во внешний мир.

Мир оказался трагически не готов противостоять этому грязевому потоку. И главным пострадавшим от этого селя оказался институт репутации. Авторитет.

Нынешняя технологическая революция, увеличив на несколько порядков объем легко доступной информации, пока не создала удобных инструментов для взвешивания ее авторитетности и достоверности — или, если можно так сказать, «качества». На эту тему есть известная шутка — «на любой вопрос в интернете можно найти любой ответ». Пользователь действительно может практически всегда найти такой вариант ответа, который ему понравится, хотя этот вариант вовсе не обязательно будет «качественным». Но пользователю он будет адекватен, и этого ему будет достаточно.

Одновременно информационная революция совершенно изменила отношения между экспертами и потребителями экспертных мнений. Авторитет эксперта требует постоянного подтверждения (иначе он обесценивается), и в «доинтернетовскую» эпоху система такого подтверждения работала более-менее надежно на основе принципов рациональной полемики. Оппонентам приходилось оформлять возражения в виде предназначенных для публикации текстов и снабжать их взвешенными доводами. Теперь же вполне обычными стали «возражения» типа «что автор курил, когда писал эту чушь». Такая пролетарская лапидарность, конечно, не воспринимается в профессиональной среде наравне с рациональной полемикой, однако трудно отрицать, что массовая сетевая аудитория на такую развесистость охотно ведется, а это приводит к «разложению» в ее восприятии даже самых устойчивых репутаций.

Но репутации — это не только люди, но еще и принципы и концепции, которые они создали или поддерживают. Это идеи, а часто даже идеалы, которые связаны с такими авторитетами. И атака на авторитет может быть легко превращена в атаку на эти идеи.

Именно поэтому прием «разложения» репутаций стал активно использоваться как один из методов информационной войны. «Пост-правда», например, выросла именно на этом удобрении. На нем же цветет и политический популизм.

И печально эффективная российская пропаганда — тоже.

 

Путь обмана

В том, что знаменитый афоризм «война есть путь обмана», принадлежит именно Сунь-Цзы, не сомневается никто: эту фразу легко найти в первой главе его «Искусства войны». Там же, в главе о планировании нападения, Сунь-Цзы формулирует еще один принцип, важный для нашей темы: «Самая лучшая победа — разбить замыслы противника». И только если это не удалось, нужно разбивать его союзы, войска, и лишь в самом крайнем случае — осаждать его крепости.

Уничтожить чужую стратегию, сделать ее неработоспособной или ошибочной — вот идеальная победа.

В противостоянии с Западом Россия выбрала именно такой путь. Сознательный это выбор или административно-рефлекторный — не так уж важно, главное, что тенденция прослеживается достаточно четко.

Главным инструментом для решения этой задачи были выбраны максимальное зашумление информационного пространства и параллельная атака на основные авторитеты и принципы. Интернет-революция изменила характер общественных дискуссий и отменила необходимость отвечать оппоненту по существу? Как удобно! Поехали.

У вас свобода высказываний — священный принцип? Отлично. Вот вам армия троллей, внимайте бреду, который они вам будут нести. Дебатировать с ними бесполезно, они не собираются вас слушать. Их задача — влить в ваш прежде адекватный дискурс цистерну очевидной и вопиющей неадекватности и потребовать, чтобы к ней отнеслись как проявлению священной свободы слова. Приняли на равных. А если нет, вам тут же будет указано, что вы предаете ваши же собственные принципы. Лицемеры.

Вы всерьез считаете СМИ «четвертой властью»? Ладно, вот вам наши СМИ в вашу «четвертую власть» с главной идеей (вполне открыто заявленной), что объективных медиа нет и быть не может. Мы еще и ваших популярных ведущих приглашаем на работу, чтобы вы лучше поняли, что даже ваши самые-самые ничем не лучше, чем мы. Смотрите, мы же от вас ничем не отличаемся, просто мы гоним свою волну помоев навстречу вашей, русофобской. Теперь не только мы пахнем, но и вы. Все про себя поняли? Приятного аппетита.

Говорите, выборы у нас ненастоящие? А у вас? Сейчас посмотрим. Ай-я-яй, что ж это на ноуте из вашего демократического предвыборного штаба творится! Смотрите, что Викиликс там раскопал. Ну что, как теперь ваши выборы, лучше стали? Свободнее? А что это вы так расстроились, это же документы. Какое-такое вмешательство? Какое может быть вмешательство, у вас же выборы настоящие, не то что у некоторых. Как вы вообще могли подумать, что кто-то способен влезть в вашу идеальную избирательную систему — вот так с ногами? Конечно, это не мы. Привет Хиллари.

Или вот сбитый малазийский «Боинг». Смотрите, сколько мы версий вам сразу предложили — штук пятьдесят, все разные, но ведь буквально каждая гораздо лучше, чем ваша. Какая из них правильная? Да все правильные. Кроме вашей. Знаете почему? Потому что у вас версия всего одна, а у нас их аж пятьдесят. Так кто более профессионально подходит к делу? Учитесь, салаги.


Тактика выжженных медиа

Задумка, в общем, была по-пацански бесхитростна: если Россия с ее «русским миром» оказалась неконкурентоспособна по сравнению с другими цивилизационными проектами и восстановить свою конкурентоспособность у нее никак не получается, то нужно постараться снизить конкурентоспособность всех остальных. В игре с нулевой суммой это можно считать чем-то вроде выигрыша. Хоть какое-то утешение.

А поскольку практически все политические стратегии реализуются через медиа-среду, для снижения эффективности этих стратегий достаточно эту среду дискредитировать, качественно ухудшить. Загадить откровенным шлаком. Завалить невразумительным контентом. Сломать доверие к авторитетам. Поощрять любые фейковые новости, даже безобидное «первое апреля», потому что они подрывают доверие к информации вообще. Даешь «первое апреля» круглый год. Ну а че. Пусть люди привыкнут думать, что все новости лгут, что эксперты продаются и покупаются везде, а не только в авторитарных и коррумпированных странах, что авторитетов — нет нигде. Есть только циничная джинса и «что автор курил, когда писал эту чушь». Все.

Попробуйте после этого реализовать в такой медиа-среде ваши либеральненькие стратегии, построенные на доверии людей. У вас просто не будет этого доверия. Даже если вы его заслужили, такая медиа-среда его съест. И вы проиграете.

Именно так Россия попыталась «разбить замыслы противника», и, нужно признать, ей удивительно многое удалось. Западные институты и службы безопасности спохватились только тогда, когда кризис доверия к авторитетам и принципам развернулся во всю ширь и дал метастазы в избирательные урны. То, что кризис был вызван не Россией, а неизбежным разрывом между слишком быстрым развитием информационной среды и недостаточно быстрым созданием инструментов для ее цельности, ничего по сути не меняет: именно Россия, обнаружив эту слабость, использовала ее для диверсии.

После этого вопрос противодействия ее диверсии и вопрос создания инструментов для определения достоверности и адекватности публикуемой информации слились, а их актуальность была доказана ущербом от развязанной Россией информационной войны. Поэтому легко допустить, что уже довольно скоро мы увидим что-то вроде автоматического «измерителя достоверности» сетевых публикаций, в котором понятия «Заслуживает доверия» и «Россия» будут находиться на противоположных краях шкалы.

Полное собрание запретов

(с) С. Елкин

(с) С. Елкин

Прямым логическим следствием тезиса «это нужно запретить, потому что этим могут воспользоваться враги» должен быть запрет всего вообще, потому что враги могут воспользоваться абсолютно всем.

После 9/11 по этой логике нужно было запрещать гражданскую авиацию. После недавних терактов в Европе — грузовики и минивэны. После волны «бытовых» терактов в Израиле, которая началась далеко не вчера и закончится определённо не завтра, пришлось бы выводить из правового поля режущий и колющий кухонный инструмент, равно как и молоточно-ударное столярно-слесарное оборудование. Не менее важно отказаться от привычки ходить по земле, потому что именно она носит террористов. И ни в коем случае нельзя дышать воздухом, которым дышат они.

Запрещая что-то, государство ограничивает в выборе средств/инструментов/стратегий не террористов, а граждан. Террористы и так ставят себя вне закона и уж точно не чувствуют ни малейших сложностей из-за того, что их средства/инструменты/стратегии не слишком-то легальны. Кстати, закон гарантирует пойманным террористам то же право на правосудие и защиту их интересов в суде, что и другим. И, если следовать описанной выше логике, этот закон тоже должен быть отменён, чтобы враги не могли им воспользоваться.

Наконец, деньги. Мало того, что ими пользуются все без исключения мерзавцы, которых носит земля и питает кислородом атмосфера, так ещё и организация терактов оплачивается теми же самыми купюрами, которыми могут по неведению или безразличию воспользоваться порядочные люди. Хуже того: терроризм вызывающе дешев по сравнению с ущербом, который он наносит, и к которому государства затем щедро добавляют труднооценимые, но вполне очевидные потери граждан от вводимых запретов. Создается впечатление, что даже деньги играют на стороне терроризма. Это настолько подозрительно, что практически неизбежно ставит в повестку дня вопрос запрета денежного обращения как такового.

Я уж не говорю о том, что все негодяи принадлежат к биологическому виду Homo sapiens, который по этой очевидной причине должен срочно запретить сам себя.

Возможно, с этой идеи воодушевленным инициаторам запретов и следовало начать.

Гильдия патентованных коррупционеров

Один знакомый очень кстати напомнил эпизод из ядовито-саркастического (и очень хорошего) романа Терри Пратчетта «Стража! Стража!». На случай, если не читали: там действие происходит в городе, где преступления — в частности, грабеж, — лицензированы. Гильдия воров получает у власти патент, который каждый вор, совершая ограбление, обязан предъявить жертве. Это делает ограбление законным, а сопротивление ему — нарушением закона. Очень удобно. Плюс, конечно, уплата доли от награбленного в казну в качестве налога.

Городская стража, что важно, тоже не имеет права воров арестовывать, когда воры при исполнении. Можно арестовывать только воров, у которых нет патента. Но такие в патентованной среде и сами долго не живут, потому что в городе есть еще Гильдия убийц, тоже с патентом, которая на полностью легальных основаниях принимает заказы от Гильдии воров на устранение ее конкурентов, реальных или предполагаемых. И тоже, что характерно, с обязательной уплатой налогов с выручки.

Как легко заметить, обе Гильдии — и воров, и убийц — респектабельные законопослушные организации с безупречной репутацией, которую они всячески поддерживают.

Возвращаясь от литературы к реальности, от вымышленной Гильдии воров к действующей Верховной Раде, мы вынуждены будем слова «респектабельность» и «безупречная репутация» откинуть, так как в сегодняшней политике Украины они полностью лишены смысла. У нынешнего парламента, к сожалению, репутация далеко не безупречная, а о его респектабельности лучше не упоминать вообще — побьют. Коррупционные скандалы с участием нардепов давно перестали быть экзотикой, а после запуска осенью 2016 года Реестра электронных деклараций и имущественная состоятельность народных избранников перестала быть фигурой умолчания и стала гораздо больше похожа на фигуру из трех пальцев — классическую украинскую дулю. Этот позолоченный депутатский кукиш избиратели теперь могут оценить во многих ранее недоступных деталях и документированных суммах… [ Дальше ]

Закопайте уже стюардессу

Да забудьте вы уже о «повторном референдуме по Крыму» до восстановления действия законов Украины на его территории. Особенно если вы юрист, что бы это слово для вас ни значило.

Под чьей юрисдикцией вы предлагаете его проводить? Один этот вопрос убивает тему на лету. Три слова и вопросительный знак: под чьей юрисдикцией?

Под российской? Даже если представить себе такой фестиваль, голосовать в нем смогут только граждане России. Чем это будет «лучше» того, что уже было?

Под юрисдикцией Украины после возвращения ею контроля над полуостровом, когда 90% пророссийских репатриотов, фрустрированных таким нежданчиком, мигрируют на север? А смысл тогда его проводить?

Под эгидой ООН? Ну поинтересуйтесь, чисто из любопытства, сколько удалось провести плебисцитов под этой эгидой по вопросам спорных территорий. Я серьёзно, загрузите Гугль запросами. Результат вас удивит.

Закопайте стюардессу, имейте совесть.

Совсем недипломатическая Анна. Из истории скандалов XI века

Анна на фреске Собора  Святой Софии

Считается, что на фреске Собора Святой Софии изображена Анна

Если рассказывать все, как в истории было, чаще всего получается неудобно. А если кое о чем умолчать, то можно, конечно, показать историю только с красивой стороны. Но это будет, увы, такая полустыдная форма исторического вранья. Впрочем, для политиков это нормально. Им не выест.

Начнем с того, Анна Ярославна была дочерью не только Ярослава Мудрого, но и шведской принцессы Ингегерды, что делало брак Генриха Французского с нею двойной дипломатической удачей. Как сказали бы советские пролетарии, король «удачно отдуплился». Причем Швеция была тогда к Франции политически определенно ближе, чем Киевский княжеский престол. Карта с тех пор, натурально, несколько поменялась, но суть-то понятна.

Королю, правда, этот брак помог не слишком — Генрих так и остался в истории одним из самых блеклых представителей династии Капетингов. Была в нем некоторая общая унылость и слабость здоровья. Скончался он через девять лет после свадьбы, оставив королем своего и Анны первенца Филиппа, тогда мальчика всего 8 лет от роду, а саму Анну и графа Бодуэна Фландрского (должен же при троне быть хотя бы один взрослый мужчина) — регентами при нем.

Но если граф Бодуэн со своей задачей соправителя при дофине в итоге более-менее справился, то Анна Ярославна, увы, эту роль не превозмогла. Страсть оказалась сильнее материнского и государственного долга.

В относительно молодую суверенную вдову жестоко втюрился могущественный Рауль де Крепи, граф Валуа и Мондидье, в прошлом носивший также графские титулы Бар-сюр-Об и Витри-ан-Пертуа, а впоследствии — граф Амьена, Вексена и Перонны. В отличие от сложных титулов, Рауль не любил сложных церемоний, особенно в семейных отношениях. К 1061 году он был женат уже вторым браком, но, как оказалось, не последним — старую жену он решительно прогнал, обвинив ее в супружеской измене, после чего молодечески похитил на охоте Анну и тут же, не отходя от охотничьего азарта, на ней женился.

Справедливости ради нужно сказать, что Анна была совсем не против новых отношений, даже при том, что такой брак в значительной мере лишал ее влияния при дворе ее собственного сына. Да и скандал из-за этой истории вышел ого-го, на всю Европу, особенно после того, как Алиенора, отставленная жена Рауля, обратилась с заявлением к Папе Римскому (без его разрешения никакой развод был в принципе невозможен). Папа приказал провести расследование, по итогам которого брак графа Рауля с Анной был категорически признан Святым Престолом недействительным. Молодежены, правда, сделали вид, что Папа им не указ, но это тут же привело к последствиям по тем временам крайне тяжелым — граф Рауль был безжалостно отлучен от церкви. Католической благодати скоропостижный супруг Анны был лишен до тех пор, пока скандальная Алиенора вдруг (через два года) не померла. Когда главное препятствие счастью так удачно исчезло, Папа (уже следующий) признал брак Рауля и Анны законным. Но удовольствие было, конечно, уже не то.

Мы не знаем, какое значение может иметь для макроно-путинских отношений этот, как говорил Зощенко, исторический анекдот, и что думает по его поводу советская дипломатическая школа. Наверное, ничего не думает. Или думает, что не стоило, может быть, привлекать внимание публики к таким глубоко семейным прошлым неприятностям.

Хотя, в сущности, история совершенно французская. Потому что она о любви, и, наоборот, совсем не об имперских амбициях. Как бы кто на них ни уповал.

Пар в гудок, или Давайте сделаем вид, что едем

Которую уже колонку читаю с одним и тем же, в сущности, посылом: борьба с коррупцией в Украине существует лишь как процесс, не приводящий к результату (то, есть, к судебным приговорам). Когда хотят показать, что борьба с коррупцией есть, указывают на процесс, когда хотят показать, что реальной борьбы нет — указывают на отсутствие результатов.

Представьте себе пассажирские авиаперевозки, при которых самолеты взлетают, но никуда не летят, а вместо этого делают несколько кругов и садятся на ту же полосу, с которой взлетели. Компании отчитываются проданными билетами, расходом горючего и временем налета, а пассажирам предлагают полностью удовлетвориться этими отчетами вместо прибытия в место назначения.

Антикоррупционная политика в Украине сейчас устроена как подвешенный над рельсами паровоз — грохочет, дымит, крутит колесами, вращает прожектором, изображает работу, но никаких иных результатов от нее ждать не приходится. А какие вам результаты нужны? Вот есть дым, нюхайте. Лязг и дрызг есть, услаждайте слух.

Чтобы антикоррупционная инфраструктура государства заработала по-настоящему, она должна быть завершена как цельный проект. Если следствие уже фурычит, а суд еще только проектируется, то завершенности еще нет. Пока судебная система не заработает, НАБУ, САП, да и та же ГПУ хоть сотни дел могут отправлять на рассмотрение — приговоров по ним все равно не будет до истечения срока давности. Никто ж никуда не спешит, вы же видите. Сроки по мерам пресечения истекают, интересы обвиняемых блюдутся, браслеты с них снимаются.

Конечно, Петр Алексеевич периодически что-то сообщает ободряющее, Рада принимает какие-никакие поправки к чему-ничему, Уряд грозно булькает на НАЗК, которое призывно дышит в ответ, но все это тот же дым и дрязг. Приговоров все равно нет. Нет приговоров.

(Из фейсбука)

Оскорбление чувств: инструкция

По-моему, никаких экспертиз не нужно для того, чтобы узнать, может что-то оскорбить чувства или как. И без экспертиз понятно, что может. Запросто. Все, что угодно.

Палец человеку покажешь — все, чувства оскорблены, с умыслом, с запасом, с гарантией. А пальцев у человека десять по дефолту (и это только на руках). Прикинь, ты уже поэтому рецидивист.

Локтей два, но и одним можно оскорбить чувства.

Нос один, показал — готово дело.

Ниже пояса тоже натуральные оскорбления припасены, почти у каждого, что характерно. Чистеньких нету.

По голове постучал со значением — чувства вдребезги.

Мой атеизм сам по себе оскорбляет чувствительных верующих, доказано.

Постановка «Ревизора» в современных костюмах оскорбляет некоторых зрителей и всю действующую власть, оптом.

«Чёрный квадрат» оскорбляет чувства белых, «Белый квадрат» — чувства чёрных.

Живопись в целом представляет собою однозначный повод оскорбиться слабовидящим.

Бетховен оскорбляет чувства слабослышащих. Авангардный Шнитке — слышащих, но не понимающих.

Разговор на иностранном языке оскорбляет чувства тех, кто этого языка не знает. Разговор на родном языке — тех, кто этот язык знает. Молчание оскорбительно тем более.

Повод находится всегда. Достаточно захотеть — и ваши чувства будут немедленно оскорблены. Полное самообслуживание.

Этот текст оскорбляет всех, кто жаждет им оскорбиться. Вот и все, к черту экспертизы. Явка с повинной.

Ваше здоровье.

Будущее Шеремета против прошлого Банковой

Колонка была опубликована на Liga.net

Для того, чтобы сделать свой мир лучше, нужно над этим работать. Вложиться. Придумать план, собрать единомышленников и ресурсы, добиться желаемого. Иногда на это уходит вся жизнь. Иногда жизнь уходит раньше, чем удается добиться результата.

С жизнью Павла Шеремета получилось именно так. У него впереди было еще очень много работы, и кто-то очень не хотел, чтобы Павел эту работу делал. Поэтому его убили.

«Будущее создается тобой, но не для тебя», говорил персонаж братьев Стругацких. Эти слова были написаны полвека назад, когда перемены были в лучшем случае неспешными. Прогресс тогда двигался своим чередом, но его темпы поощряли терпение. Жизнь станет лучше, но только для следующих поколений. Ради этого и работали.

Сейчас уже не так. Сегодня мир научился меняться стремительно и постоянно. Даже привык к этому. И если ты в будущее вкладываешься, придумываешь план, собираешь единомышленников и начинаешь двигаться, ты вправе рассчитывать, что увидишь результат. Не только твои дети, но и ты сам.

Прощание с Павлом Шереметом в Украинском Доме было прощанием и с тем будущим, которое создавал он. После того, как Павла убили, осталось только то будущее, которое создаем мы.

И это не одно будущее, а как минимум два.

Первое — то, в котором Украина становится страной победившей Революции Достоинства. В этом будущем полномочия правительства и Рады по-настоящему зависят от избирателей, создана работоспособная система правосудия и коррупционеров приглашают заходить на посадку.

Второе будущее — то, в котором Украина становится страной проигравшей Революции Достоинства. Все остается примерно как сейчас: правительство и Рада зависят от всякой олигархической гнуси, система правосудия никого не способна привлечь к ответственности, а коррупционеров приглашают заходить на Банковую.

При этом пока ситуация выглядит так, что на ускорение перемен работают в основном негосударственные организации, а вот официоз большей частью налегает на привычный тормоз. Стоит ли удивляться, что наблюдаемые результаты их усилий так разительно отличаются?..

В том же убийстве Шеремета официальное расследование продвинулось почему-то не так далеко, как журналистское. Фильм «Убийство Павла» уже прокомментирован руководством МВД  в том ключе, что, как же так, многое из обнаруженного авторами следствие упустило (дословно: «многие факты в этом расследовании нас заинтересовали»). И журналистов Слідство.Інфо даже упрекают в том, что они заранее не сообщили о своих находках, которые превзошли достижения официального следствия, в прокуратуру и СБУ.

Эти упреки были бы справедливы, если бы репутация следствия располагала журналистов к доверию. Увы. Предыдущие сообщения СМИ о случаях коррупции, в том числе в правоохранительных органах, так и не привели к ощутимым результатам — если не считать такими результатами случаи нападения на журналистов. Это как-то не слишком способствует доверию. Особенно если учесть, что одна из обнаруженных Слідство.Інфо ниточек протянулась напрямую в СБУ.

Примерно такая же ситуация складывается и в других областях. Например, мониторинг незаконных заходов иностранных судов в порты Крыма ведут волонтеры неформального ИнформНапалма (хотя у государства есть — впрочем, есть ли? — для этого собственные службы), но результаты расследований, переданные в официальные структуры, большей частью приводят лишь к заверениям, что меры будут приняты, причем этими заверениями все и заканчивается.

Реальность все более убеждает в том, что Украиной, которая внятно заявила о своем намерении идти в будущее, руководят люди, которые публично это намерение разделяют, но про себя считают его блажью, и ничего, кроме собственного уютного прошлого, не знают и знать не хотят. Под телекамеры они торжественно жмут на газ, прекрасно понимая, что педаль газа сломана предыдущим владельцем, а новым так и не починена, так что на самом деле никто никуда не поедет.

Особенно для них невыносимо представление об ответственности — судя по тому, как последовательно и наглядно тормозится и профанируется на практике реформа следственной и судебной систем. Так проявляется характерная форма реформаторской трусости. Не дай бог, с кого-нибудь действительно спросят по делам его в этой жизни, а не в следующей. Ни всегда легитимного Януковича, ни убийц Небесной Сотни, ни Чауса, ни Онищенко, ни Насирова, ни Мартыненко нынешняя судебная система обработать пока не в состоянии. Дело о трагедии 2 мая, дело об убийстве Бузины (как бы вы ни относились к покойному, убийство должно быть расследовано и наказано судом), дело о метании гранаты под Радой — громких заявлений обо всем этом было сделано множество, но громких приговоров мы не видели ни одного. Есть ли у вас сомнение, что расследование убийства Шеремета, даже если оно выйдет на исполнителей и заказчиков, станет просто очередным пунктом в списке дел, которые нынешний украинский суд окажется просто не в состоянии довести до логического завершения?

Как вообще охарактеризовать уверенность в том, что нынешняя власть настроена эту судебную импотенцию тщательно сберечь? Думаю, слово «полнейшая» будет вполне уместно.

И дело тут даже не в злом умысле — дело почти всегда не в нем. Дело в неспособности к переменам. Власть в Украине пытается снова сделать себя никому не подотчетной, ни перед кем не ответственной и, на всякий случай, не особенно сменяемой — и все это не из-за острого желания снова стать «теплым подбрюшьем» путинской России (существующей именно на этих принципах), а из-за вполне проявившейся за три года общей реформаторской некомпетентности. Это же так типично, когда с функционера невозможно спросить за отсутствие результата. Перемены заявляются, но не идут, и оснований для беспокойства как-то нет. Президент берет следствие под контроль, совершенно не имея в виду, что это его к чему-то хоть сколько-нибудь обязывает. Кадровое обновление прокуратуры закончено, почти все лица те же и никто из заживо люстрированных не остался без кабинета. Порядок проверки деклараций госслужащих утвержден, но результаты проверок (если они вообще будут, эти результаты) нужно будет нести в суд, которого по-прежнему нет. Новый избирательный кодекс не принят, потому что старый не жмет (особенно с прежним составом Центризбиркома). Срок полномочий председателя Конституционного суда истек, но не просить же удобного человека просто так уйти. Это как-то против привычек нынешней власти и, что вполне очевидно, лично господина президента.

Впрочем, погодите — есть у нас и примеры президентской решительности и натиска. Например, в сюжете об утверждении Радой Юрия Луценко генеральным прокурором. Там все было очень бодренько. И в приостановлении гражданства внезапных «главных врагов» Украины — депутата Артеменко и Саши Боровика. Значит, может — когда захочет!

Из чего следует, что в остальных случаях — не хочет… Или не может. При всех своих талантах и при всей небывалой концентрации политического влияния в кабинетах на Банковой.

Концентрация политического влияния есть, но что делать с тем, что понятие «политическая воля» у нас в 99% случаев сопровождается глаголом «отсутствует»?

Волонтерские блокады Крыма и грузоперевозок через линию разграничения на Донбассе ясно показали, что с этим делать. Безынициативность власти можно частично компенсировать инициативой общественной. То, что власть не в состоянии остановить, она пытается возглавить — и оказывается вынуждена все-таки двигаться в том направлении, в каком ее подталкивают неравнодушные граждане.

Есть опасение, что вопрос с судебной реформой придется двигать точно так же — снизу. Это определенно никому не понравится, но никакого достоинства без ответственности быть не может, а требование ответственности без суда безболезненным и нетравматичным точно не будет.

Подозреваю, что этого не хочет в Украине никто. А потому — двигайте реформу судебной системы, Петр Алексеевич. Не говорите о ней, не обещайте ее, не делайте успокаивающих жестов. Хватит воплощать в себе идею мудрого тормоза. Выберите, наконец, будущее перемен, а не будущее Януковича. И начните с создания реальных механизов обеспечения ответственности. Без них нас и страну не ждет ничего, кроме прозябания и нового упадка. Когда следствие по делу об убийстве Шеремета (которое все еще под вашим контролем) закончится, оно должно будет пойти в дееспособный суд, которого сейчас у нас нет. Займитесь этим вопросом. Украине нужно двигаться, а не терять время, пока вы медитативно озираете родной пейзаж.

Или бросайте все — и бегите. Потому что, господин президент, если правосудия в Украине по-прежнему не будет ни для кого, его не будет и для вас.

Силы добра против сил разума. Проблема компетентности избирателей

Допустим, вы заболели. Не дай бог, конечно. Но допустим. Раньше у вас таких симптомов не было, и вы надеетесь, что они не появятся и впредь, но вот именно сейчас вам нужно понять, во-первых, что это за напасть, и, во-вторых, как и чем ее лечить. Как вы в такой ситуации поступите: обратитесь к врачам — или попытаетесь установить диагноз и наилучший способ лечения путем проведения референдума у себя в фейсбуке?

Можете не отвечать, я, в принципе, знаю ответ. Вы же не идиот. Вы обратитесь к специалистам. Здравый смысл требует. Личное здоровье — слишком серьезный вопрос, чтобы решать его голосованием хорошо знающей вас, но плохо знающей медицину общественности.

Но это когда речь о личном здоровье. А когда речь заходит о здоровье общественном, а также о других важных вопросах социального бытия, без голосований, плебисцитов и прочих референдумов не обойтись. Граждане должны иметь возможность принимать участие в решении принципиальных для них вопросов. В том числе вопросов в тех областях, профессиональными знаниями в которых они, мягко говоря, не обладают.

А поскольку квалифицированные специалисты в каждой области (вообще в любой) составляют очень небольшую долю от принимающих участие во всеобщем голосовании, решения в таких голосованиях неизбежно принимается не ими, а неквалифицированным большинством.


Приземление идеалов 

Это противоречие глубоко заложено в традиционной политической формуле «всеобщего, прямого, равного и тайного голосования», которая (как это часто бывает с формулами) великолепна как идеальный принцип, но требует немедленных уточнений, как только дело касается практики. Например, по-настоящему «всеобщим» избирательное право фактически никогда не было — доступ к нему и сейчас ограничивается как минимум цензами гражданства, возраста и (в отношении права не только избирать, но и избираться) оседлости. Далее: выборы даже в наиболее демократических странах не всегда «прямые» — президента США, например, избирают через промежуточные коллегии выборщиков. Эти же коллегии выборщиков можно привести как пример того, что выборы могут не быть «равными», потому что выборщики в разных штатах представляют разное число избирателей. Принцип «тайности» выборов выдерживается лучше, однако и тут время и ситуация готовы внести коррективы, поскольку анонимное голосование дает свободу выбора, но и снижает личную ответственность каждого голосующего за итоговый результат.

Все это не означает, конечно, что сам принцип демократических выборов плох. Принцип-то хорош. Но любое воплощение принципа в практику неизбежно сопряжено с компромиссами и, стало быть, с отступлениями от идеала. В разных странах общества работают по-разному, а потому в каждой стране электоральные механизмы адаптируются и настраиваются по-своему, единого универсального «рецепта демократии», верного для всех, просто не существует. Кроме того, живое общество постоянно развивается, а потому даже хорошо настроенные демократические механизмы требуют регулярной доработки, чтобы они и далее соответствовали вызовам времени.

На протяжении всего XX века социологи исследовали теоретические электоральные модели, а политики-реформаторы проектировали и совершенствовали практические механизмы выборов. Механизмы эти работали более-менее удовлетворительно, отражая как несомненные достоинства, так и трагические недостатки каждого общества.

Одновременно накапливался глобальный опыт, который со временем позволил создать новую компетенцию: умение целенаправленно и в рамках закона влиять на результат массовых голосований.

В этом не было ничего предосудительного — политические или общественные группы закономерно заинтересованы в полезных для них итогах голосований. Именно конкуренция таких групп дает возможность вызвать в обществе дискуссию, поставить социально важный вопрос и убедить избирателей предпочесть тот или иной вариант решения.

И все бы ничего, если бы не то, что большинство голосующих составляют люди, у которых своих вариантов решений нет. Как было сказано выше, высокая компетентность — удел квалифицированного меньшинства. Именно это меньшинство вырабатывает и предлагает варианты решений. Остальные же выбирают из предложенных вариантов тот, который им больше нравится. В лучшем случае, выбор избирателей опирается на авторитет специалистов, которые эти решения выработали или поддерживают.

Но настоящая проблема заключается в том, что этот «лучший случай» в последние пару десятилетий перестал быть самым распространенным.

Кузницы мнений против помоек суждений 

Вернемся к тому, с чего начали. Допустим, вы заболели. Вызвали врача. Пришел незнакомый специалист, поставил вам диагноз и прописал какие-то невкусные таблетки. Сказал, что пить их надо долго и обязательно регулярно, иначе не поможет.

И сразу после того, как он ушел, заходит ваша соседка Тротильда Волопасовна. Вы ее знаете тридцать лет. Она прекрасный бухгалтер и готовит отличный борщ. И она вас сразу предупреждает, что прописанные вам таблетки — ерунда, они не работают, их надо выкинуть, потому что вот Волге Парашютовне из десятой квартиры они совсем не помогли, а Мизерине Робеспьеровне из тридцать пятой от них даже хуже стало.

И вот у вас на руках два варианта: профессиональный, но отвлеченный (врач незнакомый, но разбирается, какие в прописанных таблетках рабочие вещества и как они должны вам помочь при правильном приеме — но вы всего этого не знаете) и совершенно непрофессиональный, но эмоционально близкий (Тротильда Волопасовна вообще не врач, в медицине и фармакологии не разбирается, то есть, в этом вы с ней не разлей вода, а главное — не будет же она вам врать, в конце концов).

В итоге получается довольно страшненькая картина: чем хуже вы знаете медицину и чем лучше вы относитесь к Тротильде Волопасовне, тем больше шансов, что вы в такой ситуации предпочтете рекомендации врача не выполнять. Лечиться, конечно, нужно, но ведь тут не все так однозначно, думаете вы. И это значит, что невкусные таблетки будут каменеть в аптечке. На выборах между чужим профессионалом и своей Тротильдой Волопасовной уверенно победит последняя, а ваше здоровье окажется в проигрыше. Во всяком случае, уж точно не в плюсе.

Примерно то же самое происходит когда обществу предлагается сделать выбор между трудными (но необходимыми) реформами и простым (и заведомо ни к чему не обязывающим) кое-какерством. Реформы, конечно, нужны, думаете вы, но с ними тоже не так все однозначно, как хотелось бы. Вот в Кирзолезии тоже были реформы, и все одно там воруют. А в Бомбопруссии от реформ так и вообще еще хуже стало. Так что лучше как-нибудь без них. Кое-как справимся, раньше-то как-то справлялись и пока не померли.

Профессиональные мнения? Да, конечно, они нужны. Так никто же и не против. Но голосовать мы все равно будем за тех, чьи суждения нам эмоционально близки. Пусть даже они не совсем профессиональные.


Живые звезды и мертвые болонки 

Людей нельзя заставить голосовать только на основании рациональных аргументов. В избирательном поединке между суровым профессором-экономистом и безудержной звездой раскрученных телевизионных шоу профессору ничто не светит. Он даже по количеству прилагательных уступает. А уж по качеству прямого эфира (химики меня особенно поймут) — тем более.

Раньше было иначе, расскажут вам те, кто помнит. Раньше знания и компетентность ценились в политике выше.

Нет, возразят те, кто анализирует. Раньше было точно так же. Но раньше медиа были другие, и это факт. Пока медиа работали в основном со словом, печатным или произнесенным, авторитет строился на умении излагать, аргументировать и отстаивать свою позицию. Потом пришла картинка и затмила слово напрочь. Стала цениться способность показать график. По графику видно сразу, без объяснений, как что-то растет. Или падает. Объяснять уже не обязательно, но если все-таки попросят, то можно в качестве объяснения показать еще один график после рекламной паузы. Дикция стала важнее аргумента, а умение держать нужную интонацию напрочь убирает любую профессиональную компетентность. Приоритеты понятны.

Но и это еще не все. После картинки (которую все-таки по телевизору показывали, а там места и времени на всех не хватало) пришли блоги и социальные сети, которые дали возможность высказываться абсолютно всем и по совершенно любому поводу. Причем вполне авторитетно. Только для авторитета профессиональные достижения больше не нужны, нужно много подписчиков и френдов. Пишите коротко, хлестко, матерно, безжалостно, часто, на любые темы, которых народ сегодня жаждет. Авторитет «лидера мнений» сам идет в руки. Лайк. Репост. Чекин. Вистую. Туше. Виртуальные ценности эпохи информационного взрыва.

Как потребитель информации и тожеблогер (пишется слитно), я не вижу в этом большой проблемы — но как избиратель и политический обозреватель я ее очень даже вижу. Современные электоральные механизмы предполагают дискуссии конкурирующих партий и кандидатов. Это осталось. Но эти механизмы строились при прежних «словесных» медиа в расчете на предметные сопоставления платформ, позиций и программ — то есть, по вопросам, требующим компетентности. Дискуссии такие все еще есть, но предметность из них стремительно истекает. Она больше не нужна для победы на выборах.

Медиа быстро приспосабливаются к новой ситуаци. Они все лучше эксплуатируют эмоциональную и имиджевую подачи и компенсируют ими жуткий дефицит рационального содержания. Звезда раскрученного телевизионного шоу получит миллионы голосов избирателей, не приведя ни одного аргумента в пользу своей позиции и даже не будучи в состоянии ее внятно изложить. В крайнем случае, за изложение позиции в нынешних медиа сходит повторение чужих лозунгов, злоупотребление цитатами из Жванецкого и воспроизведение актуальных мемов.

Но и это еще более-менее позитив. А ведь медиа работают еще и с эмоциональным негативом, который избиратель впитывает еще лучше и прочнее. Нечаянно задавленная кандидатом в депутаты дурная болонка может стать информационной торпедой, которая навсегда собьет его с политической траектории. Его компетентность, его политическая платформа и его умение аргументировать для избирателя могут быть сведены на нет одной фотографией с места происшествия.

Ну и ладно, скажете вы. У нас таких компетентных кандидатов десятки тысяч. Согласен. Но голосуем мы, граждане, все равно не за таких — если судить по нынешнему составу Верховной Рады и по данным соцопросов. Мы откровенно голосуем не за профессионалов, а за популистов и кое-какеров. Мы крайне недовольны результатами их работы (судя по данным соцопросов), но при этом предпочитаем, чтобы профессионалы так и оставались кандидатами, а выборы выигрывали все те же, хорошо знакомые и медийно прокачанные.

Перспективы всемирной победы сил добра над силами разума 

Глупо было бы ограничивать проблему менталитетом именно нашего избирателя. Доработка электоральных механик отстает от развития информационной среды повсюду. Информационный взрыв ухудшил качество общественной дискуссии глобально. Об этом вполне можно судить по тому, как за последние годы усилились позиции политических сил разной степени постправданутости.

Если прежде популистов можно было выкосить из политики тем, что у них не находилось ответов на профессионально заданные вопросы, то теперь они вполне в состоянии, например, выигрывать выборы при проигранных дебатах — именно потому что вменяемость, компетентность и профессионализм теперь воспринимаются на уровне массового сознания (или подсознания) как нечто глубоко второстепенное по сравнению с мультипликационной прической, эмоциональным напором и твердым обещанием решить все проблемы быстро и бесплатно. Безграничный апломб и отказ от попытки даже имитировать понимание сложности проблем, стоящих перед современным миром, вдруг оказались настолько козырным пакетом достоинств, что некоторым чемпионам даже мертвая болонка оказалась бы не в состоянии повредить, не то что очевидная завиральность обещаний.

В фильме Майка Джаджа «Идиократия» было довольно бесцеремонно показано, к чему такая политическая тенденция может привести. Фильм плохой, но, куда ж деваться, наглядный. Суть его в том, что пока образованные и умные земляне учились, поднимали компетентность, упорно работали и из-за всего этого откладывали рождение и воспитание детей, другие земляне, потребности которых вполне удовлетворяло социальное пособие, не желали учиться и работать, а потому ускоренно рожали и выращивали себе подобных. И, естественно, очень скоро стали не просто большинством, а ста процентами населения.

Очень хочется этого счастья как-нибудь избежать.


Невкусные таблетки 

Проблему неизбежно придется решать в нескольких направлениях.

Во-первых, нужно ухитриться и создать в информационной среде эффективные инструменты для сокращения ее невыносимой замусоренности — видимо, за счет учета фактора репутации. Первые шаги в этом направлении уже делаются, но попыток реализовать системные решения пока не видно. Фейки, дилетантские суждения, источники недостоверной информации — все это пусть остается для тех, кто согласен ими питаться в репутационной яме. Недостатка в аудитории у таких источников не будет — как никогда не было нехватки читателей у «желтой прессы» в эпоху бумажных газет. Но такое обычное сейчас попадание крысиного помета в борщ выборов так или иначе придется сводить к минимуму.

Во-вторых, избирательные механизмы демократий должны быть приведены в соответствие с требованиями времени и информационной цивилизации. Возможно, речь может идти о включении в эти механизмы элементов меритократии, чтобы появилась возможность учитывать разный уровень компетентности избирателей в тех вопросах, которые решаются при их участии. Для электронных систем голосования это вполне решаемая задача, дело за принципиальной постановкой. (Да, это похоже на ценз и подразумевает неравенство. Предложите лучше. Или пусть все поголовно получат высшее образование в Оксфорде, я не возражаю).

В-третьих, нужно как-то поспособствовать трансформации граждан из привычного состояния «я лучше вас знаю вашу профессию» в пока еще непривычное «там, где я ничего не понимаю, я ни на что не претендую» (автора это касается в первую очередь). Тротильда Волопасовна никому ничего не должна, конечно, но ей так или иначе придется перестать управлять соседями, страной и Вселенной.

(Здесь должно было быть «в-четвертых» про медиа, но тут я пас. Тот самый случай, когда кто-то врач, а ты аппендикс.)

Можно, конечно, ничего в этой сфере не предпринимать. Но тогда мы весьма скоро будем воспринимать «Идиократию» Майка Джаджа не как резкую сатиру, а как бытовую лирику.

Впрочем, зачем нам кино? Реальные примеры скоростной социальной деградации у нас и так уже есть.