Зеленский как расписная крынка, или Чем бы еще украсить тын

Владимир Зеленский (фото - Андрей Гудзенко/LIGA.net)
Владимир Зеленский (фото - Андрей Гудзенко/LIGA.net)
Владимир Зеленский (фото — Андрей Гудзенко/LIGA.net)

Легкость, с которой украинские избиратели ввели во власть Владимира Зеленского, стала неожиданностью для многих, кто привык относиться к власти с полной серьезностью — в том числе и для меня. А для меня неожиданность — это повод для размышлений, поиска недостающего понимания. И как такой повод это всегда интересно. 

Реалии советской и постсоветской политки совсем не располагали к пофигистическому отношению к личности того, кто стоит во главе страны. Даже без ядерной кнопки в кармане и серых шеренг с примкнутыми штыками, выставленных против протестов, лидеры государства вызывают у постсоветского человека привычную настороженность, потому что власть все равно ассоциируется с подавлением, воспринимается как нечто нависающее, надзирающее, наказывающее за проступки. Опыт подчинения государственному патернализму у нас был, а другой опыт большинству граждан бывшего СССР взять было неоткуда.   

Большинству — но, к счастью, не украинцам. Ржавчина совка не миновала и нас, но под этой ржавчиной сохранился уникальный опыт казацкой анархии (именно анархии, потому что первоначально, по Кропоткину, анархия — это государственный строй, основанный на низовом самоуправлении, зародыше того, что в соверменной либеральной Европе называется «принципом субсидиарности»). Опыт во многом печальный, потому что именно эта анархия раз за разом предавала и подрывала сначала зарождавшуюся, а потом и состоявшуюся украинскую «вертикальную» государственность. Но при этом опыт и сейчас поразительно живой, да еще и диктующий принципиально иное, анти-патерналистское отношение к власти. Потому что гетманы и кошевые легко и часто избирались и изгонялись, а держалась Украина не ими, а простым казаком, который был и сам себе хозяин, и сам себе защитник, и сам себе власть. А гетман был при нем — не царь, не хан и не султан, скорее, раскрашенная крынка, со всем уважением надетая на тын. Тын и без нее хорош, но с крынкой-то и с уважением он веселее. А раз так, то почему бы шановному козацькому товариству и не вручить гетманскую булаву хоть бы и Зеленскому, если более достойного никого не нашлось? 

И настолько вразрез шла эта вольная анархия и имперскому, и советскому отношению к власти, что с привычной для моего поколения государственной логикой XX века она никак не вязалась. 

Не вязалась она, по меркам того же века, и с войной. Хотя именно «вертикальное» государство организацию сопротивления российской агрессии поначалу откровенно завалило, а спасла ситуацию как раз добровольческая и волонтерская анархия, та самая низовая саморганизация, у которой как бы сами собой появились собственные «кошевые» и «гетманы», — которые, когда стали громаде более не нужны, точно так же как бы сами собой расточились — или скурвились — или вернулись в исходное состояние — или вечная им память…  

А что же «вертикальное» государство, которое, едва очухавшись и приняв властную осанку, приняло дела у волонтеров? Чуда не случилось — оно снова скатилось на рельсы привычных регламентов, охранительских и косных. В колею исполнения откровенно устаревших законов, которые обещало пересмотреть. В совково-бюрократический управленческий дискурс, модернизировать который собиралось, но так, в сущности, и не собралось. К привычным лозунгам «давайте-не-будем» и «сойдет-и-так».

А что? Формально-то у государства и так есть все, что нужно. Судебная система формально есть. Антикоррупционные институты формально работают. Коалиция большинства в Верховной Раде формально существует. И ответственность депутатов перед избирателями — тоже формальная, конечно, боже упаси от реальной. Самоуправление и децентрализация формально тоже налаживаются, а местами даже неформально. Выборы…

А вот как раз с выборами формальный подход — возьми да и не сыграй. Опаньки.

Потому что как только товариство пожелает сказать кошевому — «клади палицу! клади, чертов сын, сей же час палицу! не хотим тебя больше!», — оно ж скажет. Потому что — ну не хотим его больше, куда ж деваться. И формальности тут ни при чем. Потому что это та самая живая и вольная анархия, — она же настоящее природное самоуправление, — которому никакая формальная децентрализацияне нужна. Она просто в Украине есть. В людях. В громадянах. И совок ее не убил, и НКВД не выбило, и Голодомор не выморил, и коррупция ее не съела, и кремлевскую крепостную империю от нее выворачивает пропагандистской слизью, приятного ей аппетита. 

Из нее, из этой гражданской вольницы, нужно здесь государство строить, и без привычной формальности. И если «у Зеленского» этого не поймут, как раньше не поняли «у Порошенко», то будет и Зеленскому по итогам пятилетки (а то и раньше) от нашего товариства то же «клади, чертов сын, палицу», — со всем уважением. Жаль только будет потерянного времени, и не впервой жаль, да что ж поделаешь… 

А вообще — противоположности сходятся. Даже самые «вертикальные» империи рано или поздно вносят в свою культуру идею, что лучше уж с пустым местом, чем с доказанным бездарем или проверенным негодяем на высоком посту. 

«Он правит страной, наставляет на путь, гармонически сочетает Инь и Ян и властвует над ними — такова эта высокая и важная должность. А посему, если нет достойного человека, пусть эта должность остается свободной».

«Повесть о Доме Тайра», Япония, написано не позже XIV века. 

Иные имперские достижения не грех и перенять. Если придутся к руке, конечно.  

Колонка опубликована на LIGA.net

Проигравший наследует все. Как Юлия Тимошенко станет президентом

Юлия Тимошенко (Фото Андрея Гудзенко / LIGA.net)

«Пэ упало, Зэ пропало»… Это не дурацкая считалка, это вполне трезвая оценка ситуации, в которой мы оказались перед вторым туром выборов президента.

Петр Порошенко мало того что не привык оказываться в положении догоняющего, он еще и вынужден догонять соперника с совершенно фантастическими для украинской политики свойствами. Его конкурент выглядит не участником соревнований, а механическим зайцем, которого на собачьих бегах запускают перед гончими — он безмятежно метется по треку где-то впереди, вроде бы всем виден, но для преследователей в принципе недосягаем, и победой можно считать что угодно, но только не пересечение финишной черты раньше него.

Никакие методы предвыборной борьбы против такого конкурента не действуют, потому что он в этой борьбе фактически не участвует — лишь дает соперникам возможность вымотаться, выложиться, потерять дыхание и сдаться. Он выглядит электорально непробиваемым. Все атаки, рациональные и иррациональные, отскакивают от него, как шарики для пинг-понга от стены Синг-Синга. Или, если хотите, проходят насквозь, как электромагнитная волна через атмосферу. Запущенная политтехнологами Банковой пугалка про «голограмму» до отвращения точна как политическая метафора, но и она не поможет делу, поскольку обращается к рациональному мышлению избирателей, а вся кампания «голограммы» направлена на возбуждение коллективного политического бессознательного (поднятого так близко к поверхности, кстати, всеохватным политическим лицемерием администрации самого Порошенко).  

С другой стороны, более чем вероятная победа вовсе не дает Владимиру Зеленскому настоящего выигрыша — именно из-за того, что его «неуязвимость» и «непробиваемость» исчезнут сразу после объявления результатов второго тура. Все предвыборные приемы его штаба эффективны лишь в период предвыборной кампании, а сразу после ее завершения перед «командой Зе» встанет во всей красе эпическая пирамида проблем, оставшихся от предыдущей администрации, и теперь это будут уже проблемы нового избранного президента, и механизмы их решения тоже нужно будет создавать ему — и его команде, о которой мы до сих пор ничего не знаем, кроме разноречивых, надувных и весьма резиновых с виду благих пожеланий. Образ, выстроенный на иррациональном фундаменте, просто не будет работать в поле рациональных компетенций, он в нем сразу рассыплется. 

Если это допущение верно, мы получаем политически весьма многообещающую (особенно в контексте продолжающейся агрессии России) картину: слабый (из-за неприспособленности к взаимодействию с политической реальностью) новоизбранный президент и еще более слабый его основной соперник, давно растерявший былую поддержку, деморализованный поражением, со сбитым дыханием и растоптанным самолюбием — но при этом накрепко привыкший, спасибо его тактичному окружению, считать себя всеобщим любимцем. Это тоже, кстати, к вопросу о сопособности жить в политической реальности.

А теперь перейдем к той самой политической реальности.

А в ней нас ждут парламентские выборы. И очень скоро.

И на этих выборах результат партии Слуга Народа, которая (пока) существует исключительно как приложение к Зеленскому, будет прямо зависеть от масштабов поддержки избирателями лично Зеленского, и если эта поддержка действительно после выборов стремительно рухнет, то… 

…Порошенко и его давно затоптанной в политическом мусоре Солидарности (вы еще помните о ее существовании?) тоже ничего не светит — просто потому что проигрыш ее кандидата на президентских не даст партии из этого мусора выкарабкаться. Даже для того, чтобы хотя бы отдышаться и перегруппироваться, времени не хватит. Про то, что функционеры и прагматичные карьеристы из партии банально побегут, унося с собой чувствительные партийные секреты, можно и не упоминать. То, что давно стало привычкой, трудно считать предательством. И поэтому…

…Звездой нашего нового «Орфеума» становится кандидат номер три. Юлия Владимировна Тимошенко и ее верная Батькивщина. ЮВТ, выбывшая из президентских после первого тура, опытная, решительная, по-прежнему беспринципная и по-новому раззадоренная, оказывается в центре украинской версии «Карточного домика», где она вполне способна собрать львиную долю политического капитала, растерянного ее соперниками (сказал бы «более удачливыми», но выше уже успел именно в этой удачливости усомниться). Популизм Тимошенко никуда не делся, ее актуальные конкуренты убедительно сожрали друг друга во втором туре, хватка у нее прежнняя, бульдожья, программа готова — и кто же в такой ситуации способен воспрепятствовать ей создать одну из крупнейших фракций в новой Верховной Раде, сделать ее частью новой коалиции, обеспечить себе важнейшую «золотую акцию» — и получить пост…

…нет, не главы Кабмина. Спикера Верховной Рады. Так будет короче и проще.

Потому что в Конституции Украины есть статья 112, в которой сказано, что «у разі дострокового припинення повноважень Президента України … виконання обов’язків Президента України на період до обрання і вступу на пост нового Президента України покладається на Голову Верховної Ради України».

Элементарная одноходовка.

Если, повторюсь, мое понимание ситуации с избранием Зеленского адекватно реальности, то поводов избавить его от президентской булавы он даст более чем достаточно, и очень скоро. Даже если заполошно предложенный Порошенко закон об импичменте не будет принят. Сюжетные задумки в этом направлении у нашего политикума найдутся, и если за дело возьмется бронебойная Юлия Владимировна, да еще и в кресле спикера, мы имеем огромные шансы увидеть, как эти задумки реализуются. Все. И даже не одна за другой, а одновременно. Ковровая бомбардировка по политическому полю нового президента.

Исполняющая обязанности президента — это почти президент. И впереди будут предусмотренные Конституцией новые выборы, на которые ее прежние соперники выйдут в лучшем случае в виде недоеденных репутационных обрубков. И будут ли они в таком состоянии для нее конкурентами?..

Возможен ли такой сценарий? Конечно, предопределенности нет. Я не политический детерминист, да и Украина вполне наглядно показала, что любая политическая предопределенность ей отвратительна.

Особенно если сценарий публично озвучен, предупреждение сделано и найдется политическая воля — и политическая сила — для создания и реализации контр-стратегии.

А еще я оптимист. Несмотря на войну с Россией, несмотря на феерическую импотенцию традиционных политических элит, несмотря на всемирный медийный кризис и лично Владимира Зеленского. Мы все равно добъемся своего. Главное — не сдаваться.

Колонка опубликована на LIGA.net


Каждый из вас предаст меня: Петр Порошенко и «тайная вечеря» КСУ

Петр Порошенко

Признание неконституционной статьи УК о незаконном обогащении стало ударом не только по созданной за последние годы антикоррупционной инфраструктуре. Это решение Конституционного суда может оказаться одной из мощнейших политических диверсий против действующего президента. И поскольку эта диверсия осуществлена за месяц до выборов, она вполне может стоить Порошенко избрания на второй срок.

Эффектитвная антикоррупционная политика и создание в Украине работающей антикоррупционной инфраструктуры были не только одним из категорических требований Майдана, но и важными факторами сотрудничества Украины с европейскими партнерами и международными организациями. И даже при том, что Порошенко не был достаточно настойчив, последователен и убедителен в этой сфере («голуби сизокрылые» как летали, так и летают — ни один не сел, да и обещание «рубить руки» ворующим у армии тоже остается без судебных приговоров лишь фигурой речи), сделано в этой сфере при его президентстве было довольно много, начиная с принятия пакета антикоррупционных законов в 2014 году. Создание НАБУ, НАПК, САП, запуск реестра электронных деклараций, принятие закона о Cпециализированном  антикоррупционном суде, открытие дел против крупных чиновников и депутатов — все это так или иначе предъявлялось Евросоюзу и международным финансовым организациям как аргументы в пользу того, что Украина как минимум небезнадежна в смысле борьбы с коррупцией, а потому вполне заслуживает политической и финансовой поддержки. И эта поддержка, которая выглядела достаточно уверенной и последорвательной, была тем жирным плюсом, который можно было ставить Петру Алексеевичу в безусловный зачет. До прошлой недели даже его критики признавали, что тему внешней политики Украины президент держит уверенно.

Однако решение Конституционного суда этот аргумент эффективно свело к нулю. Созданная в Украине антикоррупционная инфраструктура лишилась одного из краеугольных камней. НАПК заявляет, что у Агентства теперь нет юридических оснований для проверки деклараций. НАБУ заявляет, что Бюро вынуждено закрыть не только начатые расследования, но и уже переданные в суд дела. Юристы считают, что в области борьбы с коррупцией страна отброшена на четыре года назад. Большая семерка и Всемирный банк выпускают совместное заявление, в котором при всем желании не удается найти ни капли благодушия или одобрения — скорее, наоборот.  

И все это, повторюсь, происходит за месяц до первого тура президентских выборов. 

Петр Порошенко
Петр Порошенко

Как бы критически я ни относился к Порошенко, представить себе, что катастрофическое для него решение КСУ пролоббировал или как-то ускорил он сам, я не могу. Напротив — президент в последнее время пользовался каждым случаем, чтобы подчеркнуть, что антикоррупционная реформа «на  ходу» и вскоре должна дать ощутимый результат. Учитывая то, что запрос гражданского общества на такой результат только растет, это была понятная и логичная позиция, крайне важная для Порошенко в контексте близких выборов. Скандальное же решение КСУ эту его позицию напрочь уничтожает. Оно могло бы стать результатом усилий самого Порошенко лишь в том случае, если бы он вдруг сознательно переключился в режим полного и откровенного торможения всех реформ, то есть, фактически в режим «нового Януковича». Но если даже так — зачем это делать перед выборами? 

В то же время, совершенно невозможно представить, чтобы Банковая совсем не интересовалась повесткой Конституционного суда и не мониторила рассмотрение дел. Пусть даже не влиять на решения КСУ (закон этого не допускает, если не принимать во внимание традиционное пренебрежение «админресурса» этим неудобным для него обстоятельством), но хотя бы оценивать варианты грядущих решений и их ближайшие последствия они обязаны. Однако ситуация с решением КСУ по незаконному обогащению выглядит так, будто это решение обрушилось на Администрацию президента как гром с ясного неба — вместе со всеми его последствиями для внутренней и внешней политики. Даже в составе КСУ были противники принятого решения, но тревогу все равно никто из них не забил. 

Никто не ждал такого решения КСУ? Никто не предполагал, что оно возможно? Не знали и не учитывали предварительный расклад голосов судей? Судьи провели «тайную вечерю» в условиях полной и непробиваемой конспирации? Не смешите. 

Помимо версии о запредельной (в этом случае действительно запредельной — во всех смыслах) некомпетентности команды АП, я вижу только одну возможность: ближайшее окружение Порошенко (или какая-то его крайне влиятельная часть) разуверилось в  способности президента выиграть выборы и нашло экстренный способ обезопасить себя от ответственности на случай, если второго срока не будет и рассчитывать на Порошенко как на средство «прикрытия» будет нельзя.

То, что этот способ предполагал прямой и грубый «кидок» действующего президента и мощный удар по перспективам его второго срока, было для инициаторов и лоббистов решения КСУ уже неважно. Самого Порошенко в таком раскладе просто цинично слили. 

Судя по выбранному для этого времени и способу, нанесенный президенту его окружением удар вполне может оказаться не последним. У Конституционного суда в повестке дня остаются много интересных запросов, «принципиальные» решения по которым могут электоральные перспективы Порошенко не просто обнулить, а свести в глубокие минуса. Например, КСУ вполне может принять решение о неконституционности закона о люстрации (с примерно той же аргументацией — «отступление от презумпции невиновности»), отменить запрет на деятельность коммунистической партии (закон же требует равного отношения ко всем политическим силам, включая откровенно пророссийские) и так далее. Кстати, логика предыдущего решения также требует признать неконституционными «спецконфискации» активов коррупционеров, что, в частности, приведет к необходимости возвращать Януковичу активы, спецконфискацию которых Юрий Луценко любит поминать как свой выдающийся успех. Действительно — если следовать букве Конституции, игнорируя заложенный в нее смысл, КСУ может отличненько заровнять все, что можно считать достижениями реформ. Для Украины это будет означать полный крах, но недаром же было сказано — «пусть погибнет мир, но восторжествует закон».

(Именно такой сценарий — развал институтов через «абсолютизацию» абстрактных принципов без привязки их к реальности — активно продвигает Россия в «гибридных» операциях. Именно в них всеобщее избирательное право становится платформой для приведения во власть откровенно деструктивной силы, а свобода слова — для откровенно лживой пропаганды. Интересно, читали ли судьи КСУ «доктрину Герасимова»?)  

Вы думаете, что это невероятный сценарий? Подумайте еще раз. Конституционный суд уже подорвал, одним лишь своим решением по статье 368-2, всю антикоррупционную инфраструктуру. Не озадачившись последствиями. Не задавшись вопросом, во что ее создание уже обошлось стране и во что обойдется ее пересоздание на каких-то новых, пока даже не дискутировавшихся, принципах. Это не проблема КСУ и не его ответственность. 

Зато это проблема и ответственность законодательной и исполнительной власти. В частности — проблема и ответственность президента, у которого как раз в разгаре предвыборная кампания.

У Петра Алексеевича в сложившейся пиковой ситуации практически не остается привычных для него административных ходов — решение КСУ окончательное и «перебить» его просто нечем. А если президента действительно предало его ближайшее окружение, то и штатные политические варианты для него закончились. Остались нештатные, но окажется ли вросший в систему Порошенко на них способен?

Версия о предательстве соратников предполагает, что Порошенко становится одной из самых трагических фигур в истории Украины. Быть преданным ближайшими друзьями, которых он пять лет неуклонно берег от всех грозивших им невзгод и обвинений — это достойно пера Шекспира. 

Поискать, что ли, цитаты из его «Юлия Цезаря»?..

Колонка опубликована на LIGA.net


Второе гражданство и грех державной ревности

Паспорт Украины

Глава МИД Павел Климкин считает, что в Украине пора начать дискуссию по вопросу двойного гражданства.

Заявление примечательное, потому что в обществе такая дискуссия, по моим личным наблюдениям, идет уже очень давно, и не знать об этом министр не мог (и наверняка знал). Видимо, имелось в виду, что государство готово допустить для такой дискуссии то или иное «официальное» продолжение.

Этот оборот — «государство готово допустить» — я обычно использую со здоровой долей сарказма. Даже, я бы сказал, со здоровенной. Потому что в сегодняшней Украине государство на словах непримиримо и непрестанно борется с тем, что на практике оно же «готово допустить» — с безнаказанностью коррупционеров, с некомпетентностью правоохранителей и госслужащих, с откровенно пророссийской повесткой некоторых крупных медиа — и так далее. ЦИК великодушно регистрирует кандидатом в президенты Романа Насирова, наличие у которого британского гражданства подтверждено посольством Великобритании, но украинским судом отвергнуто как недоказанное. Это позорище наше государство тоже «готово допустить», потому что вынуждено постоянно ёрзать между формально очень приличными законами, по которым оно живет, и неприлично недоразвитыми институтами, которые не дают ему способности эти законы выполнять.

Паспорт Украины

С точки зрения законодательства Украины вопрос о двойном гражданстве не выглядит вопросом вообще. Формально там все четко и ясно — двойное гражданство запрещено, крапка. На практике же граждан Украины, коллекционирующих паспорта других стран, можно хорошо разглядеть даже просто включив телевизор. И если Труханов и Насиров свои коллекции лениво, но настойчиво отрицают (все-таки госслужащие, как это ни позорно для государства выглядит), то Игорь Коломойский о своих нескольких гражданствах спокойно говорит в интервью. Потому что хорошо понимает разницу между двойным и вторым (а также третьим) гражданством и больше не является госслужащим: в отличие от двойного гражданства, которое запрещено для всех граждан Украины, второе гражданство запрещено только для чиновников (да и то — запрещено, скажем так, «без фанатизма» — по закону типа нельзя, но на практике-то, если очень хочется, то очень даже можно).

Возможно, в заявлении Павла Климкина именно такое направление дискуссии и подразумевалось — давайте уж перестанем стесняться и прямо скажем, что чиновникам можно и двойное, раз уж оно для них все равно как бы есть, и повлиять на это государство не в состоянии? Нет, все-таки я предпочитаю думать о Павле Климкине существенно лучше. Человек он современный и понимает, что раз уж мы идем в Европу (хотя и не все — лица, обращенные к РФ, свободно могут идти в рифму, а это, понятное дело, совсем в другую сторону), то национальное законодательство о гражданстве действительно придется концептуально переосмысливать.

Концепция гражданства связана с концепцией государства, а в либеральных демократиях государство воспринимается в непривычных для пост-советских республик ракурсах. Оно не «владелец» страны, а часто даже не «управляющий» (для решения большинства задач хватает ресурсов самоуправления). В передовых странах оно выполянет сервисные функции, или же работает как платформа для реализации крупных общественных инициатив. Смотреть же на государство снизу вверх — это заплесневелый совковый атавизм, такой же живучий, как отвратительное административное чванство и «майбахи» у коллежских регистраторов. 

Так вот: либерально-европейский взгляд предполагает, что не гражданин является «собственностью» государства, а совсем наоборот — государство является «собственностью» его граждан. Именно из такого понимания удалось вывести принятую в Евросоюзе форму «комбинированного» гражданства, при котором национальный паспорт Франции, Германии и других стран ЕС дает также права гражданства над-национального, общеевропейского. И проблема с концепцией гражданства Украины (как я понимаю) в том, что эта концепция с общеевропейской пока не стыкуется.

Я впоне ясно осознаю, что на нынешнем этапе она и не должна с ней стыковаться — для столь решительных «стыковок» нам нужно, как минимум, сделать (попутно победив в войне) наше собственное государство дееспособным, эффективным, ответственным, хотя бы в общих чертах привести его к стандартам Европы — раз уж мы туда так уверенно идем. Попутно это отучит нас относиться к чванливой шелупени на «майбахах» как к должному и как к обыденности. Мы одна из самых крупных и при этом самая нищая на душу населения страна Европы, джентльмены и леди, и у нас самые распльцованные госслужащие и самые роскошные предвыборные партийные съезды. И граждане в большинстве почему-то не считают эти отвратительные понты чем-то из ряда вон выходящим. Сказывается многолетнаяя — с советских времен — привычка к униженности перед чванливым быдлом.

Из тех же времен — неприкрытая державная ревность, громкая обида на тех граждан, которые устали от недееспособности и неэффективности государства и отказываются от его гражданства в пользу более для них предпочтительного. Ровно такая же державная ревность была и во времена массовой эмиграции евреев из СССР — вот тебе документы сквозь зубы, да кто ты такой вообще, не нужен ты здесь никому, вали уже, пожалеешь сто раз, сдохнешь там под забором и никто тебе воды не подаст.

Государственный комплекс неполноценности и провинциальность как национальная идея выражаются и в этом тоже, и их нам также предстоит из себя вытравить.

Но прежде всего — для того, чтобы по-настоящему сделать шаг к Европе, нам придется сменить основной вектор отношения граждан с государством, поставить государство на место. А перед этим внятно сформулировать, что то за место и зачем оно вообще нужно.

Когда гражданин сможет с гордостью сказать — «Украина — это не только моя страна, но и мое государство», тогда можно будет и пересматривать концепцию гражданства. Естественно, в сторону снятия морально устаревших (до полной аморальности) ограничений для граждан и расширения доступных им степеней свободы.

И это будет уже совсем другая история.

Колонка опубликована на LIGA.net

Генератор случайных президентов

[Колонка опубликована на LIGA.net]

Это заблуждение, что при демократии итоги выборов определяют избиратели. При настоящей демократии итоги выборов определяет закон.

Результат выборов, проведенных вопреки закону (или с существенными его нарушениями) юридически ничтожен, и для установления и признания этого необходим по-настоящему респектабельный суд, независимый от любых политических сил, правящих или оппозиционных, и подчиняющийся только требованиям столь же уважаемого закона.

Именно принципиальная законность создает фундамент, на котором в современных демократических странах строится избирательная система (и, конечно, не только она). Если у общества нет желания или способности обеспечить безусловный приоритет законности, выборы неизбежно и стремительно становятся пространством для бесконеченых махинаций с цифрами, прямых и косвенных подкупов, игр со списками кандидатов, организованных «каруселей» и прочих милых шалостей, так хорошо нам знакомых по прежним электоральным циклам. Шалостей привычных и массовых, к ответственности за которые, что характерно, мало кого привлекли. По данным Гражданской сети ОПОРА, примерно 70-80% открытых (и это только открытых!) в связи с выборами уголовных производств вообще не доходят до суда. А когда доходят… В общем, там тоже все складывается довольно предсказуемо. В итоге ответственность за электоральные преступления несут лишь единицы, а число зафиксированных нарушений от выборов к выборам только растет. Снова процитирую данные ОПОРЫ: на внеочередных президентских выборах в 2014 году только ее общественные наблюдатели зафиксировали 724 нарушения, на парламентских выборах 2014 года — уже 1114 нарушений, а на местных выборах 2015 года их число выросло до 1559. 

Кто там искал точки устойчивого роста? Вот, пожалуйста. Пользуйтесь. И не благодарите.

Верховенство договорняков

Естественно, после Революции Достоинства все политические силы (вменяемые или хотя бы имитирующие вменяемость) обещали костьми лечь, но законодательно обеспечить, среди прочего, переход к полноценной европейской демократии, положить конец электоральным злоупотреблениям и тотальной безнаказанности для нарушителей. Собственно, на таких обещаниях эти силы и получили большинство в Верховной Раде. Парламентская каденция оказалась успешной как минимум в одном отношении: костьми они, судя по их рейтингам, действительно легли. Обещаний, правда, так и не выполнили, и к очередным выборам Украина подошла с доказанно отвратительным избирательным законодательством, в котором в свое время всласть повалялся уже пять лет как неактуальный Янукович. В остальном там, как говорится, никакой другой конь не валялся — вся постсоветская архаика аккуратно сохранена там в прежнем виде. О причинах не будем, чтобы не улетать в депрессию. И без того хватает.

Подлинным «знаменем реформ» почти все время после Майдана был фантастически несменяемый — опять же в прямом противоречии с законодательством, — состав Центральной избирательной комиссии во главе с глубоко подследственным Охендовским. «Знамя» это было настолько наглядно свернуто и зачехлено, что делало бессмысленными любые недоуменные вопросы. И действительно: ну какая может быть реформа избирательной системы, если даже чисто кадровые проблемы, безусловного и немедленного решения которых требует закон, не удавалось (или не хотелось) урегулировать в течение нескольких лет? Предельно наглядно было показано: ну и что, что закон, а мы тут договориться не можем, и вообще — «все остальные предложения еще хуже«.

Короче: идите со своими рассуждениями о верховенстве права в сад, а для нас договоренности (или их отсутствие) важнее. Прямым текстом фактически. 

И пока закон в отношении ЦИК не поменяли, чтобы он соответствовал договоренностям (не наоборот!), кадровый вопрос так и стоял. Устойчиво так стоял, не падал.

Добро пожаловать в беспредел

Если добавить в описанный политический ландшафт упершуюся не пойми во что, но надежно и бесповоротно, реформу судебной системы, получится картина в модном жанре эпохи пост-ренессанса — «Охотники несут дичь в живописных развалинах».

И развалин, и дичи, действительно, хватает.

Избирательная система законсервирована в прежнем виде и за пять лет заметных изменений не претерпела — разве что в проектах и на бумаге.

Ответственность за злоупотребления и махинации (в том числе в ходе выборов) как действенный фактор отсутствует. Для острастки могут наказать парочку не особо ценных и больше не полезных идиотов, попавшихся на совсем горячем, а остальные останутся при своих или уйдут на повышение.

ЦИК так и остался приятно управляемым для Банковой и прочих полулегально-полукриминальных группировок, что создает много удобных возможностей — например, закрывать глаза на те нарушения, которые «у кого надо», и реагировать на те, «у кого не надо». И пусть обращаются в суд.

Точнее, в живописные (на самом деле не очень) развалины, в которые превратилась при Януковиче судебная система, и которые при Порошенко стали, такое впечатление, одним из самых тщательно охраняемых памятников государственной архаики.

В контексте выборов для нас особенно важно, что вся эта дичь и вся эта архаика находятся у всех граждан на виду. Привычки стесняться-то нету у истеблишмента. И потом — ну, да, обещали реформировать. Так мы же внесли проект закона. Нет, он не принят. Не успели, не договорились, нет голосов, нет политической воли. Какие претензии?

От претензий, действительно, пользы никакой. Реальной возможности отозвать оборзевшего депутата у избирателей нет, реальной возможности избавить его от неприкосновенности опять же нет, зато есть реальная возможность через суд восстановить в должности с таким трудом уволенного Насирова (как же вы говорите, что суд ничего не может? вот же ж! вот! может, когда захочет!)

Но вместо претензий все это суммируется у избирателей в кандидатских рейтингах.

Мене, текел, фарес

Рейтинги и результаты соцопросов — это, конечно, еще не выборы. Но других градусников для такого случая наука пока не предложила. И эти градусники показывают опять же какую-то дичь.

Они показывают, что разочарование и усталость избирателей от ветеранов политического свиста размазано по всей замеряемой площади толстым и почти равномерным слоем — таким жирным, что нынешний владыка Банковой оказывается им придавлен практически до уровня какого-нибудь небезнадежного дебютанта. В списках кандидатов побеждает энтропия, и ее не сдерживает ни отсутствующий авторитет закона, ни репутационные соображения, которыми наши политики успешно и подчеркнуто пренебрегают, ни телевизор, от напора которого избирателя заранее тошнит (чего в упор не понимают политтехнологи, за что им отдельное спасибо). Разница в рейтингах большинства кандидатов находится в пределах математической погрешности — а это на практике означает, что дистанция между ними иллюзорна, что избиратель не видит между кандидатами вообще никакой разницы. Что все кандидаты без исключения взвешены им на весах и найдены очень легкими. И у всех предлагаемый ими позитив перекрывается подавляющим их негативом. И у того же Зеленского рейтинг относительно высок не потому, что он как кандидат чем-то хорош, а потому что остальные ухитрились скатиться еще ниже.

И за кого в таком случае избиратель будет голосовать? За того, кто ему меньше всех надоел? За того, кто последним отмочит в эфире что-то прикольное? За того, на кого барометр покажет? Не будут же люди вчитываться в программы кандидатов и оценивать их политические платформы — к этому у большинства кандидатов и избирателей нет не только привычки, но даже понимания, что это необходимо, чтобы сделать осознанный и ответственный выбор.

Поэтому то, что нас ждет в первом туре, будет очень мало похоже на выборы. Это будет чистая лотерея. Рулетка. Можно делать ставки от балды, можно играть по системе, но решение все равно будет принимать не закон, и даже не избиратель, а шарик, скачущий с красного на черное и застревающий в итоге на каком-нибудь «зеро». Спасибо за игру, Банковая сорвана, выигрыш забирает казино. 

Хорошо, конечно, что вслед за чисто лотерейным первым туром последует куда более компактный второй. Там будет выбор всего из двух кандидатов. Из двух зол выбирать проще, чем из нескольких десятков.

Но во второй тур еще нужно попасть — через ту самую непредсказуемую рулетку. 

Делайте ваши ставки

Среда, в которой значение структуры меньше, чем влияние случайности и стохастики, называется вырожденной.

Политическую среду, в которой пройдут выборы 2019 года, можно почти без натяжек считать именно таковой. В этой среде нет устойчивого и работающего юридического фундамента, в ней не созданы (или созданы с подкупающе откровенной формальностью) структурирующие надстройки — внятные и доступные для избирателя политические платформы, по которым «расходятся» позиции кандидатов, а также выдерживающие рациональный анализ кандидатские программы — краткосрочные и долгосрочные. В ней не предусмотрены механизмы практической ответственности, в том числе для кандидатов, так что они могут свободно нести любую ересь, не опасаясь, что за сказанное придется отвечать.

Конечно, в этой среде остались все прежние структурирующие ее ништяки — злоупотребление админресурсом, неразборчивость в средствах воздействия на избирателей, практическая безнаказанность для нарушителей, заряженная во все места «гречка» и вассальные клятвы с мест наверх — клятвы, которые будут тем более легко нарушены, чем больше за них было заплачено авансом. Договорнячки — они такие…

И есть еще полное непонимание, как весь этот откровенный совок может сочетаться с принципами и идеями европейского выбора для Украины.

И, конечно, есть война. Победа в которой заведомо важнее того, кого именно вытолкнет на Банковую наш стремительно набирающий обороты Генератор Случайных Президентов. 

Прививка от лицемерия. Личная история коррупционных связей

Летом 1984 года я закончил школу и готовился поступать в Севастопольский приборостроительный институт. Мама тогда в очередной раз увлеклась неортодоксальной, мягко говоря, медициной. А я незадолго до того более-менее успешно (до состояния сезонного гастрита) залечил язву, заработанную за десятилетие советского школьного питания. И эти звёзды сошлись: мамой овладела идея отвезти меня в Москву и проконсультироваться по поводу моей язвы в тамошней гомеопатической клинике.

Поехали. Пришли в клинику. Не знаю уж, как в годы социалистической медицины все оформлялось, но клиника была, вроде бы, государственная, хотя и при платном приеме: я помню, что мама, выстояв начальную очередь в регистратуре, вполне официально заплатила за талон со временем и номером кабинета. Дождавшись приема, мы получили консультацию гомеопата (который меня даже не осматривал) и выписанные им рецепты в гомеопатическую аптеку.

После чего мама, не особо скрываясь, дала врачу сто рублей, а он их принял так, как будто это само собой разумелось.

Дело было даже не в том, что по тогдашним временам сто рублей были фантастическими деньгами (работая библиотекарем в школе, мама получала в месяц меньше). Дело было в том, что она многие годы учила меня, как важно быть честным, порядочным и принципиальным. И до того момента у меня ни разу не было очевидного повода подозревать, что она говорит это неискренне. Я ей верил. И тут вдруг оказалось, что сама она вовсе не считает эти принципы для себя обязательными.

Это был удар. Тяжелый. Я тогда рухнул в какую-то трясину, вязкую бездну, в которой мне слышались лишь отзвуки обиды несчастного Артура из «Овода»: «Я верил в вас, как в бога, а вы мне лгали всю жизнь». Я не мог заставить себя заговорить с мамой несколько дней. Она же искренне не понимала, что случилось. Потом она пыталась объяснить, что это все ради меня, моего здоровья, что родительская любовь иногда вынуждает людей поступать вопреки их убеждениям.

Я мог бы, наверное, все это понять и принять на рациональном уровне, но эмоционально я был этой историей просто убит. Советский теленок, по уши напичканный педагогическим ханжеством, лицемерием «кодекса строителя коммунизма» и безоговорочно принимавший их за чистую монету, совершенно не был готов к столкновению с реальностью, которая за этим ханжеством стояла. И когда столкновение произошло (а оно не могло не произойти), я получил прямо в лоб свой честно заработанный психологический комплекс. Тяжелейший. Который, вероятно, так и не долечил, раз уж рассказываю вам эту историю.

Маме пришлось еще хуже. Я тогда только учился залечивать синяки, полученные от столкновений с реальностью, она же, взрослый советский человек, привыкла, что она точно знает, как все устроено и как нужно наставлять окружающих на путь истинный. И она до конца жизни не понимала, как так могло получиться, что ее по определению не подлежащая сомнению правота привела к тому, что наши с ней отношения развалились. Ей это было очень больно. Всю оставшуюся жизнь.

Сегодня меня ничто не пугает так же глубоко, как мысль, что я мог бы вот так же рухнуть в глазах близких мне людей. Этот ужас живет во мне давно, и многократно усилился после рождения дочери. Ужас изменить себе и из-за этого потерять тех, кто тебе дорог. А изменить себе оказалось изумительно просто — достаточно было обыденно дать на лапу.

У меня в жизни были случаи, когда я откупался — от ментов, возбуждавшихся в питерском метро на мой украинский паспорт, от погранцов на въезде в Украину, которые двадцать лет назад находили коммерчески многообещающей мою тогдашнюю питерскую прописку, от миграционного контроля в Пулково, которому не нравился просроченный миграционный талон. Всякое бывало. Ни от чего не отрекаюсь. Виновен. Благодаря этому я знаю, что чем омерзительнее устроено государство, тем чаще оно ставит людей перед тошнотворной реальностью чиновничьей и бытовой продажности — и перед их собственной готовностью в эту реальность влиться.

И я не хочу больше чувствовать это омерзение и эту тошноту.

Колонка была написана в 2017 году
в рамках акции #IDontBribe

 

Кризис 1993-го и последний упущенный шанс России

Москва, октябрь 1993 года

…К началу осени 1993 года конфликт между президентом и парламентом России стал настолько острым, что стороны перестали верить в какую бы то ни было возможность конструктивных переговоров. Политическая ситуация зашла в глухой тупик. Бывшие соратники, за два года до этого поздравлявшие друг друга с победой демократии, превратились в непримиримых врагов.

Тот кризис оказался короче (и кровавее), чем ожидали и оптимисты, и пессимисты. Гражданская война 1993 года в России началась и закончилась всего за пару недель.

21 сентября 1993 года президент Борис Ельцин подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», который прекращал деятельность прежнего Верховного Совета и назначал выборы в новый законодательный орган — Федеральное собрание. Конституционный суд нашел текст указа противоречащим российской конституции и заявил, что это является основанием для отрешения президента от должности. Верховный Совет тут же принял постановление о прекращении полномочий Ельцина и о передаче их вице-президенту. Однако Ельцин в тот момент контролировал все основные госструктуры и выполнять решение парламента, который он считал «распущенным», не собирался.

Противостояние переросло в вооруженные столкновения и 3 октября Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. На следующий день, после танковых выстрелов по парламенту и гибели из-за стрельбы в городе сотен людей, ситуация была взята под контроль. Ельцин остался президентом, а его противники из Верховного Совета были арестованы. Никто из депутатов, кстати, в ходе боевых действий убит не был.

С тех пор о российском «конституционном кризисе» 1993 года написано достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод — ситуацию совместными усилиями утопили в политическом напалме обе стороны, и ни та, ни другая впоследствии так и не нашли в себе мужества это признать. Ельцин в тот момент пользовался большей поддержкой общественности, чем парламент, но конституционных способов использовать эту поддержку он не нашел — вероятно, и не искал. Указ № 1400 был воспринят россиянами как «прагматическая санкция» — выходящее за любые рамки (в том числе конституционные) средство разрулить невыносимое положение. И Ельцин в итоге это положение действительно разрулил. 

Но ключевым моментом в этой истории представляется мне вовсе не победа Ельцина над противниками, а решение, которое он принял сразу после нее.

Что было до того? Для преодоления кризиса Ельцин решил действовать вразрез с конституцией своей страны. Нарушил президентскую присягу. Применил недопустимые средства. И даже то, что сделано это было (по его мнению) для предотвращения вполне вероятной катастрофы, совершенно не снимало с него политической и человеческой ответственности за то, как именно эта катастрофа была предотвращена.

И вместо того, чтобы эту ответственность признать, Ельцин решил от нее уклониться. Именно это решение всего за 25 лет превратило Россию из перспективной недореспублики в издыхающую недоимперию.

Москва, октябрь 1993 года
Москва, октябрь 1993 года

Могло ли быть иначе?

«…Дорогие россияне! Законодательная и исполнительная власть, на которые вы возложили обязанность построить в России современную демократию, не справились. Хуже того — довели ситуацию до кровопролития и массовой гибели людей. Как президент, я осознаю и принимаю на себя ответственность и за трагическую эскалацию политического кризиса, и за чрезвычайные меры, на которые пришлось пойти для его преодоления. Из-за того, что кризис удалось разрешить такой страшной ценой, я не считаю для себя возможным и далее исполнять президентские обязанности. Я также требую назначить специальный трибунал для проведения всестороннего расследования произошедших событий и определения меры ответственности всех участников, в первую очередь — моей собственной. Любая моя попытка избежать этого была бы расценена как отступление от принципов новой, свободной и демократической России…»

Эта речь, конечно, произнесена не была, — она в принципе не могла бы возникнуть, потому что для такого подчеркнутого донкихотства и реальный Борис Николаевич Ельцин, и реальная Российская Федерация были слишком застарелыми совками. Демократического принципа ответственности Ельцин не понимал, к власти привычно относился как к собственности, за которую полагается держаться всеми силами и которую можно в крайнем случае передать по наследству какому-нибудь надежному человечку под определенные гарантии. Поэтому в 1993 году Ельцин воспринял как должное, что «победителя» не только не судят, но даже не осуждают, потому что — победитель, а значит, все прочее не имеет значения. Ему и в голову не приходило, что при настоящей демократии цель вовсе не оправдывает средства, что выигрыш вовсе не отменяет наказания за грязную игру, а признание эффективности «прагматической санкции» не делает вынужденное исключение привычным правилом.

Именно из-за этого непонимания он, только что победитель, через пару лет растерял былое доверие избирателей и едва не слил выборы запредельно — клейма некуда ставить — бессмысленному Зюганову. Именно неприятие ответственности логически привело его еще через три года к сдаче власти неприметному клерку, который типа умел делать дела и выглядел, по утверждению хитрована Березовского, предсказуемым и управляемым.

Именно поэтому Путин и получил в карман Россию, в которой власть воспринималась элитами (да и массами тоже) как собственность и в принципе не была связана с ответственностью.

Приднестровье, Чечня, Грузия, Крым, Донбасс — все это случилось из-за того, что в 1993 году бывший карьерный коммунист Ельцин поверил, что именно он — главное счастье и лучшее достижение новой России, что ему позволено все и ничего ему за это не будет. 

И упустил, возможно, последний реальный шанс России на модернизацию.

[ Колонка была опубликована на LIGA.net ]

Как очистить власть, если не работает репутация? А никак

(Колонка опубликована на LIGA.net)

Одна ошибка. Ровно столько, и не больше. Как у саперов. Один раз вляпался — и пропал навсегда. Так работает репутация.

Ответственность для человека может принимать разные формы, и репутация — одна их них. Она не заменяет ни уголовную, ни служебную, ни какую-то другую. Она даже не слишком впрямую с ними сочетается. Можно быть осужденным преступником, но при этом иметь безупречную репутацию. Например, человека осудили за превышение необходимой самообороны — защищал девушку и переусердствовал. Преступник? Да. Мерзавец? Нет.

Журналист может вляпаться, как и все люди, которые на виду. Способов и поводов всегда хватает. От безобидного уклонения от сложной темы до циничной фальсификации. Через джинсу и прочее пренебрежение принципами медиагигиены. И если профессиональная репутация в медиа-сообществе (и просто в обществе) работает, то после того, как журналист с чем-то таким публично вляпался, у него больше не будет шанса ошибиться. Его просто не возьмут в приличное издание. В неприличные — сколько угодно, в респектабельные — нет. Ни на один канал, ни на одну студию, ни в одну газету. Повторю: это если институт репутации работает.

Политик тоже может вляпаться. У него поводов и вариантов еще больше: заплатил служебной карточкой за такси, попался на участии в инсайдерской торговле, утаил российский паспорт, уводил деньги в офшор, схематозил с госзаказами, далее по списку. И если в политике институт репутации работает, как в Европе, то после первого же такого разоблачения для него наступают кранты. Политика закрыта, можете больше не звонить.

Если же институт репутации не работает, то все выглядит иначе. Выглядит как у нас — и как в России, где ни один чиновник крупнее коллежской крысы, ни один депутат из совета крупнее хуторского не может быть лишен почетного права повторно и публично вляпаться. На все более высоких постах. Вплоть до самого высокого уровня. У нас политик, даже если его поймали на горячем и вонючем, может безмятежно продолжать голосовать в Верховной Раде, и ему будут руки пожимать коллеги — без малейшего смущения. Еще и мучеником его будут считать.

Когда институт репутации не работает, начинает работать терпимость к коррупции, к некомпетентности, к злоупотреблениям, ко лжи, к пренебрежению профессиональными принципами, к неработоспособным судам. К откровенным насмешкам над теми, кто пытается эту ситуацию изменить. И чем дальше, тем больше.

Самая распространенная форма ответственности, которая у нас есть сейчас — безответственность. А если политику заведомо ни за что не придется отвечать, зачем ему заморачиваться репутацией? Зачем ему даже изображать порядочного, если он совершенно уверен, что в следующий парламентский созыв триумфально въедет на уже испытанной гречке или в партийном списке?

Без уже прокачанного института репутации, без выработанной привычки к принципу «одной ошибки», ни в Европу, ни у процветанию, ни к победе мы не придем. Придем на репутационную помойку, потому что ничего иного мы просто не будем достойны.

Привычка к безнаказанности

Пол Манафорт, заключенный

Колонка опубликована на LIGA.net

Следующий судебный процесс по делу Манафорта будет посвящен нарушениям закона, связанным с его работой в Украине. Проходить процесс будет, естественно, в США, где есть не только понимание, что такое нарушения закона, но и понимание, что такое ответственность граждан перед законом, а также работающие механизмы привлечения к ответственности.

Мы же в Украине пока успешно избегаем и понимания, и ответственности, и механизмов. Первого мы не обрели, второго не добились, а третье так и не построили. Мы привычно выбираем — для себя самих, что характерно, не для кого-то — мэрами, депутатами и президентами людей с репутациями воров и коррупционеров, потому что им так хочется, а нам (большинству) все равно. Мы сами (большинство) даем им иммунитет. Мы сами (большинство) разрешаем им плевать на закон, корежить его в свою пользу и так переклепывать судебную систему, чтобы она как можно дольше оставалась неэффективной. Мы сами (большинство) гарантируем им уклонение от ответственности. И даже когда они откровенно борзеют, мы (большинство) лишь разводим руками и с готовностью демонстрируем выученную беспомощность, повторяя мантры «ничего не поделаешь» и «могло же быть и хуже».

Пол Манафорт, заключенный
Пол Манафорт, заключенный

А пока мы вытираем сопли, в Америке судят Манафорта за преступления, которые он совершил тут, у нас. И мы издали завидуем этой эффективности. Издали и исподволь, потому что готовимся (в большинстве) снова пойти на выборы и снова дать иммунитет уже известным и привычным ворам и коррупционерам, потому что раз эффективного суда в стране нет, то куда же их еще? Только во власть. А уж они обеспечат, чтобы такой суд не появился и в будущем.

Потом, конечно, наши «легитимные» окончательно потеряют берега, получат от нас (от большинства? или все еще от меньшинства?) покрышками по физиономии и радостно поедут в Ростов, навстречу новой безнаказанности. Потому что работающего и заслужившего общественное доверие суда в стране по-прежнему нет, штатно привлечь высокопоставленных негодяев к ответственности невозможно, а без этого новый Майдан — только вопрос времени. Потому что резьбу непременно сорвет снова. И тогда у нас снова появится реальный шанс на решительные реформы — и не менее реальный шанс эту возможность снова упустить и расслабленно оставить все как есть. И черт его знает, каким из этих двух шансов мы (большинство) воспользуемся с большей охотой. Возможно, это будет зависеть от того, сколько крови прольется в следующий раз.

А может, и не будет зависеть. И тогда через десять лет мы все так же будем исподтишка завидовать американской судебной системе, которая, — вот ведь! — способна вынести приговоры Лазаренко и Манафорту. Но даже завидуя, мы все так же будем трусливо уклоняться от ответственности за свою собственную жизнь и свою собственную страну.

Если она у нас еще будет.

Пропаганда как способ самоуничтожения

[ Колонка опубликована на Liga.net ]

Пропаганда убивает — и не только тех, против кого она направлена. Это стало такой же банальностью, как и упоминание в этом контексте казни в 1946 году по приговору Нюрнбергского трибунала Юлиуса Штрейхера, редактора нацистской газеты «Der Stürmer». Штрейхер был единственным из подсудимых, которого трибунал приговорил к смерти не за военные преступления, а за печтаную пропаганду. 

«Der Stürmer» Штрейхера был мощнейшим генератором ненависти к евреям — ненависти настолько разнузданной, что временами это даже вынуждало рейхсминистра пропаганды Геббельса возвращать его в «более разумные» границы (и это при том, что Геббельс и сам был законченным антисемитом). Выступая в суде, Штрейхер говорил, что он действительно призывал к уничтожению еврейского народа (учитывая приобщенные к делу подшивки его газеты, это было невозможно отрицать), «но вовсе не к буквальному уничтожению», и что он не может отвечать за то, что кто-то понял его статьи как прямое руководство к действию. Как известно, трибунал его аргументы во внимание не принял, и признал деятельность Штрейхера преступлением, заслуживающим смертной казни. 

Юлиус Штрейхер во время Нюрнбергского трибунала

Стоя под виселицей, Штрейхер несколько раз крикнул «хайль Гитлер» — в последний раз уже с мешком на голове и петлей на шее. Никто из подсудимых, кроме него, такой преданности фюреру перед смертью не продемонстрировал. Пропагандист Штрейхер в этом смысле оказался большим нацистом, чем они все.   

И это вовсе не удивительно. Штрейхер свято верил во все, что он писал. Он был мерзким типом — еще в 1930-е годы он совершенно не скрывал своей аморальности, чем вызвал брезгливое к себе отношение многих высших чинов рейха, мнивших себя аристократами, — но при этом лживым фарисеем он не был. Мир для него выглядел именно таким, каким он его описывал в статьях и выступлениях — с «высшими» и «низшими» расами, «всемирным заговором евреев» против Германии и фюрером как «единоличной вершиной человеческой истории».

Нацистская пропаганда в какой-то момент стала для Штрейхера единственно возможным мировоззрением. Он был не только «толкачом» идеологической дури, но постоянным ее потребителем. 

В разных вариациях этот же сюжет — пропагандист, который «подсаживается» на распространяемое им вранье, даже если изначально относится к нему иронически, — повторялся затем многократно.

Еще более наглядно этот эффект виден на примере государства, для которого инструментом актуальной политики становятся информационные манипуляции и прямые фальсификации. Российские сетевые «фабрики троллей», например, имитируют в промышленных масштабах поддержку совершенно не соотносящихся с реальностью идеологических тезисов — вроде засилия «либерального фашизма» в Европе, «российского нравственного превосходства» над «загнивающим Западом» или развала СССР из-за «антироссийского мирового сговора». Те же самые темы разгоняет российская телевизионная и прочая медийная пропаганда. Режим, который поддерживает распространение таких тезисов, так или иначе оказывается вынужден брать их в расчет для самого себя — как реальные и значимые факторы (как минимум во внутренней политике). И фальшивая реальность пропаганды становится для него основанием для принятия практических решений. 

Например, чтобы снять с себя ответственность за сбитый российским БУКом над Донбассом пассажирский рейс, российская пропаганда породила множество фейковых версий этой трагедии. Ни одна из этих версий даже отдаленно не претендовала на достоверность, основной их задачей было, видимо, максимальное засорение темы для внутренней аудитории, чтобы вскрытые следствием реальные обстоятельства трагедии просто «утонули» в информационном шуме. Но прямым следствием этой «операции информационного прикрытия» стало то, что для России стало невозможно дать официальное согласие на участие в работе международной комиссии по расследованию. Заинтересованность в сохранении фейковой реальности сделала для Кремля недоступными варианты, наиболее адекватные реальности настоящей. Идиотский поступок Путина, который под запись показал Оливеру Стоуну заведомо фейковую видеозапись как «доказательство», в этом контексте даже не выглядит чем-то заслуживающим особого удивления — это лишь частное проявление куда более общей картины добровольного самообмана российского государства.   

Само собой, невозможно принимать адекватные практические решения, основывая их на неадекватном восприятии реальности (пример Третьего Рейха в этом смысле чертовски нагляден). Осознавая это, режим, пытаясь ослабить эффект такой неадекватности, будет пытаться грести сразу в двух направлениях — одной рукой генерить с «идеологической» целью все больше фейков и пропагандистских манипуляций, а другой — цепляться за реальность, которая этим фейкам откровенно противоречит. Напряжение между фейками и реальностью при этом неизбежно будет нарастать — пока, в конце концов, дело не кончится конфликтом этих двух мировосприятий. Конфликтом, по итогам которого Россия вынуждна будет отказаться или от фейков (как это уже было в 1991 году с СССР), или от реальности (как это произошло с Северной Кореей). 

До тех пор речь, в сущности, будет идти о медийном самоотравлении российской власти (про информационное здоровье населения страны говорить уже трагически поздно). Неадекватное восприятие Кремлем реальности его оппонеты могут, конечно, расценивать как стратегическое преимущество (хорошо, когда противник теярет способность выстраивать рациональные стратегии), однако потерявший связь с реальностью тролль с ядерной дубиной — это крайне серьезная угроза, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать. 

С Третьим Рейхом в этом смысле истории повезло — рассказывают, что разработку ядерного оружия Гитлер запретил именно из-за неадекватного мировосприятия: фюрер опасался, что ядерная реакция может растопить «мировой лед», внутри которого, согласно принятым в нацистской верхушке мистическим возрениям, якобы находится наш мир. 

И последнее, на закуску. В 2017 году проходивший в Москве Всероссийский съезд в защиту прав человека учредил «антипремию» имени того самого Юлиуса Штрейхера. Ее будут присуждать представителям российских СМИ, «внесшим наибольший вклад в атмосферу ненависти и лжи». Жест, конечно, символический, но сил на что-то более действенное у страны, отравленной собственной пропагандой, уже нет.