«Диджитализация»: реальная реформа или виртуальная показуха?

Идея «государства в смартфоне» и связанное с нею понятие «диджитализация государства» стали одним из главных публичных трендов пришедшей к власти в Украине «команды Зеленского». Но пока остается без ответа важнейший вопрос: о чем на самом деле идет речь? О глубокой системной реформе принятых у нас технологий государственного управления и народовластия — или же просто о косметической «оцифровке» отношений между требующим перемен обществом и государством, которое не может (а часто и не хочет) вылезти из привычной архаики?

«Быть демократией» или «казаться демократией»

Во многих постсоветских странах вопрос «быть или казаться» стал до отвращения государствообразующим.

«Казаться» — это строить демократический фасад, оставаясь по природе жесткой совковой автократией (как Беларусь) или даже клептократической клановой диктатурой (как Россия). На фасадах таких режимов вывешены напоказ чучела «демократических выборов» и «верховенства права», в то время как за фасадом госаппарат старательно обеспечивает полную управляемость и первым, и вторым в своих шкурных интересах (причем совершенно искренне не различает свой интерес и «интересы государства»). То есть, вместо собственно демократии создается карго-культ, дикарское подражание, имитирующее форму без понимания содержания.

«Быть» — это строить демократические институты по-настоящему, а не напоказ. Гнать карго-культ отовсюду, где он пытается застрять. Не давать государственному аппарату подменять своими интересами интересы избирателя. На деле обеспечить эффективность механизмов и народовластия, и общественного контроля за работой государства, и верховенство права, и принципиальное сочетание набора защищенных прав граждан в комплекте с гарантированной ответственностью за злоупотребление этими правами.

Украинское государство на протяжении почти трех последних десятилетий оставалась убежденным приверженцем принципа «казаться». Даже после Революции Достоинства, к которой привело как раз нежелание общества мириться со все более откровенными потугами выдавать насквозь проеденную коррупцией имитацию за настоящую демократию, государственный аппарат так и не смог осознать необходимость и неизбежность перехода от «казаться» к «быть». Выдавать пиар реформы судебной системы за настоящую реформу некоторое время можно, но создать таким пиаром эффективную (в терминах демократических, а не коррупционных) систему правосудия нельзя. И то, что наша судебная власть после пяти лет «решительных реформ» так и осталась в состоянии прежнего полного убожества, ясно говорит, насколько «решительными» были эти «реформы».

Привычка к «потемкинским» реформам

Побочным (на самом деле — прямым) эффектом неспособности власти отойти от «имитационного» подхода стало то, что в украинском обществе еще более закрепилось отношение к институтам власти как к гнездилищу всяческого жульничества, пустопорожнего трепа, показухи и прочего арапства. Сделать иные выводы, более комплиментарные для правящих элит, практика не позволяет ну никак.

Как и следовало ожидать, когда Владимир Зеленский сменил в президентском офисе Петра Порошенко, он унаследовал от предшественника и этот самый общественный скептицизм — теперь уже обращенный на него как на первое лицо государства, которое (государство, не лицо) на деле и неоднократно доказало, что доверия не заслуживает.

Вернуть доверие к государству Зеленский может, видимо, единственным способом — проведением результативных (с точки зрения избирателей) реформ, способных изменить сложившее у общества отношение к госаппарату. Понятно, что это задача не на один президентский срок, но за свою первую и последнюю каденцию Зеленский может хотя бы запустить этот процесс. И даже если мы допустим, что его намерения именно таковы, то выбор в качестве одного из ключевых направлений именно «диджитализации» государства мгновенно возвращает нас к вопросу «быть или казаться».

Потому что «государство в смартфоне» — это концепция реформирования не государства ткак такового, а только интерфейса к нему.

Витрина без магазина

Тут нужен наглядный пример.

Вспомните Amazon.com. (Для тех немногих, кто сам не вспомнит — это один из первых в мире интернет-сервисов, который начал продавать реальные товары исключительно через интернет). Для абсолютного большинства пользователей Амазон — это в первую очередь web-сайт, на котором можно оформить покупку. Но для тех, кто знает, как устроена интернет-торговля, Амазон — это сочетание глобальной сети складских терминалов, транспортной, финансовой и информационной логистики, детально проработанных регламентов платежей миллионам партнеров и уплаты налогов, инструментов подготовки, упорядочивания и отображения данных, алгоритмов сбора, хранения и анализа информации о предпочтениях пользователей, сети проектных групп, которые разрабатывают перспективные направления (от «экологической среды» для электронных книг до собственной автоматической доставки товаров с использованием дронов) — и еще много чего. Web-сайт в этой системе, конечно, тоже есть — как интерфейс, через который пользователь получает доступ к предлагаемым товарам и сервисам.

Но много бы стоил «виртуальный» сайт, если бы за ним «в реале» не крутилась отлаженная, как часы, и каждым действием доказывающая свою эффективность коммерческая машина? Ничего бы не стоил. Он был бы просто витриной без магазина, не более. Пустышкой. Фейком. Имитацией.

И точно так же — для того, чтобы «государство в смартфоне» стало чем-то осмысленным, необходимо прежде всего государство вне смартфона, но работающее хотя бы просто эффективно. Качественно выполняющее функции, которые на него возложены. Оборона и дипломатия. Финансы и экономика. Налоговое и таможенное регулирование. Юстиция и обеспечение верховенства права. Содействие реализации инфраструктурных проектов национального масштаба. Госуправление как таковое, в конце концов, включая реформирование государством своих собственных институций.

У нас это уже есть? Нет, мы только собираемся превратить наше государство в нечто эффективное. И пока что наше государство ощутимому результату предпочитает бесконечный процесс, а практическим переменам к лучшему — имитацию таких перемен.

Но во что превращаются «государство в смартфоне» и «диджитализация» без государства, эффективно работающего «в реале»? Правильно, в «виртуальную витрину», за стеклами которой нет вообще ничего полезного для избирателя.

Зато такая «витрина» — прекрасная новая площадка именно для показухи и имитации бурной деятельности. И если учесть усвоенные за десятилетия привычки нашего госаппарата, то именно показуху и имитацию мы в этой «витрине» и будем наблюдать в первую очередь. Репутация нашей системы государственного управления такова, что иного подхода в принципе не предполагает.

Государство на расстоянии посыла

На официальном сайте каждого министерства и любого крупного учреждения есть форма обратной связи — для запросов граждан и организаций, заявлений, всякого разного. Пару лет назад я воспользовался такой формой для отправки редакционного запроса, и, не получив от министерства ответ в положенный по закону срок, позвонил в пресс-службу. Дозвонился с трудом, но зато без всякого труда выяснил, что все обращения, которые направляются министерству через официальный сайт, в лучшем случае фильтруются как спам, а в худшем — вообще исчезают в никуда, поскольку для их получения назначен несуществующий адрес. Или — или. Точнее мне никто сказать не мог. Но зато все были уверены, что раз запросы через сайт никому не приходят и нигде не регистрируются (ну, так получилось), значит, и отвечать на них по закону не нужно, и что предельных сроков ответа для пропавшего запроса закон не предусматривает.

С электронными декларациями госслужащих историю помните? Все декларации в сети. Все состояния, поместья, вся наличка и понты в ассортименте. Все видно. И при этом все громко заданные вопросы «а на какие доходы вы так шикуете» эффективно отфильтровались в спам. Или ушли на несуществующий адрес.

Уверен, что нынешний чиновничий аппарат вполне способен наладить точно такой же обмен информацией не только с «государством в интернете», но и с «государством в смартфоне». Опыт есть. Ответственность не наступает — проверено.

Точно так же и у украинского избирателя есть опыт (и еще какой) держать государство с его инициативами, показухой и пиаром на расстоянии прямого посыла. Просто на всякий случай. Просто потому, что ничего иного от государства избиратель давно уже не получал, и ничего хорошего от него не ожидает.

И такое отношение Зеленский и его команда не сможет изменить, ограничившись модернизацией одной только «виртуальной» витрины. Без синхронной модернизации и решительного поднятия эффективности «реального» госаппарата никакая новая витрина не будет иметь смысла.

То обстоятельство, что акцент «команда Зе» делает именно на «витрине», а не на том, что будет (и будет ли вообще) работать за ней, разворачивает меня к крайне пессимистическим ожиданиям.

Хорошо, что я тоже избиратель, и тоже привык держать государство на расстоянии прямого посыла. Всегда готов, только дайте повод.

А ведь так хочется оптимизма. Рационального. Предметного. Обоснованного. Вдруг государству (в лице его лучших представителей) действительно надоест «казаться» — и оно предпочтет «быть»?

Ждем пока.

[ Опубликовано в издании Слово і Діло ]

Заблудившиеся в референдуме

В России партия «Яблоко» выбрала для себя нового главу, Николая Рыбакова, который сразу же счел нужным напомнить о позиции партии по вопросу оккупированного Крыма.

«…Мы признаем границы Украины 2013 года, как и весь мир», — сказал Рыбаков.

В декларациях о непризнании законности российской аннексии Крыма «Яблоко» вполне последовательно, — что, как говорится, нельзя не приветствовать. Проблема заключается в другом. «Яблоко», как и все прочие российские политические движения, постоянно рассматривает тему возвращения Крыма в Украину (возвращения, повторюсь, с их точки зрения неизбежного) одновременно в двух ракурсах, в принципе несовместимых — авторитарном российском и условно-либеральном европейском.

На практике выглядит этот идейный кадавр так.

Во-первых, заявляется, что референдум о статусе аннексированного Крыма «по российским стандартам проводиться не будет». И вообще, по словам Рыбакова, в России «с начала 1990-х годов не было ни одного референдума», где уж тут что-то проводить.

Во-вторых, тут же говорится, что референдум о статусе Крыма проводиться будет, но не по российским стандартам, а по стандартам «международным». «Как будет проводиться этот референдум, должна решить международная конференция», — заявляет Рыбаков.

Я лично ничего не имею против международных конференций. Но я слабо себе представляю, чтобы какая бы то ни было международная конференция вырабатывала механизмы проведения подобного референдума.

Во-первых, любая международная конференция по Крыму начнется с официального подтверждения территориальной целостности Украины и ее суверенитета над Крымом. Иная (российская) точка зрения на этот вопрос считается нынче в международном сообществе маргинальной и не набирает нужного количества баллов.

Во-вторых, подтвердив суверенитет Украины, международная конференция тем самым признает и неизбежность проведения гипотетического референдума в Крыму по законам именно Украины. Действительно, как метко заметил новый глава «Яблока», не по российским же законам его проводить. Следующий логичный вывод — проведение любого референдума в Крыму по законам Украины возможно только после деоккупации полуострова и полного восстановления на его территории суверенитета Украины.

То есть, ключевым вопросом для проведения любого референдума так или иначе остается вопрос — а в чьей юрисдикции он будет проведен?

В российской юрисдикции проведение такого референдума в принципе невозможно, даже после прихода к власти в Кремле мумии Явлинского. Если представить, что оно вдруг возможно, никуда не деться от того, что голосовать на российском референдуме смогут только граждане России. Согласится ли с этим Украина? Никогда.

Проведение референдума в юрисдикции Украины возможно только после эффективной деоккупации полуострова, причем голосовать на украинском рефередуме, сюрприз, смогут только граждане Украины. Согласится ли с этим Россия, даже возглавляемая мумией Явлинского? Вопрос риторический.

Остается третий вариант: референдум в международной юрисдикции. Однако такой юрисдикции в настоящее время просто не существует, во всяком случае, для решения вопросов государственного суверенитета. Единственный приемлемый пример подобного мероприятия, организованного под эгидой ООН, — референдум о независимости Восточного Тимора в 1999 году. Но там «международная юрисдикция» референдума была обусловлена именно окончанием индонезийской оккупации Восточного Тимора, который до начала этой оккупации был португальской колонией. Причем инициативу Восточного Тимора о проведении референдума совместно поддержали и Индонезия, и Португалия, которая отказалась от суверенитета над бывшей колонией в 1974 году. Вы видите здесь аналогии ситуации с Крымом? Я — нет.

Приходится с грустью констатировать, что заявления нового лидера «Яблока» хоть и вызваны благими намерениями, но в то же время основаны на чистом и незамутненном пренебрежении этими самыми «международными стандартами». Рыбаков просто не осознает, что именно «международные стандарты» требуют от России безусловной деоккупации Крыма, и что попытки выдвигать для этого какие-то условия — это и есть отступление от «международных стандартов».

Такая типичная для российских «системных оппозиционеров» позиция порождена их упорным самоубийственным стремлением действовать сугубо либеральными методами в глубоко антилиберальной среде. Периодически громко заявляя о том, что верховенства закона в России не существует, они продолжают поступать так, как будто верховенство закона в России все-таки есть. То есть, осознать реальность они способны, а принимать адекватные решения в соответствии с этим осознанием — увы. Они с готовностью соглашаются, что дышать водой человек пока не может, но сами при этом дыхание задерживать под водой не желают.

Могу представить, как такой «партийной принципиальности» аплодируют в Кремле.

Если, конечно, они там вообще замечают огрызок того, что когда-то было влиятельной в России политической партией.

[ Колонка опубликована в издании Слово і Діло ]

ATR: Вояж делегації окупованого Криму до Сербії; наслідки справи Шеремета; Зеленський про формулу майбутнього для України (16.12.2019)

BUGÜN/Сьогодні. 16.12.19. Гість Сергій Бережний. Теми: Вояж делегації окупованого Криму до Сербії; наслідки справи Шеремета; Зеленський про формулу майбутнього для України.

Суд не идет

Взорванный автомобиль Павла Шеремета

Мы видели столько публично предъявленных убедительных оснований для вынесения приговоров по «тяжелым» делам, включая госизмену и убийства, что хочется уже предъявления в суде таких же убедительных доказательств и вынесения не менее убедительных собственно приговоров как таковых (обвинительных или оправдательных).

Где приговор Игорю Гуменюку, которого подозревают в убийстве четырех нацгвардейцев 31 августа 2015 года под Верховной Радой? Дело закрыто? Слушания вообще проводились?

Зачем было обвинять в подготовке теракта и лишать депутатской неприкосновенности Надежду Савченко — чтобы через несколько месяцев отпустить их с Рубаном из-под стражи и спустить дело на тормозах, без вынесения приговора?

А вы уверены, что если бы Павел Паршов, убивший Вороненкова, не получил пулю от его охранника и от того так удачно не помер, он был бы осужден, если бы был вдруг пойман? Я лично сомневаюсь по всем пунктам.

Ладно. Убийство Кати Гандзюк. Многосерийное мыло с расследованием и судом, отмазыванием вляпавшейся полиции, передачей дела в СБУ и обратно, отпусканием исполнителей под домашний арест. По моему впечатлению, дело удерживается в сфере общественного внимания и движется только под неимоверным давлением движения #ХтоЗамовивКатюГандзюк, иначе и его бы с готовностью слили туда же, куда и все предыдущие.

Убийце, чтобы быть вдруг пойманным, нужно получить пулю на месте (или подорваться на собственном взрывном устройстве) и, желательно, помереть. Но даже это не помогает добиться приговора по делу. Приговоров просто нет. До них доходит в единичных случаях из тысяч дел. Даже в громких делах — чад, угар, судебные заседания раз в пять лет и истечение срока давности через естественные отверстия общественного организма.

Да, журналисты все еще пишут об этих делах, хотя и они один за другим усыхают и отваливаются, потому что читатели-то об этом уже не читают. А что читать, если подвижек нет? Если судебная рутина вокруг процедурных формальностей надежно перекрывает и предотвращает рассмотрение дел по существу?

Судебная система, способная при желании гарантировать замыливание любой ответственности, создавалась десятилетиями. Ни нынешняя, ни тем более предыдущая волна реформ ее даже не пошатнула. Портнов, знающий в этой тщательно расстроенной балалайке все короедские ходы, пользуется ими напропалую, называет это юридическим профессионализмом, и потому лишь демонстрирует самоуверенность и спокойствие, что уверен — вот эта труха и есть судебная система, и она такой и должна быть, и она такой останется вовеки. И я лично пока не вижу для него ни одного повода начинать беспокоиться.

Взорванный автомобиль Павла Шеремета

Это, конечно, все о расследовании дела об убийстве Шеремета, но не только. Подавайте на вход судебной системы любое громкое расследование, — хоть полностью доказанное, хоть неполностью, хоть вообще высосанное из пальца, — приговоров вы все равно не дождетесь. Даже оправдательных. Это не пессимизм. Это наблюдаемая практика судебной реальности. Апофеоз ее разложения. Машинка крутится вхолостую, не двигаясь с места и не давая результата. Ее научили предъявлять в качестве результата сам процесс. А результат когда-нибудь потом. Ждите.

Так что мы можем спокойно обсуждать публично предъявленные подозрения и озвученные обоснования для них. Публично их ставить под сомнение или поддерживать. Доказательств, которые должны идти в суд, минуя публикацию, мы все равно до суда не увидим, а в суде увидим их лет через десять, когда они уже не будут иметь — для нас — поучительного смысла. Сколько времени ловили и судили Пукача после убийства Гонгадзе? А сколько времени идет следствие по заказчику того убийства? Еще вопросы?

Системная реформа судебной власти — это не запуск процесса. Это наглядность результата. Которого пока нет, так что и доверять пока нечему.

Верю ли я в виновность или невиновность тех, этих и вон того? Верой занимается церковь, а я не воцерковлен. Виновность определяет суд, а его у нас нет и еще долго не будет. Извините, а в чем вообще смысл поставленного вами вопроса? Приглашаете меня в присяжные? Извольте, я готов, только тогда и на вопросы ваши я отвечать не смогу, закон-с.

И, да, я знаю (думаю, что знаю), как ситуацию можно попытаться изменить. Профессиональным юристам этот метод не понравится, потому что хорошо обустроенная жаба не может оценить пользу от осушения конкретно завонявшегося болота. Нет, это не самосуд. Это поддержанный законом отказ от госмонополии на судебное следствие. Ну, раз государство так наглядно не справляется, куда ж деваться-то.

Естественно, в сочетании с другими важными преобразованиями в общественной сфере, как же без них. Система должна развиваться органично. Главное, чтобы результативно.

Украина: Мышь, которая должна зарычать

Владимир Зеленский и Дональд Трамп

«UkraineGate» все сильнее раскачивает президентское кресло под Дональдом Трампом, а политические аналитики все более упорно ищут объяснения феномену «украинского влияния» на американскую (и даже мировую) политику.

Ситуация выглядит в высшей степени парадоксально. Украина — экономически откровенно слабая страна с переходным политическим режимом: от типичной для пост-советских государств олигархическо-номенклатурной клептократии она с огромными сложностями (и серьезными ошибками) прокладывает собственный путь к либеральной демократии европейского типа. Внешнеполитическое влияние Украины, в сущности, формируется сейчас только двумя факторами — позитивным мировым восприятием Революции Достоинства 2013-14 годов и внезапно для многих продемонстрированной способностью противостоять гибридной агрессии гораздо более сильной в военном отношении России. Как же Украина, не имеющая ни возможностей, ни амбиций претендовать даже на региональное влияние, оказалась одним из ключевых факторов не только внешней, но даже внутренней политики США и Евросоюза?

Ответ на этот вопрос для Украины совсем не комплиментарен — это произошло помимо ее намерения. Как бы ни было сильно желание видеть в Украине умелого и самостоятельного игрока, она пока не сформировала собственной политической субъектности. На турнире глобальной политики она не игрок, а одна из фигур на доске, которая более-менее покладисто относится к тому, что ее позицию и движения определяют «настоящие» игроки. Дипломатия Украины десятилетиями была ориентирована не на разработку и реализацию собственного курса, а на удовлетворение политических «чего изволите» более влиятельных игроков, — сначала России, а затем Евросоюза.

Такая пассивность могла считаться «мудрой политикой», пока Украине удавалось балансировать между интересами «гроссмейстеров» и получать мелкие тактические плюсы от подвижек в ту или иную сторону — но не более того, и только пока внешняя политика оставалась относительно предсказуемой. Решительное обострение глобальной игры после аннексии Россией Крыма и ее военного вторжения в Донбасс не оставило места для расслабленной тактики, а к ведению собственной стратегической игры у власти Украины привычки не было — не было даже осознания того, что такой навык для страны жизненно важен. Незабвенный лозунг Остапа Бендера «Европа нам поможет» превратился в Украине из сатирического клише в генеральный вектор дипломатии.

Ирония заключалась в том, что Европа была не готова помогать Украине настолько полно, чтобы удовлетворить все упования Киева. Санкции против России? Да, но умеренно, без всяких отключений от SWIFT и остановок «Северного потока 2», чтобы не рвать отношения с капризным Кремлем. Поддержка Украины? Да, но тоже умеренно, никаких «зонтиков НАТО» и поставок серьезных вооружений, только кредиты и консультации МВФ при условии проведения эффективных политических и экономических реформ.

За пять лет этой добродушной «политики сдерживания агрессора» стало очевидно, что выигрывать войну — в том числе на дипломатическом фронте — за Украину никто не собирается, и что она, хочет того или нет, вынуждена будет выйти из состояния политической пассивности и превратиться в активного игрока с собственными интересами, целями и стратегиями.

И такой процесс, кажется, действительно начался — но совершенно не так, как можно было ожидать.

Любая игра строится на понимании ее правил. Добросовестный игрок понимает, как им следовать, а шулер знает, как их нарушать с выгодой и минимальным риском для себя. И пока Россия все более хамски передергивала карты, а Евросоюз сначала делал вид, что вообще не замечает неприкрытого жульничества, а потом пытался душеспасительными беседами обратить шулера к истинным ценностям, в игру включился Дональд Трамп — и нарушение привычных правил ведения политики из огорчительного исключения превратилось в обыденную норму.

Трамп взялся за глобальную политику с напором и азартом убежденного дилетанта, который любые «можно» и «нельзя» проверяет методом тыка и ни за что не поверит, что не стоит нырять в кипяток, пока не обварит в нем хотя бы палец. И Европа, и Китай, и Россия, и Украина в его представлении были коммерческими проектами, в которые можно вкладывать или не вкладывать деньги, вести игру на их подчинение или даже поглощение, а если они вдруг начнут показывать норов — наказать их долларом или лишением благорасположения.

Именно с таким подходом Трамп взялся за «налаживание отношений» с новым президентом Украины — но его указующий перст, которым, как он полагал, он давил на внешне безопасного и покладистого Зеленского, внезапно и неуместно вылез в аккурат рядом и вровень с Монументом Вашингтона, в самом что ни на есть змеином гнезде политических конкурентов Трампа, и мгновенно стал предметом громкого расследования Конгресса и поводом для импичмента.

Украина и ее президент и в этой истории оказались совершенно не в статусе политических игроков, а в статусе невинно пострадавших от, извините, невезучего пальца Дональда Трампа.

Задним числом понятно, что политический «самоподрыв» Трампа именно на «украинской мине» был более вероятен, чем аналогичная горькая неудача с какой-то иной страной. Именно на Украине, вопреки ее собственному желанию, сконцентрировался впечатляющий клубок мировых и региональных противоречий, вызванных многолетней деструктивной политикой Кремля. Именно Украина стала камнем, о который неожиданно для себя запнулся Путин в 2014 году, именно ее он рассматривает (и предлагает) как предмет торга в гипотетической «глобальной сделке» с США. Именно Украина стала причиной введенных против Кремля санкций, именно неразрешенность «украинского вопроса» не дает Европе и США смягчить риторику и политику в отношении отчаянно быкующего Путина, безнадежно упершегося одним рогом в украинский Крым, а другим — в украинский Донбасс. Другие-то свои задачи — и в Сирии, и в Ливии, и даже в Венесуэле, — он более-менее успешно для себя решает, не уставая благодарить за это Трампа лично и европейских бюрократов как класс. И только Украина, кто бы мог подумать, остается проблемой, которую у Кремля не получается быстро решить.

В такой ситуации у Украины, если она намерена выстоять, просто не остается другого выхода, кроме целенаправленного и осознанного формирования собственной субъектности как самостоятельного политического игрока, с интересами которого нельзя не считаться.

Понятно, что этот процесс находится пока на раннем этапе, — если он вообще начат (или хотя бы осознан руководством Украины), — а перспективы его тем более неясны.

Больше всего ситуация напоминает сюжет полузабытой сатирической комедии «Мышь, которая зарычала», снятой в 1959 году по сатирическому роману Леонарда Уибберли. По ее сюжету Великое Герцогство Фенвик, самая маленькая страна Европы, обнаруживает, что лишилось главного источника наполнения бюджета — экспорта в США единственной местной марки вина. Проблему не удается решить дипломатически — прежде всего из-за микроскопичности (с точки зрения Вашингтона) этого судьбоносного для Великого Герцогства вопроса. Американского орла не интересуют трудности европейских мышей.

И тогда «мышь» находит способ обрести собственную субъектность и зарычать так, чтобы ее все-таки услышали — воспользовавшись, неожиданно даже для себя самой, поглотившими американскую власть некомпетентностью и административной зашоренностью в сочетании с манией политического величия. (Ничего не напоминает?)

Реальная Украина, безусловно, находится в более перспективном положении, чем вымышленный ради хохмы Фенвик — вовлеченность в нешуточный скандал с импичментом Трампу ясно это демонстрирует. Воспользоваться ситуацией для создания и усиления политической субъектности страны — это не возможность, а безусловная обязанность украинской дипломатии.

[ Колонка опубликована на сайте Слово і Діло ]

ATR: Сергій Пархоменко та Сергій Бережний (03.12.19)

Сергей Пархоменкл и Сергей Бережной, телеканал ATR
BUGÜN/Сьогодні. 03.12.19. Гості Сергій Пархоменко та Сергій Бережний. Теми: Перезавантаження ДБР; напередодні «нормандської зустрічі»; пропозиція доступних кредитів.

ATR: Семен Кабакаєв та Сергій Бережний. Теми: Підготовка до «нормандської зустрічі»; українці за відведення та перемовини; падіння рейтингу президента

BUGÜN/Сьогодні. 26.11.19. Гості Семен Кабакаєв та Сергій Бережний. Теми: Підготовка до «нормандської зустрічі»; українці за відведення та перемовини; падіння рейтингу президента. 26 ноября 2019 20:00

Галушки по-нормандски: задачи Украины на переговорах по Донбассу

Если долгожданный раунд переговоров в «нормандском формате» действительно состоится, как ожидается, 9 декабря, то подготовка к нему уже должна быть завершена — как минимум вчерне. Это означает, что участники переговоров как минимум составили (а как максимум — согласовали) повестку встречи на высшем уровне. Если бы речь шла о партнерских переговорах, а не дипломатическом саммите с участием страны-агрессора и страны, которая является жертвой агрессии, имело бы смысл и утверждение, что принципиальные решения саммита также предварительно очерчены — или даже оформлены в готовые проекты.

Однако в сложившейся ситуации любая «игра в партнерство» — по крайней мере, на этапе подготовки встречи, — выглядела бы ходом пусть даже благородно-рыцарственным, но до отвращения идиотским. Россия по-прежнему пользуется всеми преимуществами положения наглого шулера — продолжает официально отрицать свою вовлеченность в войну на Донбассе, признавая в то же время, что безусловно поддерживает своих ставленников на неподконтрольных Киеву украинских территориях Донецка и Луганска, и определенно не чувствует нужды менять принятый подход. Кремль не видит проблемы в том, что одновременно продвигает два противоположных по смыслу тезиса — «рука в вашем кармане не наша» и «говорить о том, чтобы руку убрали, нужно с нами». Политическое лицемерие — вообще удобный инструмент для режимов, которые считают имидж циничного международного громилы своим репутационным достижением.

Такой подход в значительной степени подкрепляется тем грустным обстоятельством, что два «нейтральных» участника нормандских переговоров — Германия и Франция — склонны относиться к дипломатическому лицемерию России «с пониманием» (во всяком случае, до тех пор, пока они с полной определенностью не ощутят российскую руку в собственном кармане). Европа пока не чувствует себя в состоянии войны с Кремлем, даже «холодной», а потому действует в соответствии не с военными, а с привычными бюрократическими регламентами, согласно которым на успешных переговорах каждый должен «получить свое». И если для России «свое» — это желание держать руку в кармане Украины, то давайте, так и быть, поищем компромисс, который такую ситуацию допускает. В Молдове же получилось? Давайте и здесь попробуем.

Даже если реальное отношение Германии и Франции к принятому Кремлем образу поведения на международной арене и отличается от описанного в сторону большей, скажем так, принципиальности, это отношение почти никогда не выходит из области риторики в область практики. Происходит это не только из-за привычного для чиновничества ЕС бюрократического конформизма, но в значительной степени еще и потому, что такой подход годами подкреплялся бюрократическим конформизмом руководства Украины. Вместо того, чтобы выдвигать собственные инициативы и прилагать усилия, чтобы изменить политическую ситуацию в свою пользу, Киев предпочитал следовать фарватером, который партнеры из Евросоюза определяли для себя как наиболее комфортный. То есть, безропотно уступал инициативу — даже вполне осознавая, что это приведет не к разрешению ситуации с оккупированными территориями (включая Крым), а в лучшем случае к ее замораживанию на неопределенный срок.

Что, собственно, и состоялось — как формулировал монтер Мечников, «при полном непротивлении сторон». «Галушки по-нормандски» сами собой прыгали в рот партнерам Украины, удовлетворяя их конформистские хотелки, при этом в удивительном соответствии со стратегическими интересами России, а мы, какое счастье, благодаря этому сохраняли для Европы имидж «покладистых участников переговоров» — настолько покладистых, что готовы были жертвовать своими интересами в пользу чужого конформизма.

Публичные действия администрации Зеленского по донбасским переговорам с самого начала выглядели так, будто эти действия решают исключительно краткосрочные задачи. Больше всего это было похоже на то, что во главу угла поставлено проведение саммита в нормандском формате — и дальнейшее развитие темы деоккупации зависит практически только от результатов переговоров — или от отсутствия таких результатов, что гораздо более вероятно, учитывая ясно продемонстрированное намерение Кремля сохранить статус кво на Донбассе и в Крыму. Из-за такой «краткосрочности» наблюдаемой политики возникло представление (сформулированное множеством экспертов и политических противников Зеленского), что долгосрочное стратегическое планирование для новой администрации чуждо как таковое, а стало быть, мы находимся на накануне большой «зрады».

Конечно, нельзя полностью исключить, что у «команды Зеленского» полностью отсутствует стратегический подход. В конце концов, даже в бесконечно более опытном британском политическом истеблишменте, поддержанном государственными институциями многовековой выдержки, не обнаружилось достаточно интеллекта, чтобы предотвратить откровенно позорную историю с Brexit. Тем больше оснований опасаться, что интеллекта не достанет и политическим новичкам, за которыми нет поддержки сильных государственных институций. Однако в этом случае для Зе все закончится действительно быстро — «слив» переговоров в пользу России будет означать фактический конец его президентства, против которого в Украине настроены многочисленные активные группы. И не только политические и политизированные, но и вполне достаточно вооруженные. Новый Майдан, если он начнется, будет стрелять первым — и без команды.

Поэтому — а также принимая во внимание многочисленные заявления представителей администрации Зеленского, членов правительства и руководства партии «Слуга народа», которые их оппонентами или игнорируются, или представляются безосновательными, — куда интереснее попытаться спрогнозировать сценарии, подготовленные у Зеленского на случай как успеха, так и провала приближающихся переговоров в нормандском формате. (При этом стоит по-прежнему исходить из того, что «в открытую» Украина с Россией не играет, а потому мы не знаем настоящих планов Банковой — любые сделанные публично высказывания могут быть попытками ввести Кремль в заблуждение относительно действительных намерений новой администрации и ее способности их реализовать. Во время войны любой озвученный план становится уязвимым для противодействия со стороны противника, и разглашать свои истинные намерения в такой ситуации решится только полный идиот.)

Не знаю, как гипотетический «успех» будущих переговоров видит Зеленский, но в отношении «донбасского вопроса» я лично вижу реальные возможности только для очень ограниченных тактических подвижек — как, например, возвращение находящихся в России и Крыму заложников. Стратегических прорывов я не ожидаю совсем. Кремль ясно дал понять, что будет обсуждать деэскалацию на Донбассе только при выполнении условий, неприемлемых для Украины как независимого государства (эти условия так или иначе сводятся к повторению для Украины/Донбасса сценария «Молдова/Приднестровье», возможно, в ухудшенном варианте). Даже если принять как осмысленные намеки близких к Зеленскому деятелей, что якобы «Россия мечтает избавиться от Донбасса» для отмены части санкций, результат переговоров и в этом случае совершенно неочевиден. Мы все равно остаемся в неведении относительно того, какие уступки от Украины Путин потребует взамен — особенно учитывая, что до сих пор желания уступать под чьим-то давлением он не демонстрировал никогда. Тем более под давлением Германии и Франции, которые недавно проголосовали за возвращение российской делегации в ПАСЕ, а теперь публично заявляют о надеждах «восстановить конструктивное взаимопонимание» с РФ. В системе понятий Путина это означает практическое согласие лицемерной Европы на принятие его условий.

Все это приводит к мысли, что у Зеленского вполне могут считать переговорным успехом для Украины не конструктивные подвижки позиции России по Донбассу (и, тем более, по Крыму), а куда более вероятную демонстрацию Россией очевидной (в том числе для европейских участников переговоров) практической невозможности добиться подобных подвижек. Такой сценарий дает Украине существенные аргументы для того, чтобы поставить под сомнение обоснованность продолжения переговоров в «нормандском формате» как таковых — и выйти, наконец, с собственными инициативами относительно новых форматов международного сотрудничества по проблеме российской оккупации Донбасса и Крыма. С инициативами, которые будут достаточно дискомфортны для европейских бюрократов, чтобы вывести их из привычного состояния «раз переговоры идут, значит, что-то движется». Нет, джентльмены. Процесс без результата нужен только тем, кого устраивает сложившаяся ситуация.

Но что-то, конечно, движется. Украина за полгода приняла и реализовала целую серию предложений, которые пришли через Сайдика, ОБСЕ, «минскую» группу и «нормандскую» систему. Россия же не выполнила из направленных ей предложений почти ничего. Даже возвращение военнопленных и захваченных кораблей она осуществила с подчеркнутым игнорированием требований Международного морского трибунала. Так кому европейским партнерам в таком случае направлять претензии по «неуступчивости» и «неисполнительности»? Точно не к Украине, что бы там в РФ на этот счет не булькало.

Если такой итог переговоров станет реальностью, Украина сможет не только укрепить свои дипломатические позиции в отношениях с Евросоюзом, но и получит возможность перехватить инициативу по смене переговорного формата. Что для нее сейчас крайне важно, если переговоры с ЕС об усилении давления на Россию по вопросу деоккупации Донбасса и Крыма действительно рассматриваются Зеленским как существенный пункт его повестки.

[ Опубликовано в Слово і Діло ]

Фракция на скорую руку. Сценарии распада монобольшинства

Деятели, которым дозволено делать заявления от имени «команды Зеленского», постоянно намекают на краткость срока, отпущенного фракции «Слуга народа» для принятия пакета основных реформаторских законов. Намеки эти привычно трактуются гражданским обществом, болезненно расколотым в ходе и по результатам выборов, как откровенная угроза. Люди привыкли, что от правящей политической силы, особенно безраздельно доминирующей в Верховной Раде, следует ожидать в основном каких-нибудь пакостей, так что практически любой сигнал, отправленный сверху, по умолчанию воспринимается с префиксом «зрада».

Между тем, публичные упоминания о приближении «политического дедлайна» для фракции монобольшинства выглядят скорее как демонстрация трезвого и реалистичного восприятия политической динамики.

Во-первых, и президент Зеленский, и его партия, сумевшая создать по итогам выборов крупнейшую в истории Украины парламентскую фракцию, теряют поддержку избирателей. Предвидеть этот процесс было легко — после избрания рейтинги заметно падали практически у всех украинских президентов, и не было никаких оснований надеяться, что Зеленский станет исключением из этого правила. Завышенные, как обычно, ожидания и вера в способность нового президента одним волшебным щелбаном вылечить все национальные беды, естественно, не оправдываются — и поддержка его электоратом закономерно снижается. Удивительно, скорее, то, что рейтинги Зеленского падают медленнее большинства предвыборных прогнозов. Политические аналитики готовились считать дохлых цыплят уже по осени, однако пока парламентский курятник держится относительно неплохо и по-настоящему резкого падежа в нем нет — хотя убыль уже вполне наблюдается. Возможно, процессы ускорятся зимой — которая, как учит нас телевизор, близится неотвратимо.

Во-вторых, помимо проблемы поддержки избирателей у парламентской фракции «Слуги народа» есть и проблема собственной жизнеспособности. Как бы ни были медийно передуты байки о «фракции свадебных фотографов», невозможно игнорировать тот факт, что партийный список «Слуги народа» к парламентским выборам составлялся крайне спешно и на беспрецедентно вольных принципах — учитывая то, что партия в этот момент существовала только на бумаге, ничего иного ожидать не приходилось. В итоге у фракции СН сегодня есть достаточно жесткое организационное ядро, которое должно обеспечивать ее работоспособность, и намотанный на это ядро аморфный конструкт из стразиков, веточек и тряпочек, которые держатся на соплях и пластилине и нужны для изображения количества мандатов, необходимых для голосования в Верховной Раде.

Для нашей темы важно, что такая структура в принципе не может быть долговечной. Из-за своей аморфности она откровенно «гуляет», разваливается при каждом резком движении и катастрофически быстро окисляется в агрессивной политической среде (каковой нынешняя Верховная Рада, несомненно, является). Для того, чтобы удержать фракцию в состоянии управляемости, ее нужно или смазать чем-то более надежным, чем сопли и пластилин (догадайтесь сами, чем именно), или запустить ее целенаправленную реорганизацию — очищение от откровенно бесполезных и деструктивных кадров и замену их чем-нибудь более осмысленным. Ну, или вариант ненаучно-фантастический — ждать, когда «стразики, веточки и тряпочки» сами собой превратятся в приличные детали умного и эффективного механизма.

Но ни на первое, ни на второе, ни тем более на третье у «Слуги народа» просто нет времени, а потому экзистенциальный кризис фракции монобольшинства практически предрешен. И, судя по упоминавшимся выше намекам о приближении «дедлайна», у Зеленского эту перспективу вполне осознают и надеются успеть принять максимум запланированных проблемных законопроектов до того, как фракция рухнет из-за нарастающей структурной нестабильности. Именно этим вызвана необходимость включения пресловутого «турборежима» — который, кстати, тоже отличненько расшатывает монобольшинство.

Кризис, к которому стремительно скатывается «Слуга народа», создает предпосылки для нескольких политических сценариев — включая полную перезагрузку парламента (со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами и с учетом принятых на «турборежиме» новых условий игры — если, конечно, таковые удастся имплементировать). Зеленский о возможности такого сценария прямо упоминал, однако неясно, насколько серьезно этот вариант рассматривается в его окружении. Понятно, что так и не отстроенная толком за полгода президентская партия сохранит после перевыборов в лучшем случае только организационное ядро, а прежней всеохватной поддержки электората у него уже не будет.

Другой вероятный сценарий — распад монобольшинства на несколько фракций без перевыборов. Фактически такое разложение уже происходит, и проблема в том, как оно может быть в итоге оформлено в соответствии с законом и Регламентом Верховной Рады.

Еще более занимательная проблема — после такого распада  станет неизбежным формирование парламентской коалиции. А предусмотренные Конституцией статьи парламентского Регламента, которые описывают процедуры создания и принципы существования коалиции большинства, были убраны из него «за ненадобностью» при Януковиче, да так до сих пор и не восстановлены.

Кстати, во многом именно созданная отсутствием этих статей Регламента неопределенность дала возможность Зеленскому досрочно распустить предыдущий созыв Верховной Рады. Эта же неопределенность может сорвать создание новой коалиции после того, как кризис «Слуги народа» станет свершившимся фактом. И если «команда Зеленского», как ее представители заявляют, на деле заинтересована в выстраивании эффективных демократических институтов, то без возвращения «коалиционных» статей в Регламент она не обойдется никак. Хотя бы и на «турборежиме».

Только успеют ли «слуги» сделать это до «дедлайна»? Зима-то уже близко.

Колонка опубликована в издании Слово і Діло