Закопайте уже стюардессу

Да забудьте вы уже о «повторном референдуме по Крыму» до восстановления действия законов Украины на его территории. Особенно если вы юрист, что бы это слово для вас ни значило.

Под чьей юрисдикцией вы предлагаете его проводить? Один этот вопрос убивает тему на лету. Три слова и вопросительный знак: под чьей юрисдикцией?

Под российской? Даже если представить себе такой фестиваль, голосовать в нем смогут только граждане России. Чем это будет «лучше» того, что уже было?

Под юрисдикцией Украины после возвращения ею контроля над полуостровом, когда 90% пророссийских репатриотов, фрустрированных таким нежданчиком, мигрируют на север? А смысл тогда его проводить?

Под эгидой ООН? Ну поинтересуйтесь, чисто из любопытства, сколько удалось провести плебисцитов под этой эгидой по вопросам спорных территорий. Я серьёзно, загрузите Гугль запросами. Результат вас удивит.

Закопайте стюардессу, имейте совесть.

Совсем недипломатическая Анна. Из истории скандалов XI века

Анна на фреске Собора  Святой Софии

Считается, что на фреске Собора Святой Софии изображена Анна

Если рассказывать все, как в истории было, чаще всего получается неудобно. А если кое о чем умолчать, то можно, конечно, показать историю только с красивой стороны. Но это будет, увы, такая полустыдная форма исторического вранья. Впрочем, для политиков это нормально. Им не выест.

Начнем с того, Анна Ярославна была дочерью не только Ярослава Мудрого, но и шведской принцессы Ингегерды, что делало брак Генриха Французского с нею двойной дипломатической удачей. Как сказали бы советские пролетарии, король «удачно отдуплился». Причем Швеция была тогда к Франции политически определенно ближе, чем Киевский княжеский престол. Карта с тех пор, натурально, несколько поменялась, но суть-то понятна.

Королю, правда, этот брак помог не слишком — Генрих так и остался в истории одним из самых блеклых представителей династии Капетингов. Была в нем некоторая общая унылость и слабость здоровья. Скончался он через девять лет после свадьбы, оставив королем своего и Анны первенца Филиппа, тогда мальчика всего 8 лет от роду, а саму Анну и графа Бодуэна Фландрского (должен же при троне быть хотя бы один взрослый мужчина) — регентами при нем.

Но если граф Бодуэн со своей задачей соправителя при дофине в итоге более-менее справился, то Анна Ярославна, увы, эту роль не превозмогла. Страсть оказалась сильнее материнского и государственного долга.

В относительно молодую суверенную вдову жестоко втюрился могущественный Рауль де Крепи, граф Валуа и Мондидье, в прошлом носивший также графские титулы Бар-сюр-Об и Витри-ан-Пертуа, а впоследствии — граф Амьена, Вексена и Перонны. В отличие от сложных титулов, Рауль не любил сложных церемоний, особенно в семейных отношениях. К 1061 году он был женат уже вторым браком, но, как оказалось, не последним — старую жену он решительно прогнал, обвинив ее в супружеской измене, после чего молодечески похитил на охоте Анну и тут же, не отходя от охотничьего азарта, на ней женился.

Справедливости ради нужно сказать, что Анна была совсем не против новых отношений, даже при том, что такой брак в значительной мере лишал ее влияния при дворе ее собственного сына. Да и скандал из-за этой истории вышел ого-го, на всю Европу, особенно после того, как Алиенора, отставленная жена Рауля, обратилась с заявлением к Папе Римскому (без его разрешения никакой развод был в принципе невозможен). Папа приказал провести расследование, по итогам которого брак графа Рауля с Анной был категорически признан Святым Престолом недействительным. Молодежены, правда, сделали вид, что Папа им не указ, но это тут же привело к последствиям по тем временам крайне тяжелым — граф Рауль был безжалостно отлучен от церкви. Католической благодати скоропостижный супруг Анны был лишен до тех пор, пока скандальная Алиенора вдруг (через два года) не померла. Когда главное препятствие счастью так удачно исчезло, Папа (уже следующий) признал брак Рауля и Анны законным. Но удовольствие было, конечно, уже не то.

Мы не знаем, какое значение может иметь для макроно-путинских отношений этот, как говорил Зощенко, исторический анекдот, и что думает по его поводу советская дипломатическая школа. Наверное, ничего не думает. Или думает, что не стоило, может быть, привлекать внимание публики к таким глубоко семейным прошлым неприятностям.

Хотя, в сущности, история совершенно французская. Потому что она о любви, и, наоборот, совсем не об имперских амбициях. Как бы кто на них ни уповал.

Пар в гудок, или Давайте сделаем вид, что едем

Которую уже колонку читаю с одним и тем же, в сущности, посылом: борьба с коррупцией в Украине существует лишь как процесс, не приводящий к результату (то, есть, к судебным приговорам). Когда хотят показать, что борьба с коррупцией есть, указывают на процесс, когда хотят показать, что реальной борьбы нет — указывают на отсутствие результатов.

Представьте себе пассажирские авиаперевозки, при которых самолеты взлетают, но никуда не летят, а вместо этого делают несколько кругов и садятся на ту же полосу, с которой взлетели. Компании отчитываются проданными билетами, расходом горючего и временем налета, а пассажирам предлагают полностью удовлетвориться этими отчетами вместо прибытия в место назначения.

Антикоррупционная политика в Украине сейчас устроена как подвешенный над рельсами паровоз — грохочет, дымит, крутит колесами, вращает прожектором, изображает работу, но никаких иных результатов от нее ждать не приходится. А какие вам результаты нужны? Вот есть дым, нюхайте. Лязг и дрызг есть, услаждайте слух.

Чтобы антикоррупционная инфраструктура государства заработала по-настоящему, она должна быть завершена как цельный проект. Если следствие уже фурычит, а суд еще только проектируется, то завершенности еще нет. Пока судебная система не заработает, НАБУ, САП, да и та же ГПУ хоть сотни дел могут отправлять на рассмотрение — приговоров по ним все равно не будет до истечения срока давности. Никто ж никуда не спешит, вы же видите. Сроки по мерам пресечения истекают, интересы обвиняемых блюдутся, браслеты с них снимаются.

Конечно, Петр Алексеевич периодически что-то сообщает ободряющее, Рада принимает какие-никакие поправки к чему-ничему, Уряд грозно булькает на НАЗК, которое призывно дышит в ответ, но все это тот же дым и дрязг. Приговоров все равно нет. Нет приговоров.

(Из фейсбука)

Оскорбление чувств: инструкция

По-моему, никаких экспертиз не нужно для того, чтобы узнать, может что-то оскорбить чувства или как. И без экспертиз понятно, что может. Запросто. Все, что угодно.

Палец человеку покажешь — все, чувства оскорблены, с умыслом, с запасом, с гарантией. А пальцев у человека десять по дефолту (и это только на руках). Прикинь, ты уже поэтому рецидивист.

Локтей два, но и одним можно оскорбить чувства.

Нос один, показал — готово дело.

Ниже пояса тоже натуральные оскорбления припасены, почти у каждого, что характерно. Чистеньких нету.

По голове постучал со значением — чувства вдребезги.

Мой атеизм сам по себе оскорбляет чувствительных верующих, доказано.

Постановка «Ревизора» в современных костюмах оскорбляет некоторых зрителей и всю действующую власть, оптом.

«Чёрный квадрат» оскорбляет чувства белых, «Белый квадрат» — чувства чёрных.

Живопись в целом представляет собою однозначный повод оскорбиться слабовидящим.

Бетховен оскорбляет чувства слабослышащих. Авангардный Шнитке — слышащих, но не понимающих.

Разговор на иностранном языке оскорбляет чувства тех, кто этого языка не знает. Разговор на родном языке — тех, кто этот язык знает. Молчание оскорбительно тем более.

Повод находится всегда. Достаточно захотеть — и ваши чувства будут немедленно оскорблены. Полное самообслуживание.

Этот текст оскорбляет всех, кто жаждет им оскорбиться. Вот и все, к черту экспертизы. Явка с повинной.

Ваше здоровье.

Санитарные меры против идеального мира

Каждая страна, каждая семья, каждый человек вправе построить для себя ад (он же для кого-то рай) по своему вкусу. Помогать человеку (стране, семье) в этом святом деле не нужно. Сами, все сами.

Но при этом, пожалуйста, только для себя. Свой проект, своя ответственность. И чтобы к соседям не просачивалось, потому что санитарные нормы надо соблюдать.

Это ещё в советское время было. Жили мы в хрущевке, и была в нашем подъезде бабка-кошатница. Кошек у неё в однокомнатной квартире было штук двадцать. Именно в них для неё заключалась мировая гармония. Муж умер, детей нет. Ничего и никого у неё кроме кошек не было, только однокомнатная квартира, социальная пенсия в тридцать рублей в месяц и законная гордость за жизнь в стране победившего социализма.

И никому бы до ее тихого кошачьего счастья дела не было, если бы не запах. Она его, понятно, не чувствовала, ей все было нормально. Но вот соседям в противогазах жить почему-то не нравилось. А бабка на конструктивную критику не реагировала. Так что пришлось принимать меры через санэпидемстанцию. Насильственное раскошачивание. Большое было у бабули горе, когда из её квартиры вслед за животными сначала вынесли несколько мешков, набитых кошачьими погадками, а потом ещё и пару завалившихся за диван кошачьих трупов.

Бабкин личный идеальный мир был уничтожен грубым вторжением. Шекспир отдыхает. Трагедия.

Но без этого, увы, было уже никак.

Переплавка по живому

В предисловии к книге Н.А.Фроловой «Античные золотые монеты в собрании Государственного исторического музея» (2010) есть краткая история возникновения нумизматической коллекции ГИМ, в том числе выдержки из дневников А.В.Орешникова (хранителя фондов Исторического музея) за период конца 1910-х – начала 1930-х годов. Такой-то передал в музей коллекцию, Бертье-Делагард предложил свою библиотеку по античной нумизматике, от графа Строганова 9 ящиков с коллекцией монет, от графа Уварова – 84 ящика древностей.

Губернатор Калуги Булычев «упросил принять на хранение» коллекцию. Булычев был расстрелян в 1919 году, Орешников разбирал его коллекцию до 1923 года. Приходит известие, что Бертье-Делагард расстрелян в Ялте в 1920 году, позже поправка: просто умер (78 лет, маловероятно, чтобы расстреляли, но тогда никого бы это не удивило). Комиссар Покровский не разрешил музею принять подаренную Бертье-Делагардом библиотеку (интересно, чем она комиссару не угодила). В 1922 году Орешников берется за разборку конфискованной коллекции С.И.Чижова, почетного члена Московского нумизматического общества, который умер в тюрьме в 1921 году. В 1926 году Орешников разбирает остатки коллекции петербургского коллекционера Б.М.Якунчикова, ранее расстрелянного – к моменту начала работы с коллекцией большая часть античных золотых монет из неё уже была отправлена на переплавку. В 1927 году Орешников работает с монетами из собрания Ф.И.Прове, который до того многократно дарил музею редчайшие экземпляры. Само собой, к тому моменту Прове тоже расстрелян.

20 июня 1928 года в дневнике интересная запись: Орешников отмечает некоторые предметы, которые взяты из музея для продажи за рубеж. Античные монеты продаются через немецкую фирму Краузе. Упоминается, что из Эрмитажа из 43 имевшихся там картин Рембрандта изъяты для продажи 15. Отдельным приложением в книге – факсимиле распоряжение наркома просвещения РСФСР А.С.Бубнова от 15-16 июня 1933 года («Секретно»), которым «директору Гос.исторического музея» предписано «выдать в распоряжение В/О «Антиквариат» монеты по прилагаемому списку». Список, как говорится, внушает.

Какова бы ни была ценность проданных за рубеж музейных фондов, этих денег явно не хватило бы на борьбу с голодом, даже если бы эта цель имелась в виду. Цены на монеты, пусть даже самые редкие, были не так уж высоки. А когда в 1928 году продавали Рембрандта, голод еще даже не грозил – 1928 год был вообще самым экономически успешным годом для сельского хозяйства РСФСР, это потом началась коллективизация и сборы урожая стали снижаться.

Но, конечно, сброс за рубеж музейных фондов поражает не так, как мистически-систематическое уничтожение стариков-нумизматов. Ясно, что в дневники Орешникова попадало в основном то, что относилось к его кругу общения, но по этом кругу, достаточно узкому и специфическому, репрессии прошлись знатно. Вероятно, опасные для дела революции они были, эти нумизматы. Ну ладно, калужский губернатор Булычев – но остальные?!

Вот это и была настоящая революционная переплавка. Сейчас трудно представить, насколько слово «расстрел» было тогда обыденным. Сколько ни читай исторические исследования, а ощущение жути накатывает не от них, а от таких вот дневников, которые и велись-то по совершенно другому поводу, а мартирологами стали просто в результате обыденности происходящего, потому, что вот такова она была – переплавка…

(Очерк написан в 2010 году)

Записки одного постороннего и украинские реформы

Михаил Ходорковский

Михаил Ходорковский

Фото Андрея Гудзенко (LIGA.net)

Нарочно ходить и смотреть, что в очередной раз сказал  Ходорковский, мне кажется совершенно пустым занятием. Тем более комментировать. У меня сейчас нет ни одного серьезного сценария, в котором его позиция или его реплики имели бы значение. Раньше такие сценарии были: он мог, например, оказаться интересным союзником и лоббистом, если бы продолжал поддерживать в Европе идею либеральной трансформации постсоветских государств. Этот период у него был, и насчёт перспектив Украины он высказывался относительно оптимистично. Однако теперь МБХ сосредоточился на российском политическом дискурсе, совершенно справедливо полагая, что при нынешнем состоянии умов практическому либерализму там делать нечего. Какое отношение это имеет к нам? Да никакого. Сожалеть о нем как о несостоявшемся союзнике глупо, обижаться на него за это — тем более. Подумаешь, надежды не сбылись, ещё один посторонний оказался-таки посторонним. Забыли и идём дальше, делов-то.

Важно, на самом деле, другое: то, что оптимизм относительно либеральной трансформации Украины пошёл на убыль не только у МБХ. При всех бравурностях «безвиза», европейские политики постоянно этот момент подчёркивают. А если вы считаете заказчиками либеральной трансформации себя как часть гражданского общества, то и вас это должно беспокоить — заказчикам вообще свойственно нервничать, если подрядчик упорно не выполняет техзадание. И без внятных достижений в области реформ (к которым Ходорковский не имеет даже косвенного отношения), мы никакого прогресса в нужном нам направлении не увидим. Так давайте добиваться именно таких достижений вместо того, чтобы тратить время на абсолютно бессмысленные попытки перевоспитать или переубедить МБХ. Мне лично он не нужен даже вдребезги перевоспитанный.

Как провести антикоррупционные реформы, ничего при этом не меняя

В целом мне представляется очевидным сочетание двух идей, которыми руководствуется Банковая в практической работе с антикоррупционными реформами.

Идея первая: без дееспособного суда никого нельзя посадить. Поэтому дееспособный суд нельзя создавать ни в коем случае, а то как бы чего не вышло. НАБУ есть, расследования есть, этого достаточно. А судебные приговоры − это как-то скучно. Без этого можно и обойтись. Какой-такой антикоррупционный суд? Выдумают тоже.

Идея вторая: кто-то при этом все-таки должен быть виноват в существовании коррупции, но пусть это будет кто-нибудь не из нашего района. Поэтому нужно принять закон, который намекает (но только намекает, конечно), что к коррупции причастны не только воры-госслужащие, но и те, кто постоянно бухтит о коррупции как о серьезной проблеме. Общественники, журналисты, вот эти все. Они ведь и правда причастны, раз они о ней базарят. Вот пусть они и отвечают за базар. Но не перед судом, потому что см. пункт первый, а просто так.

Все-таки, великая и полезная вещь − безнаказанность. Януковичу она тоже очень нравилась.

Кто кому окорот

Наглядный (но, как и все чрезмерные обобщения, уязвимый для предметной критики) пример сущностной разницы между нынешними украинскими и российскими реалиями.

В России власти окорачивают зарвавшихся активных граждан.

В Украине активные граждане окорачивают зарвавшуюся власть.

К обоим тезисам совершенно необходимо добавить уточнение «и делают это, хоть и при поддержке большинства населения, пока плохо, неумело и с непродолжительным эффектом». И, конечно, Жванецкий прав: чужой опыт все еще воспринимается как чужой и потому ничему не учит. «Красный свет, зеленый свет, а пока тебя не переедет, пока грузовик на себе не почувствуешь − никому не поверишь».

Но процесс все-таки идет. Чужой опыт потихоньку усваивается. И свой нарабатывается. И властью, и активными гражданами. И даже большинством. Медленно, но неуклонно.

Lingua Imperii

Ну, давайте я еще раз повторю: российский легальный политик, который считает себя действующим, будь он хоть каким оппозиционером, все равно пользуется российским политическим языком. Этот язык сформировался в последние полтора десятилетия и в нем на уровне прагматики зашиты авторитарные имперские смыслы.

Скажет кто-нибудь «права человека» − а публикой это будет распознано как «навязываемая врагами России через своих наймитов антигосударственная идеологи». Скажет «борьба с коррупцией» − будет понято как «призыв к свержению существующего строя». Скажет «признание интересов меньшинств» − прочитают «всех поголовно заставят вступать в гей-браки».

Но это восприятие на стороне аудитории. А есть еще восприятие на стороне самих ораторов. Говорить или нет на «имперском» языке − это для них не вопрос выбора, на самом деле. Они выбор сделали, когда признали себя легальными политиками и решили обратиться к широкой аудитории. Дома и в узком кругу они могут сколько угодно общаться друг с другом на русском языке либеральных интеллектуалов (хотя и тот уже насквозь пропитан реалиями имперской жизни), но с публикой-то это не пройдет. С массами ты или говоришь на их привычном языке, или не говоришь вообще. Поэтому любой российский оппозиционер, который считает себя действующим легальным политиком, в этот момент переходит на язык − и «вшитую» в него систему понятий − своего идейного противника. И почему-то не воспринимает это как полную и мгновенную капитуляцию.

Но это она и есть. Вы не можете оперировать понятиями, которых нет в языке или которые идеологически «заминированы» настолько, что меняют смысл сказанного вами на противоположный.

«Язык не только творит и мыслит за меня, он управляет также моими чувствами, он руководит всей моей душевной субстанцией, и тем сильнее, чем покорнее и бессознательнее я ему отдаюсь. Но если новообразованный язык образован из ядовитых элементов или служит переносчиком ядовитых веществ? Слова могут уподобляться мизерным дозам мышьяка: их незаметно для себя проглатывают, они вроде бы не оказывают никакого действия, но через некоторое время отравление налицо. Если человек достаточно долго использует слово «фанатически», вместо того чтобы сказать «героически» или «доблестно», то он в конечном счете уверует, что фанатик – это просто доблестный герой и что без фанатизма героем стать нельзя.»

Виктор Клемперер написал это в своих записных книжках более 70 лет назад. Он опирался на громадный опыт, накопленный человечеством в идеологическом минировании слов. Слово «буржуазный» из обозначения социальной респектабельности быстро превратилось при большевиках в обвинение, которое вполне могло закончиться смертным приговором, точно так же, как это произошло со словом «аристократ» во Франции во времена после взятия Бастилии. Слово «религия» слилось при тех же большевиках с марксовой метафорой «опиум народа» и большинством советских людей иначе и не воспринималось (кто бы сейчас что ни врал про сталинский «православный ренессанс»). Выражение «столыпинский вагон», которое обозначало вагон, сконструированный для бесплатной перевозки семей добровольных переселенцев-крестьян со всем их личным хозяйством (включая коров и лошадей) на свободные незанятые земли, всего через двадцать лет стал восприниматься исключительно как обозначение вагона для арестантских эшелонов. Да, это верно отражало советскую реальность (вагоны-то были те же), но отвечать за условия перевозки репрессированных благодаря такому словоупотреблению должен был покойный Столыпин.

Империи продлевают себе жизнь и закрепляют себя в реальности, искажая и отравляя язык. И я совершенно не сочувствую политикам, которые считают для себя возможным пользоваться этим «переносчиком ядовитых веществ» − даже ради борьбы с империями. Если они воспроизводят и распространяют отраву сознательно, они циничные негодяи. Если они делают это бессознательно, они некомпетентны и не ведают, что творят.

И в том, и в другом случае ничего хорошего они не добьются.