Архив метки: Россия

Кризис 1993-го и последний упущенный шанс России

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Москва, октябрь 1993 года

…К началу осени 1993 года конфликт между президентом и парламентом России стал настолько острым, что стороны перестали верить в какую бы то ни было возможность конструктивных переговоров. Политическая ситуация зашла в глухой тупик. Бывшие соратники, за два года до этого поздравлявшие друг друга с победой демократии, превратились в непримиримых врагов.

Тот кризис оказался короче (и кровавее), чем ожидали и оптимисты, и пессимисты. Гражданская война 1993 года в России началась и закончилась всего за пару недель.

21 сентября 1993 года президент Борис Ельцин подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», который прекращал деятельность прежнего Верховного Совета и назначал выборы в новый законодательный орган — Федеральное собрание. Конституционный суд нашел текст указа противоречащим российской конституции и заявил, что это является основанием для отрешения президента от должности. Верховный Совет тут же принял постановление о прекращении полномочий Ельцина и о передаче их вице-президенту. Однако Ельцин в тот момент контролировал все основные госструктуры и выполнять решение парламента, который он считал «распущенным», не собирался.

Противостояние переросло в вооруженные столкновения и 3 октября Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. На следующий день, после танковых выстрелов по парламенту и гибели из-за стрельбы в городе сотен людей, ситуация была взята под контроль. Ельцин остался президентом, а его противники из Верховного Совета были арестованы. Никто из депутатов, кстати, в ходе боевых действий убит не был.

С тех пор о российском «конституционном кризисе» 1993 года написано достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод — ситуацию совместными усилиями утопили в политическом напалме обе стороны, и ни та, ни другая впоследствии так и не нашли в себе мужества это признать. Ельцин в тот момент пользовался большей поддержкой общественности, чем парламент, но конституционных способов использовать эту поддержку он не нашел — вероятно, и не искал. Указ № 1400 был воспринят россиянами как «прагматическая санкция» — выходящее за любые рамки (в том числе конституционные) средство разрулить невыносимое положение. И Ельцин в итоге это положение действительно разрулил. 

Но ключевым моментом в этой истории представляется мне вовсе не победа Ельцина над противниками, а решение, которое он принял сразу после нее.

Что было до того? Для преодоления кризиса Ельцин решил действовать вразрез с конституцией своей страны. Нарушил президентскую присягу. Применил недопустимые средства. И даже то, что сделано это было (по его мнению) для предотвращения вполне вероятной катастрофы, совершенно не снимало с него политической и человеческой ответственности за то, как именно эта катастрофа была предотвращена.

И вместо того, чтобы эту ответственность признать, Ельцин решил от нее уклониться. Именно это решение всего за 25 лет превратило Россию из перспективной недореспублики в издыхающую недоимперию.

Москва, октябрь 1993 года
Москва, октябрь 1993 года

Могло ли быть иначе?

«…Дорогие россияне! Законодательная и исполнительная власть, на которые вы возложили обязанность построить в России современную демократию, не справились. Хуже того — довели ситуацию до кровопролития и массовой гибели людей. Как президент, я осознаю и принимаю на себя ответственность и за трагическую эскалацию политического кризиса, и за чрезвычайные меры, на которые пришлось пойти для его преодоления. Из-за того, что кризис удалось разрешить такой страшной ценой, я не считаю для себя возможным и далее исполнять президентские обязанности. Я также требую назначить специальный трибунал для проведения всестороннего расследования произошедших событий и определения меры ответственности всех участников, в первую очередь — моей собственной. Любая моя попытка избежать этого была бы расценена как отступление от принципов новой, свободной и демократической России…»

Эта речь, конечно, произнесена не была, — она в принципе не могла бы возникнуть, потому что для такого подчеркнутого донкихотства и реальный Борис Николаевич Ельцин, и реальная Российская Федерация были слишком застарелыми совками. Демократического принципа ответственности Ельцин не понимал, к власти привычно относился как к собственности, за которую полагается держаться всеми силами и которую можно в крайнем случае передать по наследству какому-нибудь надежному человечку под определенные гарантии. Поэтому в 1993 году Ельцин воспринял как должное, что «победителя» не только не судят, но даже не осуждают, потому что — победитель, а значит, все прочее не имеет значения. Ему и в голову не приходило, что при настоящей демократии цель вовсе не оправдывает средства, что выигрыш вовсе не отменяет наказания за грязную игру, а признание эффективности «прагматической санкции» не делает вынужденное исключение привычным правилом.

Именно из-за этого непонимания он, только что победитель, через пару лет растерял былое доверие избирателей и едва не слил выборы запредельно — клейма некуда ставить — бессмысленному Зюганову. Именно неприятие ответственности логически привело его еще через три года к сдаче власти неприметному клерку, который типа умел делать дела и выглядел, по утверждению хитрована Березовского, предсказуемым и управляемым.

Именно поэтому Путин и получил в карман Россию, в которой власть воспринималась элитами (да и массами тоже) как собственность и в принципе не была связана с ответственностью.

Приднестровье, Чечня, Грузия, Крым, Донбасс — все это случилось из-за того, что в 1993 году бывший карьерный коммунист Ельцин поверил, что именно он — главное счастье и лучшее достижение новой России, что ему позволено все и ничего ему за это не будет. 

И упустил, возможно, последний реальный шанс России на модернизацию.

[ Колонка была опубликована на LIGA.net ]

Пропаганда как способ самоуничтожения

Автор: | | , ,
Оставить комментарий

[ Колонка опубликована на Liga.net ]

Пропаганда убивает — и не только тех, против кого она направлена. Это стало такой же банальностью, как и упоминание в этом контексте казни в 1946 году по приговору Нюрнбергского трибунала Юлиуса Штрейхера, редактора нацистской газеты «Der Stürmer». Штрейхер был единственным из подсудимых, которого трибунал приговорил к смерти не за военные преступления, а за печтаную пропаганду. 

«Der Stürmer» Штрейхера был мощнейшим генератором ненависти к евреям — ненависти настолько разнузданной, что временами это даже вынуждало рейхсминистра пропаганды Геббельса возвращать его в «более разумные» границы (и это при том, что Геббельс и сам был законченным антисемитом). Выступая в суде, Штрейхер говорил, что он действительно призывал к уничтожению еврейского народа (учитывая приобщенные к делу подшивки его газеты, это было невозможно отрицать), «но вовсе не к буквальному уничтожению», и что он не может отвечать за то, что кто-то понял его статьи как прямое руководство к действию. Как известно, трибунал его аргументы во внимание не принял, и признал деятельность Штрейхера преступлением, заслуживающим смертной казни. 

Юлиус Штрейхер во время Нюрнбергского трибунала

Стоя под виселицей, Штрейхер несколько раз крикнул «хайль Гитлер» — в последний раз уже с мешком на голове и петлей на шее. Никто из подсудимых, кроме него, такой преданности фюреру перед смертью не продемонстрировал. Пропагандист Штрейхер в этом смысле оказался большим нацистом, чем они все.   

И это вовсе не удивительно. Штрейхер свято верил во все, что он писал. Он был мерзким типом — еще в 1930-е годы он совершенно не скрывал своей аморальности, чем вызвал брезгливое к себе отношение многих высших чинов рейха, мнивших себя аристократами, — но при этом лживым фарисеем он не был. Мир для него выглядел именно таким, каким он его описывал в статьях и выступлениях — с «высшими» и «низшими» расами, «всемирным заговором евреев» против Германии и фюрером как «единоличной вершиной человеческой истории».

Нацистская пропаганда в какой-то момент стала для Штрейхера единственно возможным мировоззрением. Он был не только «толкачом» идеологической дури, но постоянным ее потребителем. 

В разных вариациях этот же сюжет — пропагандист, который «подсаживается» на распространяемое им вранье, даже если изначально относится к нему иронически, — повторялся затем многократно.

Еще более наглядно этот эффект виден на примере государства, для которого инструментом актуальной политики становятся информационные манипуляции и прямые фальсификации. Российские сетевые «фабрики троллей», например, имитируют в промышленных масштабах поддержку совершенно не соотносящихся с реальностью идеологических тезисов — вроде засилия «либерального фашизма» в Европе, «российского нравственного превосходства» над «загнивающим Западом» или развала СССР из-за «антироссийского мирового сговора». Те же самые темы разгоняет российская телевизионная и прочая медийная пропаганда. Режим, который поддерживает распространение таких тезисов, так или иначе оказывается вынужден брать их в расчет для самого себя — как реальные и значимые факторы (как минимум во внутренней политике). И фальшивая реальность пропаганды становится для него основанием для принятия практических решений. 

Например, чтобы снять с себя ответственность за сбитый российским БУКом над Донбассом пассажирский рейс, российская пропаганда породила множество фейковых версий этой трагедии. Ни одна из этих версий даже отдаленно не претендовала на достоверность, основной их задачей было, видимо, максимальное засорение темы для внутренней аудитории, чтобы вскрытые следствием реальные обстоятельства трагедии просто «утонули» в информационном шуме. Но прямым следствием этой «операции информационного прикрытия» стало то, что для России стало невозможно дать официальное согласие на участие в работе международной комиссии по расследованию. Заинтересованность в сохранении фейковой реальности сделала для Кремля недоступными варианты, наиболее адекватные реальности настоящей. Идиотский поступок Путина, который под запись показал Оливеру Стоуну заведомо фейковую видеозапись как «доказательство», в этом контексте даже не выглядит чем-то заслуживающим особого удивления — это лишь частное проявление куда более общей картины добровольного самообмана российского государства.   

Само собой, невозможно принимать адекватные практические решения, основывая их на неадекватном восприятии реальности (пример Третьего Рейха в этом смысле чертовски нагляден). Осознавая это, режим, пытаясь ослабить эффект такой неадекватности, будет пытаться грести сразу в двух направлениях — одной рукой генерить с «идеологической» целью все больше фейков и пропагандистских манипуляций, а другой — цепляться за реальность, которая этим фейкам откровенно противоречит. Напряжение между фейками и реальностью при этом неизбежно будет нарастать — пока, в конце концов, дело не кончится конфликтом этих двух мировосприятий. Конфликтом, по итогам которого Россия вынуждна будет отказаться или от фейков (как это уже было в 1991 году с СССР), или от реальности (как это произошло с Северной Кореей). 

До тех пор речь, в сущности, будет идти о медийном самоотравлении российской власти (про информационное здоровье населения страны говорить уже трагически поздно). Неадекватное восприятие Кремлем реальности его оппонеты могут, конечно, расценивать как стратегическое преимущество (хорошо, когда противник теярет способность выстраивать рациональные стратегии), однако потерявший связь с реальностью тролль с ядерной дубиной — это крайне серьезная угроза, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать. 

С Третьим Рейхом в этом смысле истории повезло — рассказывают, что разработку ядерного оружия Гитлер запретил именно из-за неадекватного мировосприятия: фюрер опасался, что ядерная реакция может растопить «мировой лед», внутри которого, согласно принятым в нацистской верхушке мистическим возрениям, якобы находится наш мир. 

И последнее, на закуску. В 2017 году проходивший в Москве Всероссийский съезд в защиту прав человека учредил «антипремию» имени того самого Юлиуса Штрейхера. Ее будут присуждать представителям российских СМИ, «внесшим наибольший вклад в атмосферу ненависти и лжи». Жест, конечно, символический, но сил на что-то более действенное у страны, отравленной собственной пропагандой, уже нет.





Многоточие в спину

Автор: | | , ,
Оставить комментарий
Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Этот текст был написан и опубликован на LIGA.net ночью после сообщения о том, что Аркадий Бабченко был убит. К счастью, вскоре было объявлено, что «убийство» было инсценировкой спецслужб, предпринятой для предотвращения настоящего покушения. Несмотря на то, что колонка была написана по поводу, которого на самом деле не было, я не вижу оснований что бы то ни было в ней менять. Там все на месте.

Писатель только тогда чего-то стоит, когда находит оголенный общественный нерв и способ его прижечь. Нерв, который нашел Бабченко, назывался «Война».

Так называлась самая известная (переведенная, кстати, на несколько языков) книга Аркадия Бабченко. Она была снайперски точна, как и многие из его других — некнижных — текстов. Она была резка, как отдача. Серия коротких рассказов, в большинстве которых ситуация исчерпывала сюжет, но зато была доведена до человеческого предела. Его «Война» обыденно раздевала войну и выставляла ее на всеобщее обозрение — настоящую, без телевизионного муара, мундирной парадности и идеологического силикона, залитого во все дырки. Какой Аркадий видел ее в Чечне, такой он ее и нарисовал.

Его «Война» была тем самым прижиганием обнаженного нерва всего российского социума — терапией, за которую больной начинает ненавидеть спасающего его врача. Такие книги читатели, мягко говоря, не любят. Времена, когда откровением могли стать «Севастопольские рассказы» Толстого и военная проза Гаршина, давно прошли. Честный реализм перестал осознаваться массами как достоинство. С некоторых пор его стали называть «чернухой» и разбавлять огромными дозами синтетических соплей.

Разбавлять ими войну у ботоксной империи получалось особенно удачно. Идеологически прокачанная война, в отличие от реальной,  получалась стерильной, гладкой и совершенно не вонючей (для придания ей запаха привычно использовался ладан). В таком виде она отично годилась для украшения сервантов и красных уголков. В ней не оставалось ничего, кроме ауры беспримерного героизма, так что оставалось только сделать ее национальной святыней. И ту великую войну, и любые другие (как ухудшенные, ко все же ее отражения).

«Война» Аркадия, живая и уродливая, честная до тошнотворности, шла вразрез любой наведенной сакральности. Силикон из-за нее начинал выглядеть именно силиконом, а не божественным сиянием, а пропагандистские метастазы становились наглядны до бесстыжести. Со стороны автора это было, безусловно, непростительное и святотатственное покушение на любимые населением миражи.

По мере того, как силикон заполнял все большее имперско-черепное пространство, его способность переносить столкновение с реальностью все более атрофировалось.

Но Аркадий продолжал снова и снова жечь этот силикон, чтобы вытащить из-под него реальность. Горящий силикон вонял нестерпимо, а спасенная из-под него реальность выглядела, увы, совсем не так красиво, как синтетическая обманка. И виноват в этом был, конечно, он — Аркадий. Точно так же в том, что весной из-под снега разом вытаивает все скопившееся за зиму собачье дерьмо, хозяева собак винят не себя самих, а весну.

Так Аркадий мало-помалу стал «предателем идеалов» и «врагом народа». Иначе и быть не могло. Да еще и информационная революция настала без предупреждения, так что сначала в «живом журнале», а потом и в фейсбуке Бабченко со своей неудобной прямотой оказался внезапно хорошо слышен (книги-то доходили не до всех, а фейсбук со временем поселился в каждом телефоне). Постепенно он наловчился выжигать имперский силикон на огромных площадях, причем не считаясь с тем, что кое-какие сорта перламутровой массы стали считаться более приличными, чем другие. Что о войне в Чечне, что о вторжении в Грузию, что о расстрелах на Майдане он писал с одним и тем же правом и достоинством очевидца. И без синтетических соплей.

Поэтому было совершенно неизбежно, что построенная в лживом силиконе империя рано или поздно перестанет Аркадия терпеть. И что однажды ему настоятельно намекнут покинуть территорию, подвластную тотальному силикону.

Но — помните? — мир изменился, и даже выйдя за сакральные границы, Аркадий не перестал быть в них хорошо слышим. Бабченко уехал, но не замолчал, и огонь его «Войны» по-прежнему безжалостно и прицельно жег и силикон, и оголенный нерв. Когда он в очередной раз в фейсбуке рассказывал, как Россия отреклась от очередного «ихтамнета», и расчехлял свое многозарядное «родина тебя бросит, сынок, всегда», — крыть было нечем. Нечем было крыть.

А когда родине нечем крыть, она всаживает тебе многоточие в спину. Не силиконовую имитацию, а вполне настоящее, металлическое многоточие.

Потому что это «Война». Потому что ты солдат. Потому что ты не сдался и не продался, когда тебе предлагали.

Здесь должна была быть какая-нибудь патетика, но к Аркадию никакую патетику пристроить невозможно. Он бы тебя просто оборжал с ног до головы. «Ты что, Серега, рубанулся? Какой, нах, «героизм»? Какая «вечная память»? Давай лучше еще по пиву. А вообще — хватит бухать! Всем ЗОЖ!»

И вот тут я бы не выдержал.

Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Сергей Бережной и Аркадий Бабченко на акции памяти Павла Шеремета. Фото Дмитрия Шишкина

Воспоминания о настоящем

Автор: | | ,
Оставить комментарий

Когда началась Первая Газовая Война (какой это год был? 2006-й?) я написал в «живом журнале», что Украине нужно бы сжать зубы, рывком слезть с газовой иглы и проектно за несколько лет перестроить экономику страны на новые энергетические источники. Что это будет больно и трудно, но зато потом — полная свобода от российского газового диктата.

Конечно, это была чистейшая маниловщина. Такой ход потребовал бы от власти воли, компетенции и ресурсов, которых у нее нет и сейчас. Но утопия была хороша.

А нынешняя истерика Газпрома — это пропитанная сверхдержавой обидой спинномозговая попытка поставить Украину уже не перед необходимостью, а перед неизбежностью такого выбора. Да, маниловщина. Да, ресурсов и воли по-прежнему у власти нет. Но никто и не обещал, что будет легко. Наоборот, обещали, что будет чертовски трудно. Потому что утопия действительно хороша. А значит, ради приближения ней есть смысл рубиться.

Ревизор-1917. Как один идиот спас Россию от двух диктатур и открыл двери для третьей

Автор: | | ,
Оставить комментарий

Я написал этот очерк в мае 2012 года. Прошло пять лет, и столетие описанных в нем событий бъет по исторической памяти с печальной неотвратимостью возвратившегося маятника. Но бъет большей частью мимо, потому что бывшие советские люди помнят о тех временах в основном прижившуюся и хорошо укорененную большевистскую ложь. 

Когда я впервые прочитал об этом эпизоде у Ричарда Пайпса, я совершенно растерялся. Взялся проверять. Источники, как и писал историк, противоречили друг другу, но картина вырисовывалась довольно внятная. Спорить можно было о ее деталях, но не о ее сути. По воспоминаниям близких к Керенскому людей, Александр Федорович до самого конца жизни не хотел даже себе признаваться в том, что к разрыву отношений между Временным правительством и командованием армии в августе и, как его следствию, катастрофе в октябре 1917 года привел не заговор «тайных сил», на который Керенский патетически намекал и в мемуарах, и в своем знаменитом радиоинтервью 1964 года, а личная авантюра одного конкретного недоумка, — авантюра, которую Александру Федоровичу сил нет как хотелось использовать в своих интересах.

Ценой этой ошибки оказалась гибель десятков миллионов людей. Что еще хуже, счет жертв продолжается и сегодня, ровно сто лет спустя.

Владимир Николаевич Львов

Владимир Николаевич Львов

…В безумной истории русского 1917 года хватало всяких загогулин, но Владимир Николаевич Львов, бывший обер-прокурор Священного Синода в первые полгода работы Временного правительства, вырастил самый что ни на есть шедевр.

Свидетельства об этом деятеле бытуют самые разноречивые – от таких, что был он искренним радетелем за Россию, до таких, что был он безумцем и подлежал содержанию в лечебнице. При этом не очень понятно, как второе противоречит первому, ну да ладно.

Суть же шедевра была вот в чём…

27 августа 1917 года в газетах за подписью Керенского было опубликовано заявление:

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной…»

Ответ Корнилова не замедлил, и начинался он так:

«Телеграмма министра-председателя за № 4163 во всей своей первой части является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В.Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя, тому свидетель член Государственной думы Алексей Аладьин…»

Противоречия в показаниях фигурантов выглядят непримиримыми, однако разрешаются довольно простым допущением. По последующим многолетним разбирательствам историков выходит, что Львова никто и ни к кому не посылал – ни Керенский к Корнилову, ни Корнилов к Керенскому. Свою безусловно историческую миссию Львов придумал и осуществил сам.

К скончанию лета 1917 года Владимир Николаевич уже месяц как был в правительстве не у дел – от обер-прокурорства его освободили при переверстке кабинета, а в новый состав не взяли, за что он, по свидетельствам его знакомцев, смертельно на Александра Фёдоровича Керенского обиделся. Министру иностранных дел Терещенко, например, он говорил приватно, что «Керенский ему теперь смертельный враг». Правда, Львов оставался членом Всероссийского Поместного Собора, но после «министерской» должности это, видимо, было для него ничто, заседания Собора он игнорировал.

Но душа за судьбы Родины у него, скажем так, страдала. И, как и многие неравнодушные граждане, он прекрасно видел, как всё более нарастают противоречия между министром-председателем, видевшим себя прежде всего блюстителем Революции, и Верховным главнокомандующим, который и во снах, и наяву искал спасти Россию от окончательной гибели. Друг без друга они, однако, никак не могли. Генералу Лавру Георгиевичу Корнилову для удержания армии хотя бы в минимально осмысленном состоянии нужна была опора на Временное правительство, пусть даже сдавленное Петроградским Советом за все места. Керенский же без Корнилова не имел ни малейшей возможности располагать лояльными войсками, которые нужны были и для отбивания прибалтийского наступления Германии, и для сохранения хотя бы какого-то внутреннего порядка в Петрограде. Идут длительные переговоры: Корнилов требует, чтобы Керенский вывел армию из-под влияния Совета (фактически отозвал «приказ №1″, который уничтожил армейскую субординацию и дал право солдатским комитетам дезавуировать приказы командования) и допустил расстреливать дезертиров, а Керенский обещает это всё решить, но не хочет (и боится) ссориться с Советом и потому всячески тянет. Трения нарастют.

Март 1917 года. Керенский и Корнилов в Царском селе в день ареста императрицы Александры Фёдоровны

Март 1917 года. Керенский и Корнилов в Царском селе в день ареста императрицы Александры Фёдоровны

И тут (22 августа) в кабинете Керенского появляется Львов. Содержание их разговора известно лишь в общих чертах (оно было пересказано обоими участниками, но очень уж по-разному), хотя суть его несомненна: Львов изображает из себя представителя неких неназываемых, но влиятельных сил, «которых нельзя игнорировать», и предлагает введение представителей этих сил в состав правительства. Керенский впоследствии утверждает, что предложение его не заинтересовало. Львов, напротив, описывает весьма энргичное согласие министра-председателя со сделанным ему столь неконкретным предложением и считает, что Керенский даже намекнул на возможность своего ухода с вершин на вторые роли. Так или иначе, никаких итоговых бумаг стороны не пишут и никакой земной конкретики не касаются.

Львов, однако, считает, что получил чуть ли не карт-бланш на переговоры от имени Керенского с Верховным главнокомандующим, и решительно едет к тому в Могилёв. То, что за день до него туда отправился со вполне официальной правительственной миссией Савинков, обсуждавший с Корниловым дальнейшие возможные совместные шаги правительства и командования, ему невдомёк.

Дальше всё как в плохом фильме: только Савинков, закончив переговоры, садится на поезд и уезжает в Петроград, как на перрон в Могилёве (24 августа) высаживается Львов и направляется на свидание с Корниловым. Он принят в Ставке, причём Корнилов, только что переговоривший с Савинковым, видимо, воспринимает Львова само собой разумеющимся уполномоченным и даже не спрашивает у него никаких верительных грамот. Львов сообщает ему, что министр-председатель сознаёт тяжесть момента и, в частности, готов поделиться властью ради наведения порядка и блага державы. В беседе Корнилова с Савинковым похожая тема, вроде бы, мельком затрагивалась, но тут она звучит уже в полный голос – с одной стороны, неожиданно, с другой, в общем, как будто уже обсуждали что-то такое. К тому же, Львов не какой-то там авантюрист, а недавний член правительства, с чего бы ему воду мутить? Корнилов вполне соглашается со сказанным, теперь ему лишь остается в личном разговоре с Керенским утрясти детали.

Львов, вдохновлённый столь положительным результатом своей миссии, в ожидании обратного поезда тусуется в Ставке, бурлящей слухами и намерениями спасти Россию, и набирает впечатлений существенно выше крыши. Ядовитый Деникин в мемуарах пишет о тамошней атмосфере так:

«…Оглушенный всей этой хлестаковщиной корниловского «политического окружения», всеми «тысячью курьеров», он совершенно потерял масштаб в оценке веса, значения и роли своих собеседников. Добрынский, могущий «по первому сигналу выставить до 40 тысяч горцев и направить их куда пожелает»… Аладьин, якобы посылающий корниловскую телеграмму Донскому атаману Каледину с приказом начать движение на Москву и от имени Верховного и офицерского союза требующий, чтобы ни один министерский пост не замещался без ведома Ставки… Завойко, назначающий министров и «собирающийся созвать Земский собор»… Профессор Яковлев, разрешающий каким-то неслыханным способом аграрную проблему…»

Сам собой уполномоченный Львов возвращается в Петроград в полной уверенности, что Ставка готова ко взятию власти, и идёт к Керенскому – на этот раз представляясь ему посланцем от Корнилова. Львов излагает Керенскому предложения Верховного, которые не сильно отличаются от уже известных и почти согласованных, но излагает их практически в форме ультиматума. «Немедленная передача правительством военной и гражданской власти в руки Верховного главнокомандующего… Немедленная отставка всех членов Временного правительства… Объявление Петрограда на военном положении». И, для пущего эффекта, добавляет, что Ставка настроена на устранение Керенского (звучат слова «смертный приговор»), но Корнилов хороший человек и расположен его спасти.

Несомненно, и Львов, и Керенский прежде читали «Ревизора», как люди культурные, они и в театрах его видели наверняка. Однако ни у того, ни у другого ничто в тот момент не ёкнуло узнаванием. Русь, птица-тройка, мчалась бог весть куда, а один искренний Хлестаков совершенно искренне вращал мозги другому, почти такому же.

Керенский, однако, не на шутку напуган – если верить Львову, Корнилов готовит полный государственный переворот. Но Керенский всё-таки знает Львова немного лучше, чем Верховный, а потому решает его проверить. Он требует от Львова записать требования Корнилова (Львов записывает). Затем он назначает на утро прямой провод со Ставкой, на котором, понятно, должен быть и Львов.

Прямой провод состоялся, хотя Львов на него почему-то не успел. Это не помешало Керенскому сообщить Корнилову, что Владимир Николаевич тут, и даже телеграфировать в Ставку несколько реплик от его имени. При этом Керенский как нарочно избегал задавать Верховному прямые вопросы – сыграла не то адвокатская привычка, не то преувеличенная осторожность. В результате каждый из собеседников говорил о своём и каждый понимал сказанное не так, как другой.

Печальный сей цирк (26 августа) зафиксирован документально.

Петроград: «Просим подтвердить, что Керенский, может действовать, согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.»

Ставка: «Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк сделанный мною В. Н-чу, с просьбой доложить вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.»

Петроград: «Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично; без этого подтверждения лично от вас А. Ф. колеблется мне вполне доверить.»

Ставка: «Да, подтверждаю, что я просил вас передать А. Ф-чу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.»

Петроград: «Я, А. Ф., понимаю ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне В. Н. Сегодня этого сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?»

Ставка: «Настоятельно прошу, чтобы Б. В. приехал вместе с вами… Очень прошу не откладывать вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.»

Петроград: «Приезжать ли только в случае выступления, о котором идут слухи, или во всяком случае?»

Ставка: «Во всяком случае.»

Корнилов в этом диалоге соглашается с ранее переданным Савинковым приказом Временного правительства прислать в Петроград войска для поддержания порядка и просит министра-председателя приехать для обсуждения предложений о разделении власти, с которыми приезжал Львов. С его точки зрения, это обычное уточнение позиций.
Но для Керенского, который через Львова получил ультиматум, разговор выглядит совсем иначе: его, несомненно, принуждают к капитуляции. На эту наглость министр-председатель ответил, в первую голову, арестом Львова, который в конце концов явился, пропустив самое интересное (включая его собственные реплики на прямом проводе с Корниловым). Первые сутки Львов сидел под охраной в кабинете, соседним с кабинетом Керенского, и до утра был пытаем оперными ариями в исполнении Александра Федоровича (тот был изрядный меломан).

Той ночью Керенский потребовал и получил у правительства фактически диктаторские полномочия под предлогом борьбы с «контрреволюцией». 27 августа произошел обмен публичными обвинениями насчет взаимного подсылания друг другу В.Н.Львова, с которых началась эта заметка, и «Корниловский мятеж» имел честь быть начатым.

Савинков утверждал, что почти сразу осознал случившуюся нескладуху, связался с Корниловым уже без всяких обиняков, пришёл в ужас и попытался остановить катастрофу – тщетно. Во-первых, Керенский был воодушевлён своим величием и оттого почти невменяем, а во-вторых, непосредственное окружение диктатора не склонно было упускать только что открывшиеся широкие перспективы.

Наступал сентябрь, октябрь надвигался.

И кто знает, каким бы он был, если бы в историю русской революции не вмешался Владимир Николаевич Львов. Во многом благодаря ему связка между высшим офицерством и Временным правительством была разорвана, что для Керенского означало бодание с Петроградским Советом уже без всяких союзников. С известными последствиями.
А и вдуматься – что стоило Лавру Георгиевичу сперва документ с полномочиями у Владимира Николаевича спросить? Военный же человек, должен ведь понимать, кажется. А? И история могла бы совсем иначе пойти…

P.S. Описание всевозможных версий этих событитий в мемуарах участников и трудах историков читатель найдёт сам. Предположения о тайных мотивах действующих лиц, субъективные оценки их поступков и неуместно ироничное отношение ко всему вышеперечисленному автор очерка оставляет на своём счету.

Концепция изменилась. Почему Захарченко заговорил о «Малороссии»

Автор: | | ,
Оставить комментарий

Рис. С.Елкин

Рис. С.Елкин для dw.com

(Колонка впервые опубликована на LIGA.net)

«Дорогая, тазик больше не нужен — концепция изменилась».

Извините, что цитирую бородатый анекдот, но куда ж деваться — заявление донецкого главаря о смене концепции с «Новороссии» на с «Малороссию» вызвало именно такие ассоциации. Ничто ж не предвещало — и вот опять. Какие тайные потрясения привели к тому, что политический симулякр, который Россия самозабвенно раскручивала и вживляла в информационное пространство три года, внезапно решено заменить на как бы новый?

Естественная версия, что заявление было сделано фигурантом спонтанно по обкурке, а потому в принципе недостойно иных комментариев, кроме издевательских, прожила недолго. Оказалось, что сообщение о смене концепции сопровождалась зачтением «конституционного акта государства Малороссия», в состав которого уже успели «войти» 19 областей Украины, о чем российские медиа не преминули сообщить со свойственной им суровой серьезностью. Чтобы разработать такой фундаментальный документ, курить пришлось бы так долго, так усердно и таким большим коллективом, что локальное повреждение озонового слоя над Донецком стало бы неизбежным, и не заметить такую атмосферную аномалию было бы нельзя. Но раз аномалии нет, значит, не курили. Значит, все делалось намеренно, в относительно рациональном состоянии сознания и заслуживает серьезного анализа.

Эти же простые соображения заставляют предположить, что начинание не является личной «конституционной инициативой» атамана Захарченко, а как минимум согласовано им с российским руководством. Потому что если оно не согласовано, значит, Захарченко внезапно пожелал резко осложнить Кремлю международное существование.

Смотрите сами.

Во-первых, заявление Захарченко, если принимать его всерьез (а Кремль всю дорогу настаивает, что вожаков Донбасского пророссийского сепаратизма нужно принимать именно всерьез), меняет субъектность контролеров оккупированных территорий как участников Минского процесса. То есть, в Минских соглашениях вдруг исчезает одна из сторон, из-за чего соглашения неизбежно теряют силу. Поскольку Минск пока остается единственным протоколом, который позволяет удерживать ситуацию хоть в каких-то рамках, его обнуление мгновенно дестабилизирует положение, а это вынудит Запад отказаться от формального нейтралитета, куда более решительно взять сторону Украины и усилить санкции против России. Сегодняшние заявления МИД Германии  и Франции  наглядно показали, что Евросоюз такого развития событий категорически не желает, а потому требует от России подтверждений, что она тоже не окончательно потеряла чувство политической реальности. (Требование, на мой взгляд, несколько запоздалое, но что ж теперь делать). Что касается Украины, то для нее исчезновение Минских соглашений по вине оппонентов — это огромный подарок, который дает возможность или переиграть устаревшие и проблемные пункты предыдущего соглашения в каком-то новом и более перспективном формате, или, если такое соглашеник выработать не удастся, рассчитывать на значительное усиление поддержки со стороны НАТО. И то, и другое — огромный стратегический ресурс, которым еще надо суметь воспользоваться, но в целом политические плюсы такого поворота значительно перевешивают для Украины его минусы.

Во-вторых, оглашенный Захарченко «конституционный акт» вполне внятно предполагает «упразднение» Украины как государства, на месте которого создается «Малороссия». Как бы анекдотично такое заявление ни звучало, оно опять же ставит Кремль перед проблемой выбора: он либо продолжает признавать субъектом международных отношений украинскую власть в Киеве, либо полностью переносит все свои диппредставительства в Донецк. Второй вариант опять же выглядит как грандиозный политический подарок Украине: после такого демарша России даже ее традиционным сторонникам нечем будет защищать предположения о ее политической вменяемости и хотя бы остаточной договороспособности. Это будет означать, что Кремль окончательно поверил в собственный пропагандистский бред о «хунтофашистах» и полностью потерял контакт с реальностью.

Если же Россия откажется поддерживать впавшего в «конституционный раж» Захарченко, она тем самым признает, что потеряла контроль над собственными ставленниками (и тогда любое ее участие в дальнейших переговорах по Донбассу полностью теряет смысл — как и сами переговоры, впрочем), которые ее крепко (см. выше) подставили. Такой шаг может быть сопряжен с целым рядом очевидных внутриполитических последствий для самой России — одно только сворачивание поддержки «Ново-» или «Малороссии» обойдется в приличный бюджет на перепропаганду (впрочем, «Остазия всегда воевала с Океанией»), а «ихтамнеты» внезапно могут оказаться не «героями русского мира», а «пособниками незаконных вооруженных формирований на территории другого государства».

Еще одна очевидная возможность: резкое обострение военной ситуации, которое сделает объявленный «конституционный акт» просто неактуальным — если в полный голос заговорят «грады», об этой идиотской выходке никто уже не вспомнит, разве что как о формальном поводе для прекращения действия Минских соглашений. Такой поворот тоже нельзя сбрасывать со счетов, и начало масштабных военных действий опять-таки поставит ребром вопрос о поддержке Украины со стороны НАТО как естественной гарантии того, что Дебальцево и Иловайск не повторятся. Если такой поддержки не будет, ВСУ придется справляться с ситуацией своими силами и ценой значительных потерь — и чем бы ни обернулась эта кампания, об авторитете НАТО и способности блока противодействовать крупным военным обострениям в регионе придется забыть надолго.

Возможно, именно этого Кремль и добивается. Пока что его заявления амбивалентны: представитель РФ в трехсторонней контактной группе Борис Грызлов считает выпад Захарченко «политически ничтожным», а путинский пресс-секретарь Дмитрий Песков, напротив, полагает его «подлежащим осмыслению».

Понимаем как хотим, в общем.

Необходимый постскриптум. Обратите внимание: весь этот анализ основан на произвольном допущении, что наблюдаемая «смена концепции» вызвана запуском какой-то рационально организованной стратегии. Это допущение предполагает, что все отмеченные противоречия не вызваны чьей-то глупостью или пропагандистским передозом, а являются частью продуманного плана. Но совершенно не факт, что это допущение верно, так как идиотизм отлично находит возможность проявить себя в любых обстоятельствах (принцип, известный как «бритва Хэнлона», говорит об этом так: «не стоит приписывать умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью»), а российский пропагандистский передоз вполне эффективно влияет и на сам Кремль (на Захарченко — тем более).

И тогда «конституционный акт Малороссии» — это уже не просто обкурка, а тяжелый симптом потери контроля. В этом случае политическая ситуация действительно грозит свалиться в неуправляемость, и не только для ново-мало-захарченковского симулякра. А это будет означать, что тяжелая гуманитарная катастрофа (даже без эскалации военных действий) на оккупированных территориях становится безусловной реальностью, и что для спасения живущих там людей могут понадобиться экстренные и даже беспрецедентные меры.

Тактика выжженных медиа

Автор: | | ,
Оставить комментарий

[ Колонка опубликована на Liga.net ]


Суета перед поражением

«Стратегия без тактики — самый медленный путь к победе, тактика без стратегии — просто суета перед поражением».

Эту сентенцию часто приписывают Сунь-Цзы, хотя в его сохранившихся текстах ничего похожего нет. Нет, возможно, потому, что Сунь-Цзы прекрасно понимал: отсутствие стратегии — это тоже вариант стратегии, и при умелом применении он может создать противнику множество проблем, помешать ему реализовать его планы и даже привести к его поражению — не обязательно, правда, приведя при этом к победе вас самого. Скажем, если вы утонете в болоте, утащив врага с собой, победителей в вашей схватке не будет.

Так почему бы таким подходом не воспользоваться в ситуации, в которой победить в принципе невозможно? Кстати, именно эта идея — гарантированное взаимное уничтожение, — была положена в основу знаменитой доктрины ядерного сдерживания.

Однако методы, которые сейчас применяет в информационной войне Россия, происходят вовсе не из времен «холодной войны». Тогда ставка (причем предельно убедительная) делалась ее участниками на собственную силу. Теперь же Россия делает ставку на слабость. Она (что бы ни утверждала ее пропаганда) сознает, что у нее нет собственных ресурсов (военных, технических, политических, экономических) для путинского победного марш-броска ни на Вашингтон, ни на Берлин, ни даже на внеблоковый (пока) Хельсинки. Те ресурсы, которые у нее есть, никак не получается сравнивать с возможностями стран НАТО. Прямое противостояние с ними для России невозможно и самоубийственно.

Но вот непрямое — не только возможно, но и заманчиво. Собственно, его Россия даже не скрывает, хотя и отрицает. «Это были силы самообороны». «Ихтамнет». «РФ не является стороной конфликта». «Доказательств, что это Россия, нет». И вообще: «нет у вас методов против Кости Сапрыкина».

Все это выстраивается в довольно стройную концепцию (не столько рационально-политологическую, сколько психологически-художественную), если допустить, что для России в созданной ею ситуации стратегия победы просто не нужна. Как минимум на подсознательном уровне она уже смирилась и сжилась с ролью страны-изгоя, цивилизационного лузера и недоучки. Зацикленность на «славном прошлом» именно потому и нарастает, что «славное будущее» не просматривается ни в какой бинокль.

Но даже если Россия и не может победить, то испортить жизнь другим ей все-таки вполне по силам. На то, чтобы создать ситуацию, в которой шансы на проигрыш поднимутся у всех, ей ресурсов хватит. Ломать ведь не строить, а гадить — дешевле, чем ломать.

И здесь вступает в игру вторая слабость, на которую Россия делает ставку — слабость глобальная, порожденная информационной революцией.

 

Контузия от информационного взрыва 

Появление интернета быстро уничтожило все прежние преграды между пишущими и читающими. Для того, чтобы вас начали читать, больше не нужны ни издатели, ни редакторы. Если в эпоху «бумажной» прессы без них обойтись было нельзя, то теперь достаточно сделать пост в фейсбуке или в блоге — и все, вас уже читают.

Число доступных публикаций стремительно возросло, а их средняя содержательность столь же стремительно упала. Громко высказываться привыкли даже те, кому для этого трагически не хватает навыков и ума (и какие, собственно, к этому могут быть претензии, в сети все равны). Поэтому за два десятилетия бурного развития интернета в нем выросли не только бастионы компетентности и здравого смысла, но и поражающие воображение масштабами и апломбом информационные помойки. Грандиозные водопады интеллектуальных отходов, которые прежде вынужденно оставались в личном пользовании самозабвенных графоманов, недоучек с манией величия и озлобленных на весь мир лузеров, хлынули во внешний мир.

Мир оказался трагически не готов противостоять этому грязевому потоку. И главным пострадавшим от этого селя оказался институт репутации. Авторитет.

Нынешняя технологическая революция, увеличив на несколько порядков объем легко доступной информации, пока не создала удобных инструментов для взвешивания ее авторитетности и достоверности — или, если можно так сказать, «качества». На эту тему есть известная шутка — «на любой вопрос в интернете можно найти любой ответ». Пользователь действительно может практически всегда найти такой вариант ответа, который ему понравится, хотя этот вариант вовсе не обязательно будет «качественным». Но пользователю он будет адекватен, и этого ему будет достаточно.

Одновременно информационная революция совершенно изменила отношения между экспертами и потребителями экспертных мнений. Авторитет эксперта требует постоянного подтверждения (иначе он обесценивается), и в «доинтернетовскую» эпоху система такого подтверждения работала более-менее надежно на основе принципов рациональной полемики. Оппонентам приходилось оформлять возражения в виде предназначенных для публикации текстов и снабжать их взвешенными доводами. Теперь же вполне обычными стали «возражения» типа «что автор курил, когда писал эту чушь». Такая пролетарская лапидарность, конечно, не воспринимается в профессиональной среде наравне с рациональной полемикой, однако трудно отрицать, что массовая сетевая аудитория на такую развесистость охотно ведется, а это приводит к «разложению» в ее восприятии даже самых устойчивых репутаций.

Но репутации — это не только люди, но еще и принципы и концепции, которые они создали или поддерживают. Это идеи, а часто даже идеалы, которые связаны с такими авторитетами. И атака на авторитет может быть легко превращена в атаку на эти идеи.

Именно поэтому прием «разложения» репутаций стал активно использоваться как один из методов информационной войны. «Пост-правда», например, выросла именно на этом удобрении. На нем же цветет и политический популизм.

И печально эффективная российская пропаганда — тоже.

 

Путь обмана

В том, что знаменитый афоризм «война есть путь обмана», принадлежит именно Сунь-Цзы, не сомневается никто: эту фразу легко найти в первой главе его «Искусства войны». Там же, в главе о планировании нападения, Сунь-Цзы формулирует еще один принцип, важный для нашей темы: «Самая лучшая победа — разбить замыслы противника». И только если это не удалось, нужно разбивать его союзы, войска, и лишь в самом крайнем случае — осаждать его крепости.

Уничтожить чужую стратегию, сделать ее неработоспособной или ошибочной — вот идеальная победа.

В противостоянии с Западом Россия выбрала именно такой путь. Сознательный это выбор или административно-рефлекторный — не так уж важно, главное, что тенденция прослеживается достаточно четко.

Главным инструментом для решения этой задачи были выбраны максимальное зашумление информационного пространства и параллельная атака на основные авторитеты и принципы. Интернет-революция изменила характер общественных дискуссий и отменила необходимость отвечать оппоненту по существу? Как удобно! Поехали.

У вас свобода высказываний — священный принцип? Отлично. Вот вам армия троллей, внимайте бреду, который они вам будут нести. Дебатировать с ними бесполезно, они не собираются вас слушать. Их задача — влить в ваш прежде адекватный дискурс цистерну очевидной и вопиющей неадекватности и потребовать, чтобы к ней отнеслись как проявлению священной свободы слова. Приняли на равных. А если нет, вам тут же будет указано, что вы предаете ваши же собственные принципы. Лицемеры.

Вы всерьез считаете СМИ «четвертой властью»? Ладно, вот вам наши СМИ в вашу «четвертую власть» с главной идеей (вполне открыто заявленной), что объективных медиа нет и быть не может. Мы еще и ваших популярных ведущих приглашаем на работу, чтобы вы лучше поняли, что даже ваши самые-самые ничем не лучше, чем мы. Смотрите, мы же от вас ничем не отличаемся, просто мы гоним свою волну помоев навстречу вашей, русофобской. Теперь не только мы пахнем, но и вы. Все про себя поняли? Приятного аппетита.

Говорите, выборы у нас ненастоящие? А у вас? Сейчас посмотрим. Ай-я-яй, что ж это на ноуте из вашего демократического предвыборного штаба творится! Смотрите, что Викиликс там раскопал. Ну что, как теперь ваши выборы, лучше стали? Свободнее? А что это вы так расстроились, это же документы. Какое-такое вмешательство? Какое может быть вмешательство, у вас же выборы настоящие, не то что у некоторых. Как вы вообще могли подумать, что кто-то способен влезть в вашу идеальную избирательную систему — вот так с ногами? Конечно, это не мы. Привет Хиллари.

Или вот сбитый малазийский «Боинг». Смотрите, сколько мы версий вам сразу предложили — штук пятьдесят, все разные, но ведь буквально каждая гораздо лучше, чем ваша. Какая из них правильная? Да все правильные. Кроме вашей. Знаете почему? Потому что у вас версия всего одна, а у нас их аж пятьдесят. Так кто более профессионально подходит к делу? Учитесь, салаги.


Тактика выжженных медиа

Задумка, в общем, была по-пацански бесхитростна: если Россия с ее «русским миром» оказалась неконкурентоспособна по сравнению с другими цивилизационными проектами и восстановить свою конкурентоспособность у нее никак не получается, то нужно постараться снизить конкурентоспособность всех остальных. В игре с нулевой суммой это можно считать чем-то вроде выигрыша. Хоть какое-то утешение.

А поскольку практически все политические стратегии реализуются через медиа-среду, для снижения эффективности этих стратегий достаточно эту среду дискредитировать, качественно ухудшить. Загадить откровенным шлаком. Завалить невразумительным контентом. Сломать доверие к авторитетам. Поощрять любые фейковые новости, даже безобидное «первое апреля», потому что они подрывают доверие к информации вообще. Даешь «первое апреля» круглый год. Ну а че. Пусть люди привыкнут думать, что все новости лгут, что эксперты продаются и покупаются везде, а не только в авторитарных и коррумпированных странах, что авторитетов — нет нигде. Есть только циничная джинса и «что автор курил, когда писал эту чушь». Все.

Попробуйте после этого реализовать в такой медиа-среде ваши либеральненькие стратегии, построенные на доверии людей. У вас просто не будет этого доверия. Даже если вы его заслужили, такая медиа-среда его съест. И вы проиграете.

Именно так Россия попыталась «разбить замыслы противника», и, нужно признать, ей удивительно многое удалось. Западные институты и службы безопасности спохватились только тогда, когда кризис доверия к авторитетам и принципам развернулся во всю ширь и дал метастазы в избирательные урны. То, что кризис был вызван не Россией, а неизбежным разрывом между слишком быстрым развитием информационной среды и недостаточно быстрым созданием инструментов для ее цельности, ничего по сути не меняет: именно Россия, обнаружив эту слабость, использовала ее для диверсии.

После этого вопрос противодействия ее диверсии и вопрос создания инструментов для определения достоверности и адекватности публикуемой информации слились, а их актуальность была доказана ущербом от развязанной Россией информационной войны. Поэтому легко допустить, что уже довольно скоро мы увидим что-то вроде автоматического «измерителя достоверности» сетевых публикаций, в котором понятия «Заслуживает доверия» и «Россия» будут находиться на противоположных краях шкалы.

Словесный автопортрет. Самопрезентация нового имиджа России в ООН

Автор: | | ,
Оставить комментарий

…Нет никаких оснований сомневаться в том, что Владимир Сафронков является одним из лучших в России специалистов по международным отношениям — другому обязанности заместителя постоянного представителя страны в ООН просто не поручили бы. Хотя бы поэтому его выступление следует воспринимать серьезно, как заявку на обновление образа России, ее качественно новую самопрезентацию в качестве одного из участников мировых политических процессов. То есть, то, что этот образ удивительно точно соответствует образу истерического мелкого уголовника, следует считать не ошибкой, а реализацией вполне осознанного намерения. Как словесный автопортрет страны. Как ясное послание миру: нас теперь нужно воспринимать именно так… [ Дальше ]

Россия и Сирия: Кто кого подставил в сюжете с химическим оружием

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Удар "томагавками" по базе Шайрат

Удар "томагавками" по базе Шайрат Колонка впервые опубликована в разделе «Мнения» на ЛІГА.net

Последние события перевели сюжет с применением химического оружия в Сирии на более высокий политический уровень — и добавили к нему совершенно новый мотив, который отныне стоит учитывать. Этот мотив наметился в реплике госсекретаря Рекса Тиллерсона, заявившего, что в этой истории «Россия или является прямой соучастницей Асада, или проявила явную некомпетентность».

Ничего подобного в 2013 году, когда сюжет с применением в ходе гражданской войны в Сирии химического оружия только начинался, прозвучать в принципе не могло.

В марте 2013 года официальный Дамаск и сирийские повстанцы предъявили друг другу взаимные обвинения в применении химического оружия. В апреле появились сообщения, что разведки США и Великобритании располагают информацией о применении вооруженными силами Асада зарина, однако полной уверенности в этих данных у разведслужб не было. В мае комиссия ООН по расследованию нарушений прав человека в Сирии заявила, что есть веские причины говорить о применении зарина сирийскими повстанцами, а не правительственными войсками, но безусловных доказательств тогда тоже не обнаружилось.

В августе того же года новое применение химического оружия в пригороде Дамаска привело к массовым жертвам — тогда погибли около полутора тысяч человек, из них более 400 детей. Оппозиция и правительственные силы традиционно попытались возложить ответственность за совершение безусловного военного преступления друг на друга, но в этот раз данные американской разведки были более надежными и ясно указывали на то, что зарин применили сирийские военные. Именно после этого Барак Обама заявил, рассматривает возможность «сдержанных, узконаправленных действий» (причем даже в том случае, если не получит на них одобрения Конгресса). В качестве альтернативы госсекретарь Джон Керри изложил вариант, при котором Асад добровольно отказывается от имеющегося в его распоряжении химического оружия и передает его под международный контроль.

Предложение это было сформулировано и передано Асаду Россией, и Асад его с видимой готовностью поддержал. Сирия должна была до ноября передать свой арсенал химоружия под контроль международного сообщества, а в первой половине 2014 года его уничтожить. Россия выступала в этом соглашении как посредник и контролер его исполнения.

19 августа 2014 года Барак Обама заявил, что процесс уничтожения официально задекларированного Сирией химического оружия завершен. Однако в 2015 году сообщения о случаях применения против повстанцев химического оружия (так называемых «хлорных бомб») возобновились, медики также сообщали о том, что боевики ИГИЛ используют иприт. С осени 2013 по август 2016 года мониторинг правозащитников зафиксировал 136 случаев прменения химического оружия асадовцами и 3 случая — со стороны ИГИЛ. Хлорные бомбы затем применялись сирийскими военными также в Алеппо. ООН намеревалось принять в связи с этим специальную резолюцию, которую, однако, тогда заблокировала Россия.

Газовая атака на Идлиб в начале апреля в корне отличалась от применения «хлорных бомб» — считалось, что Сирия официально сдала все запасы зарина в 2013 году, и если «хлорные бомбы» можно было с натяжкой списать на чью-то самодеятельность, не поддающуюся никакому контролю, то изготовление зарина подлежало международному контролю, а задача этого контроля была возложена на Россию. Заявление Тиллерсона как раз и подчеркнуло, что Россия или проявила преступную некомпетентность, безответственно подойдя к обязанностям контролера, или, что еще хуже, сознательно допустила, чтобы зарин снова оказался в арсеналах правительственной сирийской армии.

Однако даже при всей «любви» Путина к США и прочему международному сообществу трудно представить, чтобы он сознательно решился так подставиться. Поэтому остается еще одна версия — тот самый «новый мотив», которого не было и не могло быть во время военного кризиса 2013 года. Версия эта заключается в том, что Асад сознательно не выполнил оговоренные с Россией условия и не сдал под международный контроль все запасы боевых отравляющих веществ и все средства их производства. А у России не оказалось достаточно желания и компетентности, чтобы это обнаружить.

То есть, президент Башар Асад сознательно президента Владимира Путина развел «на доверии», и выяснил это печальное обстоятельство Владимир Владимирович только тогда, когда его сирийский друг снова применил зарин против своих противников — и тем самым полностью уничтожил любую возможность относиться к России как ответственному участнику событий.

Старые партнеры, возможно, еще сумеют как-то сгладить возникшее между ними «недоразумение». Но вопроса о том, как «компетентная и ответственная» Россия проморгала сирийский зарин, с международной повестки дня это уже не снимет.