Архив метки: Война

Я обвиняю. Донбасс и Крым в слепом пятне

Автор: | | ,
Оставить комментарий
Светлодарская дуга

В расположении одного из батальонов 30-й отдельной мехбгригады ВСУ мы встретились с французским кинодокументалистом по имени Луп Бюро. Если бы я следил за событиями, связанными с турецким и сирийским Курдистаном, это имя сказало бы мне много, но я оказался невежественен, а потому глух.

В 2017 году Луп получил в Турции 30 лет тюрьмы якобы за «содействие террористам» — он работал над документальным фильмом об участии курдских вооруженных формирований в сирийской войне. Из 30 лет приговора он отбыл чуть меньше двух месяцев — на Эрдогана по поводу Лупа решительно надавил Макрон (Эрдоган не поддался), в тему освобождения Лупа жестко вписались «Репортеры без границ» (Эрдоган не поддался), международное юридическое сообщество подало несколько аппеляций на приговор (турецкий суд отклонил их все, одну за другой), после чего так и не поддавшийся ни на чье давление Эрдоган внезапно Лупа помиловал и приказал выпустить.

Теперь, полтора года спустя, Луп снимает документальный фильм о ребятах, которые держат линию против сепаров на Светлодарской дуге. Мир маленький, для Лупа Бюро любая война — рядом.

Сто лет назад, в марте 1919 года, в его родной Франции вышел на экраны фильм Абеля Ганса «Я обвиняю» («J’accuse») — накаленный до истерики и перегруженный пафосом контрольный выстрел в затылок только что закончившейся мировой войне. Франция в войне победила, но Ганс снял фильм не о победе, а о том, как много мир из-за войны потерял.

Ни зрители, ни критки не хотели, не желали, чтобы им сыпали порох на эту рану. Против фильма протестовали, обвиняли его создателя в «пораженчестве», предрекали провал. Но созданные Гансом образы буквально цеплялись за подсознание, врастали в него, превращали такую недавнюю и такую реальную войну в жуткий миф, от которого невозможно было абстрагироваться. Эпизод с «маршем мертвецов» вошел не только в учебники кино, но и в массовое сознание, стал частью французского национального менталитета.  

Сто лет спустя француз Луп Бюро приехал на Светлодарскую дугу снимать фильм о нашей войне — потому что для него она так же реальна, как и любая другая.  

В то же самое время, в июне 2019 года, в сознании подавляющего большинства граждан Украины этой войны нет. Просто нет. Если она и была когда-то центром притяжения, если раньше ее видели, а за событиями на Донбассе пристально следили, то сейчас эта тема из общественного поля зрения ушла.

Это видно по тому, как месяц за месяцем падает посещаемость хроники событий на фронте. Вы больше не считаете эту тему важной. Вы привыкли к войне, она перестала быть для вас информационным поводом, стала рутиной и обыденностью, естественным фоном для других событий, куда более мелких и переходящих, но заслуживающих внимания. А войну вы сдвинули в «слепое пятно». 

Из этого «слепого пятна» приходят сообщения об обстрелах, о нарушении режима прекращения огня, о погибших и раненых. Похороны бойцов, которые отдали за Украину жизнь, перестали восприниматься обществом с перебоем сердца. Монотонность явления убивает понимание его масштаба и значимости. Даже наглядность не спасает: иконостас памяти уже закрыл почти все место на ограде Михайловского собора и продолжает расширяться, но «слепое пятно» растет вместе с ним, и даже быстрее.

Я это остро почувствовал, когда в центре Киева, рядом с ТРК «Арена» взорвали автомобиль Тимура Махаури. На проезжей части стоял развороченный взрывом остов машины, пятна крови на асфальте, работали медики, спасатели и следователи, а в заведениях «Арены» танцевали люди и играл шансон. Чья-то смерть не воспринималась как повод для беспокойства, даже если она случилась совсем рядом. Что уж говорить о смертях, которые происходят где-то за горизонтом?

Это равнодушие остро чувствуешь, когда возвращаешься из Донбасса на «материк». Мир здесь другой. Нет, не так — здесь просто мир. Здесь войны нет. Вообще. Нечего выигрывать и проигрывать. Не о чем говорить. Нет темы. Проехали и забыли.

Вся риторика пропутинской сволочи про «прекратить воевать» фундаментально основана именно на вот этом тотальном обезболивании темы, чудовищном социальном новокаине, которым Украина накачана по самый купол Верховной Рады. И этот «новокаин» вкачивается в общество не только целенаправленными усилиями вражеских и коллаборантских медиа, как фактор гибридной войны, но и как прямое следствие некомпетентности власти самой Украины. Власть не любит, чтобы избиратель видел и понимал ее недееспособность. Поэтому власть убирает свидетельства своей недееспособности в «слепое пятно». Фактически — действует в рамках стратегии, которую осуществляет враг. Послушно идет у него на поводу. 

Из бесед с воюющими на Светлодарской дуге понятно, почему даже армия во время президентских выборов не стала опорой для Порошенко. Затяжная позиционная война — не повод отдавать противнику инициативу, а Порошенко, с точки зрения профессиональных военных, сделал именно это. Удержать фронт — это, конечно, достижение. Но даже обороняться можно, сохраняя свободу рук и маневра — и россияне именно такой свободой и пользуются. Обстрелы, диверсии, разведка, навязывание своей повестки. А ВСУ большей частью только отвечает, потому что все прочее требует от киевского командования проявления инициативы, а ее нет. А та, что есть, направлена на замораживание ситуации. Новокаин.

В политике привыкли говорить об «отсутствии политической воли» для принятия серьезных решений. В военной сфере ситуация точно такая же. Поэтому армию Порошенко тоже проиграл. Если военные за него и голосовали, то не как за эффективного главнокомандующего, а как за меньшее зло. Заведомо некомпетентный в военной сфере Зеленский представлялся злом более серьезным. Но голосование за него хотя бы давало надежду, — вдруг что-то принципиально изменится в штабах? А с командованием Порошенко таких надежд не связвали даже его сторонники.

И это даже при том, что при Порошенко действительно много было сделано для армии. Проблема снабжения частей на передовой продовольствием и обмундированием практически решена. Нового оружия по-прежнему мало, но старого пока хватает. Но этого так или иначе недостаточно. Ключевые инфрастуктурные вопросы так и остаются подвешенными. Катастрофически плохо реализован подход к связи, а ведь именно надежная связь — основа управления армией. Но безопасной коммуникации у ряда частей фактически нет. Интернет в расположениях  обеспечивают местные частные провайдеры, и это само по себе вызывает оторопь. Никакой трафик, связанный с военной сферой, даже надежно зашифрованный, не должен быть доступен вне защищенных сетей. Тем более он не должен зависеть от того, что какой-то частник решит провести у себя плановый ремот оборудования, пусть даже он «извиняется за причиненные неудобства».

Эфирные каналы на Светлодарской дуге практически полностью контролируют россияне. Украинское телевидение ловится там так слабо, что ребята смотрят его через интернет, когда он есть. Зато российских каналов полно. То же самое — захват инициативы, навязывание своей повестки. Почему этого не делаем мы? Не можем? Не хотим? Мне рассказали, что когда при продвижении в Марьинке ВСУ взяли под контроль телевизионный ретранслятор и ребята предложили его взорвать, командование повреждение собственности запретило. И это при том, что через вышку по-прежнему транслируются фактически только российские каналы. Судя по тому, что дальше в разговоре прозвучало, выводы сделаны — в следующий раз такие вопросы «наверх» отправлять уже не будут, примут решение на месте. Потому что на Донбассе все-таки болит, а на «материке» все напрочь обезболено.

Капеллан Сергей Дмитриев, с которым мы ехали в бригаду имени Константина Острозского и который вел для военослужащих службы на праздник Святой Троицы, в проповеди говорил, что усталость от войны есть у всех, но этой усталости нельзя поддаваться, потому что это равносильно признанию поражения.

Он говорил, а я думал о стране, которая этой усталости уже поддалась. Ребята на передовой стояли, стоят и будут стоять, а Украина за их спиной тонет в «слепом пятне», погружается в нежелание видеть происходящее, стремится отвернуться от реальности, в которой по-прежнему идет война. Уходит в наркоз, чтобы не видеть тех, кто ее защищает. Новокаин. Таблетки от российских танков.

Уже в Киеве отец Сергей сказал мне, что борется с желанием уехать на фронт и больше на «материк» не возвращаться. Он чувствует, что настоящая жизнь — там, на Светлодарской дуге. А здесь — забытье. Наркоз.

Капеллан никого не обвиняет. Я — обвиняю. Себя, вас, власть — уже ушедшую и только что избранную. Обвиняю в том, что мы всеми силами хотим остаться слепыми и глухими. Что мы смирились с потерей Крыма и обстрелами на Востоке. Что мы поддаемся очарованию выученной беспомощности («а что мы можем сделать? мы ведь ничего не можем») и тем самым предаем ребят, которые стоят на Донбассе. Предаем тонкую линию, которая отделяет нас от «русского мира».

А в это время Луп Бюро, француз, которому не все равно, снимает документальный фильм о нашей войне. Той самой войне, которую украинский обыватель так жаждет забыть, и уже хотя бы поэтому работа Лупа ему безразлична. Частью национального металитета Украины становится не реальность и даже не миф войны, а вычеркивание ее из реальности.

Это так предсказуемо и понятно, что глупо обывателя в этом обвинять.

Но я — обвиняю.

Светлодарская дуга

[ Колонка опубликована на LIGA.net ]

Не прикармливайте «черных лебедей»

Автор: | | , ,
Оставить комментарий

Взрыв склада боеприпасов под КалиновкойВзрывы складов боеприпасов — очередное напоминание о войне тем, кто не хочет (или не способен) о ней помнить. Такое же напоминание, как и теракты против ключевых офицеров разведки, в том числе в центре Киева. Такое же напоминание, как и похищения людей и прямые политические репрессии в аннексированном Крыму. Такое же напоминание, как появляющиеся в сети имена погибших на востоке и ставшие обычным делом звонки из редакции в пресс-службу АТО. Или как черные стенды с портретами погибших земляков в Николаеве. Или как ребята, которые после ротации приезжают домой из Марьинки и Авдеевки с ясным пониманием, что ничего еще не кончилось — ни для них, ни для страны, — и это слышно в каждом их слове.

Обыватель, который старается всего этого не замечать, пусть и дальше не замечает — мир у него маленький, оборудованный и нагретый обычно для него одного, а от того, что происходит снаружи, он намеренно отгородился. Ему откровенно все равно. Он хочет только стабильности, и только для себя. «Это не моя война», говорит он, и это правда, потому что это не его страна, а все остальное из этого следует. Ну, пусть.

А вот тем, кто продолжает и во время войны воровать, надеясь, что война все спишет, как раньше все списывал мир, кто в междусобойчиках со смехом называет коррупцию становым хребтом демократии, кто саботирует судебную и другие реформы (ссылаясь при этом, кстати, именно на войну), кто весело контрабасит лес, сигареты и бурштын, кто выставляет напоказ неизвестно как заработанные миллионы, наверняка зная, что ему за это ничего не будет, — так вот, таким мне хочется намекнуть, что сейчас линия фронта лежит к ним гораздо ближе, чем они думают. И что выходя из лексуса на Садовой или сидя в кафе на бульваре Тараса Шевченко, они неслабо рискуют получить большой привет через эту линию.

Все еще не понимаете? Я объясню. Вы думаете, что крадете у страны только деньги, но на самом деле вы в колоссальных объемах прогаживаете ее время и перспективы. Каждый раз, когда депутаты или чиновники откладывают решение важного для страны вопроса (неважными они ведь там не занимаются, вроде бы) всего лишь на один час, чтобы успеть быстренько «обналичить инсайд», они тем самым воруют у граждан Украины сорок миллионов человеко-часов. Один потерянный час страны — это 4500 человеко-лет несбывшегося будущего. Это много. Граждане (которые не обыватели) это чувствуют довольно остро, и они не согласны оставлять это без последствий.

И я вам гарантирую, что последствия будут. Даже если допустить, как вы настаиваете, что воры сами по себе, а власть сама по себе, прошедшие после Майдана три года доказали, что власть наказать коррупцию не хочет или не может (пусть она сама выберет, что для нее почетнее — соучастие или импотентность). Это значит, что общественный договор властью давно нарушен, и вместо него теперь действует общественное перемирие. И предсказать, как и почему оно закончится, не может никто. Возможно, достаточно будет одного пожара в детском лагере, чтобы это перемирие закончилось. Или неаккуратного повышения коммунальных тарифов. Или ДТП со смертельным исходом по вине какого-нибудь обожравшегося безнаказанностью мажора. Или ЕСПЧ по формальным основаниям примет решение в пользу Януковича из-за того, что прокуратура не сможет вовремя предоставить корректно оформленные документы. Или взорвется следующий склад боеприпасов, чтобы уж совсем наглядно стало, насколько эффективны меры по предотвращению диверсий.

Агрессию России нельзя остановить, не карая здешнюю коррупцию и некомпетентность. Невозможно жрать крысиный яд и сохранять цветущий вид. Сохранение безнаказанности для высокопоставленного ворья — это предательство, и оно все равно будет наказано, по закону или в обход него.

Потому что, напомню снова, идет война, которая ничего и никому не спишет. И законы ее времени, военного времени, совершенно не обязательно вводить в действие решением президента, правительства или парламента. Эти законы вполне могут ввести себя в действие сами.

Вы сами прикармливаете своих «черных лебедей», своей некомпетентностью и неспособностью делать настоящее дело. Эти «лебеди» уже здесь. Совсем близко. Целая стая.

И боже вас упаси спугнуть их неосторожным движением.

Приднестровье: козырь десятилетней выдержки

Автор: | | , ,
1 комментарий

Одна из главных проблем пропаганды в том, что в нее верят.

Россия много лет и на полном серьезе сообщает внешнему миру о своем духовном, экономическом и политическом величии, о своем праве быть наследницей трагически умученного врагами СССР, о своих грандиозных природных богатствах, которым другим странам предлагается безнадежно завидовать и вожделеть их до потери связи с реальностью. Хотя внешний мир большей частью просто принимает это вещание к сведению, есть категория слушателей (часто это бывшие советские люди), которые в эту картинку верят.

Казалось бы, для пропагандистов это успех. Однако случается и так, что образ безоблачно могущественной Империи, созданный пропагандистами в удаленном массовом сознании, начинает жить собственной жизнью и наносит реальной России чувствительный урон. 

Люди, понимаете ли, ждут от Империи свершений, а она даже данное слово не держит.

Чем дальше выдумка от реальности, тем сложнее реальности этой выдумке соответствовать. Рано или поздно в их связке что-нибудь да треснет, и тогда могущественная иллюзия расточится, завеса падет и вместо поднебесного храма откроет изумленным взыскующим взглядам вполне бытовой вид пригородного общежития с хронически облупившимся фасадом и удобствами во дворе.

Десятилетиями некоторые верили, что идеальная Россия рано или поздно придет и принесет им долгожданное счастье. Но у реальной России, когда она все-таки приходила, в изобилии находились для страждущих только оружие, бесхозяйственность и прозябание. Это вполне наглядно видно на примерах Абхазии, Южной Осетии и Донбасса. Пример Крыма тоже пока не выглядит убедительным тому опровержением — впрочем, а вдруг?.. Люди же верят.

В то же самое до сих пор верят и в Приднестровье.

Почти ровно десять лет назад, 17 сентября 2006 года, в непризнанной Приднестровской Молдавской Республике (ПМР) был проведен референдум с двумя вопросами.

Первый вопрос звучал так: «Поддерживаете ли Вы курс на независимость Приднестровской Молдавской Республики и последующее свободное присоединение Приднестровья к Российской Федерации?» На этот вопрос около 98% участников голосования ответили «Да».

Формулировка второго вопроса предлагала ситуационную альтернативу первому: «Считаете ли Вы возможным отказ от независимости Приднестровской Молдавской Республики с последующим вхождением в состав Республики Молдова?» На второй вопрос около 97% голосовавших ответили «нет».

Несмотря на то, что 6 октября того же года результаты приднестровского референдума 2006 года были с триумфальным единогласием признаны российской Государственной Думой, никакие иные чаемые тираспольцами шаги со стороны России предприняты не были. Руководство РФ вполне устраивал подвешенный суверенитет непризнанного Приднестровья. Для сохранения эффективного российского влияния в ПМР более чем хватало присутствия оперативной группы российских войск и ежегодных финансовых дотаций (сопоставимых по объему со всей экономикой Приднестровья). Нет ничего удивительного и в том, что Россия так и не сочла нужным выполнить свои обязательства по итоговым документам Стамбульского совещания ОБСЕ 1999 года, согласно которым она обязалась еще до 2001 года вывести свои войска с территории ПМР.

Естественно, ни Молдова, ни Украина, ни страны ЕС результаты приднестровского референдума не признали. Это было ожидаемо. Позиция России тоже была традиционна: пока российское влияние в ПМР сохраняется, ничего менять не нужно, сойдет и так. При этом, естественно, считалось хорошим тоном постоянно приглашать всех к столу переговоров, но каждый раз подчеркивать, что сама Россия в этих переговорах готова участвовать не как одна из сторон, а как вроде бы старший брат Приднестровья, который младшенького ни за что молдавским фашистам на съедение все равно не отдаст, так что непонятно, о чем вообще там за столом говорить-то.

Во многом именно поэтому результаты референдума 2006 года так и не привели к серьезным политическим подвижкам. Все ограничилось публичной демонстрацией пророссийской ориентации Приднестровья. Принимать в себя еще один эксклав, с которым у нее не было общих границ, Россия не пожелала. Мало ли где какой референдум, действительно.

Тогдашний президент ПМР Игорь Смирнов, правда, энергично заявил после референдума, что его команда будет приводить законодательство Приднестровья к высоким российским стандартам, но после выигранных перевыборов реформаторский спазм его несколько поотпустил и тема была надолго заброшена.

Внезапно накативший февраль 2014 года принес приднестровцам вдохновляющий образ Крыма, который стремительно аншлюссировал в состав Российской Федерации на основании референдума, подозрительно похожего на приднестровский 2006 года и по формулировкам вопросов, и по проценту правильно на них ответивших. Со всей серьезностью встал вопрос: почему Крыму можно за две недели, а Приднестровью нельзя даже за двадцать лет? 18 марта 2014 года спикер Верховного совета Приднестровья даже направил спикеру Госдумы письмо, в котором довольно прозрачно намекал, что кроме Крыма есть в мире и другие территориальные образования, которые хотят слиться с Россией в политическом экстазе, и что хорошо бы на основании крымского кейса прописать для такого слияния какую-никакую дорожную карту. А 16 апреля того же года официальное обращение к российским властям со сходными по смыслу намеками принял и Верховный совет ПМР.

Однако — вотще. Сияющая кремлевская утопия продолжала призывно манить к себе истинно верующих в нее через две границы, но решительно отказывалась становиться для приднестровцев явью.

Приднестровские власти два года с ревностью следили за потоком безоблачного счастья, которое захлестнуло крымчан, а потом решили взять инициативу в свои руки.

7 сентября президент ПМР Евгений Шевчук подписал указ о начале подготовки к присоединению Приднестровья к России (точнее, о приведении законодательства Приднестровья к высоким российским стандартам, на которое так и не сподвигся его предшественник Игорь Смирнов). При этом Шевчук обосновал свой указ результатами референдума 2006 года, которые все прошедшее десятилетие без особой пользы отлеживались в политических запасниках.

Если учесть, что влияние Кремля на политику Тирасполя было и остается решающим, естественно предположить, что появление этого указа инициировано или одобрено Москвой. Однако такое предположение довольно трудно вписать в какие бы то ни было осмысленные стратегические сценарии, — кроме, разве что, сценария намеренной и стремительной политической дестабилизации региона с перспективой развязывания уже не гибридной, а открытой войны, причем не только на Донбассе. Аннексия Приднестровья даст России возможность резко усилить военное давление на Украину на Юго-Западном направлении, но в то же время неизбежно втянет ее в прямое противостояние с Молдовой, а через нее — с Румынией, Евросоюзом и НАТО. При таком сценарии неизбежен выход России из множества международных соглашений, резкое усиление уже действующих в ее отношении санкций, а также введение новых, включая наиболее жесткие из ранее обсуждавшихся.

Учитывая проблемное, мягко говоря, состояние российской экономики, такой вариант больше похож на добровольное самоубийство режима. Россия по-прежнему остается критически зависима от внешнеэкономических связей, и каких бы военных успехов ей ни удалось поначалу достичь, прямая агрессия эти важные для нее связи практически полностью прекратит, отправит страну в глухую международную изоляцию и спустит ее почти буквально на подножный корм. При том, что некоторые близкие к руководству РФ идеологи давно и громко о такой изоляции мечтают, этой идее резко противоречит хотя бы размещение Россией значительных государственных средств в зарубежных ценных бумагах.

Другой сценарий предполагает эскалацию региональной политической напряженности (без открытой военной фазы) для усиления переговорных позиций РФ. Например, Россия «успокаивает» Приднестровье, а взамен требует у Запада снятия санкций. Для Запада такой сценарий означает полную политическую капитуляцию и согласие на дальнейший шантаж, все возможности для которого Россия в этом варианте сохраняет за собой. Однако Россия уже испробовала такой вариант в Донбассе и никакого успеха не добилась, а в случае Приднестровья успех выглядит еще менее вероятным.

Не выглядит обоснованным и предположение, что Москва может попытаться использовать тему Приднестровья в своей  внутренней политике — например, в компании «Единой России» на выборах в Госдуму 18 сентября. За несколько оставшихся дней тему, возможно, и удастся развернуть, но сразу после выборов Кремлю все равно придется решать задачу ослабления санкций, а еще одно ловко устроенное региональное политическое обострение международный портрет Путина вовсе не осветлит. Возможные тактические преимущества оказываются слишком малы, а весьма вероятные стратегические потери — чрезмерно велики.

Как ни парадоксально, вероятнее всего в случае с указом Шевчука мы имеем дело с артефактом не российской политики, а российской пропаганды. Возможно, президент ПМР вслед за своим народом банально устал ждать, когда непогрешимая, но, увы, непограничная Небесная Империя обратит на него внимание, и решил таким образом напомнить о себе. Основания нашлись в референдуме десятилетней давности. В самом деле, давно пора было что-нибудь с ним сделать, нельзя же вечно откладывать такой сильный козырь на потом. В Крыму же он сыграл, верно? К тому же, по российскому телевидению постоянно говорят про «русский мир», который страстно стремится к воссоединению, и который Россия непременно в себя примет, как сакральный Крым. Нужно только сделать решительный мужественный шаг в могучие материнские объятия, а потом все будет безоблачно и чисто, как в СССР. И как в Крыму. И хоть камни с неба, в самом деле, потом-то чего бояться…

Это очень смешная и очень художественная версия, конечно, но в последнее время мы имели счастье наблюдать и более выдающиеся глупости даже от политиков с репутацией серьезных — вспомните, например, референдум о Brexit. А в случае с Приднестровьем речь идет о депрессивном псевдогосударстве на содержании, которое за двадцать пять лет привыкло жить созданными российской пропагандой иллюзиями, и на уровне безусловных рефлексов исходить из того, что эти иллюзии правдивы. И то, что желание этих людей воссоединиться с «русским миром» может Россию в ее действительной ситуации просто доконать, банально ими не осознается.

Как было сказано в самом начале, одна из главных проблем пропаганды в том, что в нее верят.

[ Колонка опубликована на LIGA.net ]

Бомбить печеньки!

Автор: | | ,
Оставить комментарий

[Колонка опубликована на LIGA.net]

Согласие Совета Федерации РФ на использование в Сирии ВВС России было ожидаемым и логичным развитием событий. И дело здесь не только в том, что с режимом Асада связаны политические и экономические интересы России (хотя, в первую очередь, конечно, дело в них), но и в том представлении о современном мире, который выстроило для себя — а заодно и для россиян — нынешнее руководство России.

В этом представлении какое-то удивительно значимое место занимает вера в то, что устойчивый политический режим можно свергнуть извне за сравнительно небольшую денежку. Путин снова сказал об этом, выступая в ООН — «использовали недовольство значительной части населения действующей властью и извне спровоцировали вооруженный переворот».

Издеваться над убогими грешно, по совести, их надо бы лечить. Но даже при том, что чужим тараканам никто не воробей, понять их резоны все-таки стоит. Хотя бы попытаться.

Вот есть великая и могущественная Россия. У нее есть зарубежные друзья, очень приличные люди. Их немного, потому что остальные какие-то совершенно неприличные, которые против России злоумышляют. Хотят отнять ее природные богатства. Ничтожные, загнивающие и завистливые недруги. Из-за этой зависти они мучают друзей России и свергают им режимы буквально за печеньки и чуть ли не деревянными требушетами.

Неплохо на безусловно международной арене национальное могущество России  продемонстрировать. И сделать это теми средствами, которыми в Донбассе воспользоваться открыто ну никак нельзя — военной авиацией 

Тут неизбежно возникает вопрос: если враги задействуют в своих гнусных планах достойные насмешек печеньки и катапульты, то почему великая Россия, с ее красной икрой, самым передовым оружием и прочими межконтинентальными ракетами, ничего не может этим печенькам противопоставить? Почему не предотвращает этот враждебный цирк? Как это может быть? Ведь если можно свергнуть режим извне за сравнительно небольшую денежку, то его же можно и поддержать примерно так же, ну, может, чуть дороже, но не слишком? Так почему не поддерживаем?

Это противоречие нужно было как-то разрешить, потому что само оно (в рамках принятого в РФ мировосприятия) разрешаться отказывалось.

Разрешить его попытались в Донбассе, но там оно почему-то не разрешилось. И, вроде, не требушеты применяли, а кое-что посильнее, и не жалкие гривны тратили, а прям-таки полновесные рубли, и вместо кулька печенек целые «гуманитарные конвои» отправляли десятками фур, и народу поубивали не сто человек, а несколько тысяч — а предъявить безусловную победу российского могущества все равно не получается.

Напрашивается вывод (это мы все еще реконструируем ход мысли эффективного российского руководства, не забывайте), что Донбасс — это какие-то неправильные пчелы. Не тот масштаб. Королевство маловато, развернуться негде.

И тут в светлых головах возникает идея, что «украинский кейс» — он в мире такой не один. Что недруги уже давно пытаются колбасить  печеньками и катапультами братскую Сирию с ее абсолютно легитимным президентом Асадом. И что неплохо бы там, на безусловно международной арене, национальное могущество России и продемонстрировать.

И сделать это теми средствами, которыми на Донбассе воспользоваться открыто было ну никак нельзя — военной авиацией. Именно на ее боевое применение в Сирии было запрошено (и получено) согласие Совета Федерации.

Неизвестно, чем российская помощь режиму Асада закончится. И понятно, что обусловлена эта помощь давней историей политических и экономических связей Сирии и России. Но с какой стати снова — с трибуны ООН! — озвучивается детская вера во всемогущество госдеповских печенек, которые сначала вызвали «цветные революции» в арабских странах, затем насмерть подорвали любовь братских украинцев к российскому газу, а теперь всеми силами выжимают влияние России из ее естественного ближневосточного союзника?

Как можно вылечить эту мировоззренческую инфантильность, кто-нибудь знает? Хотя бы для того, чтобы пациент сам себе ею не навредил, не говоря уж об окружающих. Я, честно говоря, пас.