Юрист и эксперт по международному морскому праву Борис Бабин считает, что у Государственного бюро расследований фактически нет иного выхода: обстоятельства захвата украинских кораблей россиянами дают основания предполагать, что экипажи действовали вопреки уставу. Во-первых, в обстоятельствах военного столкновения корабли обязаны были открыть ответный огонь (разве что у них был приказ, прямо это запрещающий). Во-вторых, в случае невозможности сопротивления, экипажи обязаны корабли затопить. В-третьих, в случае угрозы захвата, должны быть уничтожены секретные документы. Ничего этого сделано не было, и официальное следствие просто обязано установить — почему.
В то же самое время общественное мнение в Украине безусловно находится не на стороне ГБР, а на стороне моряков, которые в российском плену вели себя в высшей степени достойно. Как же можно совместить требования закона и требования общества?
В проекте «Столкновение мнений» мы будем поднимать болезненные для общества вопросы, на которые нет однозначных ответов — более того, вопросы, на которые обществу крайне некомфортно даже искать ответы.
Офис президента пригласил представителей медиа, чтобы сообщить им пренеприятнейшее известие.
Впрочем,
руководители Офиса об этом, похоже, совершенно искренне не подозревали —
они считали, что собирают представителей средств массовой информации,
чтобы те делегировали журналистов и активистов в состав Совета по свободе слова при президенте.
Делалось это с характерным для нынешнего Офиса пренебрежением к
излишним формальностям — список участников встречи составлялся, кажется,
в основном по вдохновению и наитию, иначе трудно объяснить, почему в
благородное собрание пригласили от одних СМИ руководителей редакций, от
других — рядовых журналистов или «младший командный состав», а от
третьих — вообще никого.
Причем список приглашенных одновременно
оказался и списком кандидатов в Совет, и списком выборщиков, о чем
заранее предупредили далеко не всех участников (если вообще кого-то
предупредили). Из-за этого ситуация получилась вполне гоголевская —
здрасьте вам: ехали на ярмарку, а приехали с ляхами в карты играть.
Само
собой, эта внезапность вызвала в рядах приглашенных некоторую смуту,
включая требования отложить выборы хотя бы для беглого знакомства с
кандидатами (это только со стороны Офиса президента кажется, что в
украинских медиа все друг друга знают как родных), дать время на
самоотводы и вообще показать, по какому регламенту все это счастье
происходит.
Страсти успокаивали министр министр культуры, молодежи и спорта Владимир Бородянский
(которого в команде президента, кажется, принято в шутку именовать
«Владимиром Владимировичем»), советники Кирилл Тимошенко и Максим
Кречетов, которые всеми доступными им способами провозглашали идею, что
речь идет не о распределении среди медийщиков каких-то
околопрезидентских пупырчатых синекур, а о создании рабочего интерфейса
между медийным сообществом и президентской ветвью власти. И что
избранным в совет (точнее, в его рабочую группу) предстоит не лобио
кушать, а вырабатывать и согласовывать с коллегами именно те регламенты,
о которых вот тут спрашивали, но которые за время президентства Порошенко не то не были созданы, не то не были введены, не то были введены, но так и не заработали.
И,
конечно, все это должно стать частью системы самоуправления
журналистского цеха и помочь решить проблемы СМИ, о которых медийщики
так часто и подробно говорят — вот список.
А в списке — и тяжелая
финансовая зависимость СМИ от олигархов, и проблема журналистской
ответственности, и ситуация информационной войны, и апгрейд
законодательства о СМИ для учета новых информационных реалий (сиречь
социальных сетей и прочих ютубов), и тухлая джинса, и соблюдение
профессиональных стандартов, и пресловутый проект национальной
пресс-карты, и чего только туда еще не понапихано.
И вот тут,
скажем честно, медиа-сообщество начало подозревать, что его разводят на
доверии. Журналистский опыт, усвоенный до уровня безусловного рефлекса,
говорит, что когда государство начинает говорить о самоуправлении, оно
ищет способ снять с тебя финансирование, а с себя — ответственность.
Весь почти тридцатилетний пост-совок, в котором украинские медиа
распухали до их нынешнего состояния, приучал их к этой мысли — и таки
приучил.
Но этот же опыт так и не отучил украинские СМИ (во всяком
случае, некоторые из них) от представления, что они выполняют важнейшую
общественную задачу — даже если они существуют на прикорме не то
властей, не то олигархов, не то симбиоза тех и других.
Именно
сочетание этих двух обстоятельств и вызвало то, что мне представляется
своеобразным аналогом подросткового комплекса — когда взрослеющий
организм требует полной свободы и независимости, но при этом с равной
страстностью требует, чтобы его свободу и независимость на стопятьсот
процентов оплачивали родители. То, что настоящая независимость
гарантируется только полным самообеспечением, он еще не понимает. Во
многом потому, что к самообеспечению пока социально не способен, но
свобода уже зовет трубой и прочими прелестями. Поэтому идеальное для
подростковой психологии решение выражается дерзким лозунгом «дайте денег
и идите нафиг».
Украинские медиа как социальный организм
находятся примерно на такой же стадии развития. Они уже осознали себя и
свою общественную миссию, осознали дефицит свободы, которая им
необходима для реализации их задач, заявили об этом осознании, — но, как
писали классики, «все позитивные предложения наталкивались на
недостаток фондов». В нынешней экономической и социальной реальности
Украины крупные медиа не могут добиться самоокупаемости, а потому так
или иначе вынуждены искать внешние финансовые гарантии своей
независимости, которые практически всегда означают принятие условий
донора и согласие на компромиссы.
Это противоречие тем более
раздражает, когда на него указывают из Офиса президента и предлагают
обустроить какое-никакое самоуправление и саморегулирование, чтобы через
них, помимо всего прочего, создавать кодексы отраслевых стандартов
профессионализма и этики и затем их отслеживать. Вызывающе дерзкое
предложение, если учесть, что национальные медиа, как и вся украинская
громада, способность к самоуправлению лишь начинает развивать. Она
овладела талантом эффективно самоорганизоваться в ситуации кризиса и
катастрофы, но в нормальной жизни вся эта процедурность ей по-прежнему
чужда. Безусловно, рациональное понимание, что такое обыденное
самоуправление необходимо — есть, но общественное подсознание
по-прежнему просит ничем не сдерживаемого полета…
В результате
инициатива Офиса президента по созданию Совета по свободе слова на
практике превращается в почти непредсказуемый эксперимент. В медийную
слабоструктурированную среду вбрасывается нечто, что должно эту среду
изменить, усилить ее структурированность. Но из-за свойств среды это
нечто может повести себя не как центр кристаллизации (что означало бы
взросление национальных медиа), а как затравка для бурной химической
реакции (если побеждает наш привычный стихийный анархизм). При этом сами
медиа опасаются, что из них пытаются вырастить гомункула, управляемого с
Банковой.
На совещании в Офисе президента все закончилось,
впрочем, по плану: начальный состав совета по свободе слова при
президенте (точнее, его рабочую группу) проголосовали и собрали, вручили
ему задачу разработать и согласовать положение о нем самом, включая
регулярные обновления состава, разругались с советниками и разошлись
писать колонки, новости и посты в социальных сетях.
Страшно интересно, что из всего этого получится. Подростки так непредсказуемы.
Эмоциональную реакцию президента я могу лишь поприветствовать. Вот так: привет, реакция!
Но стоит автору колонки отвлечься от эмоциональности президента и обратиться к рациональности парламентской фракции, как им, автором, овладевает уныние. Потому что санкции, которые фракция предприняла для вразумления своих членов, поддавшихся слабости и соблазну,
вступают в тоскливое противоречие с тем, как ярко и выразительно партия
Слуга народа во время предвыборной кампании обличала порочную практику
неперсонального голосования, процветавшую в предшествующем созыве Рады.
Да что там предвыборная кампания! Двух недель не прошло, как Владимир Зеленский внес в Раду неотложный законопроект, который делает неперсональное
голосование, факт которого установлен судом, основанием для лишения
депутатского мандата. Поразительно, что я, внефракционный избиратель,
этот факт для себя отметил, а некоторые народные депутаты из
президентской фракции не восприняли его всерьез и пропустили мимо
сознания. Хотя фактическая криминализация кнопкодавства именно их касается непосредственно, а я, напротив, вполне могу и дальше безмятежно нюхать гладиолусы.
На всякий случай уточню: меня раззадорили не сами нынешние случаи кнопкодавства — за период спикерства Парубия я наблюдал это арапство
(тогда повседневное, привычное и остававшееся совершенно безнаказанным)
столько раз, что парой новых эксцессов меня уже не удивишь. Меня вывело
из себя оскорбительное противоречие между грозными публичными
заявлениями Слуги народа — и откровенно попустительскими «наказаниями»,
которые они применили к «своим» кнопкодавам. Извинения, покаяния и
благотворительное пожертвование в размере месячной зарплаты? Серьезно?
Очень и очень недорого фракция оценивает ущерб, нанесенный ее
достоинству и ее репутации.
Фото Андрея Гудзенко / LIGA.net
«Одна ошибка. Ровно столько, и не больше. Как у саперов. Один раз вляпался — и пропал навсегда. Так работает репутация», — писал я ровно год назад. Согласен, это жесткий подход. Именно поэтому я на нем настаиваю. Потому что не вижу смысла миндальничать с теми, кто, похоже, вообще не способен осознать свою ответственность.
Поразительно, что «прокнопкодавившийся» нардеп Сергей Литвиненко в тот же день написал у себя в фейсбуке о необходимости отбирать мандат за неперсональное голосование. То есть — знал, поддерживал, но при этом не считал, что это относится лично к нему.
Это или тяжелый случай депутатского лицемерия, или не менее тяжелый
случай «альтернативной интеллектуальности». И в том, и в другом случае
есть веские основания поставить ценность Сергея Литвиненко для фракции под вопрос.
То же самое касается случая с нардепом Еленой
Копанчук. В «извинительном» выступлении она, вслед за Литвиненко,
оправдывалась тем, что кнопкодавила «из благих намерений», ради принятия
важных для страны законов. В этот момент бессмертный афоризм «цель
оправдывает средства», казалось, дамокловым ведром с помоями висел над
трибуной Рады и примерялся, на кого из выступавших ему удобнее
опрокинуться.
Закон с положением о лишении мандата за кнопкодавство пока не принят, и я вполне допускаю, что принят он в нынешних обстоятельствах так и не будет — раз уж фракция большинства демонстрирует такую мягкость и толерантность к лицемерию «своих» нардепов. Рассчитывать, что у них проснется аппендикс порядочности и они сами заявят о сложении мандата, чтобы не позорить свою партию, решительно не приходится. А предусмотренные действующим законом санкции не выглядят осмысленными. Пока что все «младодепутаты», попавшиеся на кнопкодавстве — мажоритарщики, то есть, вычистка их из партийного списка нужного эффекта не даст, и даже отчисление их из фракции просто переведет их в категорию внефракционных, что для них сегодня в принципе не смертельно.
Боль, на самом деле, не в этом. Боль, повторюсь, в разительном
противоречии между грозной публичной «принципиальностью» Слуг народа — и
трепетной и снисходительной публичной беспринципностью, которую партия и
фракция проявляют по отношению к тем, кто — не то по глупости, не то
умышленно, не то вообще из «самых лучших побуждений» — втаптывает ее
репутацию в парламентский жмых.
И если Слуга народа это противоречие тем или иным способом не снимет, то это противоречие тем или иным способом снимет его самого.
Никто не знает, куда пойдет только что родившийся смерч. Он может потерять силу за несколько секунд, а может превратиться в кошмар для сотен тысяч людей. Смерч неуправляем и во многом непредсказуем. На него влияют слишком много неизвестных факторов, которые невозможно учесть. Это демон-разрушитель, которого не удержит пентаграмма. И тот, кто призывает смерч, — чудовище, потому что он призывает то, с чем не сможет справиться.
Но смерч — это ветер, потерявший сознание и берега. А ведь ветер — это свежесть и желательность движения воздуха, перемен в атмосфере, обмена энергией и кислородом. Когда застойная жара становится до густоты невыносимой, люди начинают призывать ветер. Тот самый, который может обратиться смерчем и вырасти до урагана.
Политический смерч
Избиратели Зеленского и Слуги народа голосовали за свежий ветер. Теперь ветер пришел. Превратится ли он в смерч, ураган, катастрофу? Уверенно не скажет никто. Слишком много неизвестных факторов, которые невозможно учесть. Поэтому те, кто прогнозирует бедствия, правы ровно наполовину — бедствия, о которых они говорят, вероятны, но при этом вовсе не неизбежны. Такие прогнозы — это не пессимизм или пораженчество, это предупреждение об опасности, требование проявлять осторожность, уменьшить риск срыва в катастрофу.
Но предупреждение о риске — это не приказ останавливать движение. Майдан, превратившийся для Украины в социальную бурю, тоже был риском, но без него у нас ничего бы не получилось. Его успех обошелся дорого, очень дорого, и именно такова была цена его успеха.
Должен ли Слуга народа останавливать движение, которое им уже начато? Я отвечаю — нет. Стоит ли ему прислушиваться к предупреждениям об опасности? Я отвечаю — да. Потеря управляемости страной — это потеря всего. И меры предосторожности — это обязанность, а не опция, которой можно пренебречь. Люди звали ветер, а не бурю, потому что для Украины вариант «ей вечным холодом и льдом сковало кровь от страха жить и от предчувствия кончины» — не вариант.
Ветер богов поднимает бурю, но он же раздувает паруса. И если у страны есть прямой запрос на перемены (а он есть) и есть возможность для таких перемен, этой возможностью надо воспользоваться.
И для этого — как ни жаль, — Слуге народа придется нарушать «правила игры».
Рывок за флажки
В 2016 году в колонке «Рефакторинг власти: косметическая чистка или новый проект?» я писал, что созданное в Украине «пространство власти» стало практически непригодным для реализации политических и государственных стратегий, что оно неспособно корректно принять и интерпретировать даже самый разумный и обоснованный управляющий сигнал, потому что в нем всегда найдется та или иная относительно дешевая возможность этот сигнал затормозить или извратить. (Взгляните, например, на НАПК — фантастический госорган, который со скрупулезностью аутиста выполняет все предписанные законом процедуры, добиваясь этим строго нулевого результата).
С тех пор ситуация не улучшилась ни на йоту — скорее, ухудшилась. Все годы президентства Порошенко «пространство власти» снабжало себя правилами и регламентами, которые де факто работали на сохранение статус-кво и на предотвращение перемен. В итоге сложилась ситуация, в которой невозможно провести никакие существенные и действительно системные преобразования без нарушения действующих (и часто противоречащих друг другу) правил и регламентов. В том числе — нельзя корректно и полностью процедурно отменить эти самые ограничивающие движение правила и регламенты. По тем же регламентам для этого нужны годы, которых нет. Поэтому Слуга народа, если он действительно добивается реальных перемен, обязан — не вправе, не может, а именно обязан, — выходить за пределы процедур, из сферы действия классической «ньютоновской» политики в пространство релятивистских эффектов, которые возникают на «сверхсветовых» скоростях перемен.
Но поскольку демократия — это прежде всего процедура, речь неизбежно идет и об отступлении от демократии.
Об этом парадоксе когда-то сказал Михаил Саакашвили — для того, чтобы успешно провести, например, реформу децентрализации, нужно сконцентрировать на этом централизованные усилия государства, временно усилить авторитаризм. Впрочем, это просто парафраз одного из принципов Ли Кван Ю — и, по большому счету, давно уже общее место. Вы силовым рывком выводите ситуацию «за флажки» — а потом даете ей свободно развиваться.
Если, конечно, у вас хватает силы на первое и ума на второе.
Прагматическая санкция
Нарративы «диктатура Зеленского» и «диктатура Слуги народа» — это как раз истории об отступлении от демократии как процедуры. Причем отступлении осознанном, можно даже сказать, инструментальном. Его пытаются оправдать ситуационно, политически, с точки зрения прагматики реформ — но это все слабо и неубедительно. На самом деле оправдать это невозможно, и именно здесь кроется главная и самая подлая ловушка, в которую непременно попадет новая власть.
Потому что Украина застряла в процедуре, которая является формально демократической (венецианские и прочие европейские комиссии это с готовностью подтвердят), но при этом столь же несомненно имитационной. Мы сидим по уши в формально демократических регламентах, не обеспеченных реально действующими демократическими институтами. Именно это раз за разом вгоняет страну в болото политического уныния. В такой ситуации безусловное следование демократическим процедурам гарантированно приводит лишь к одному результату: новому подтверждению того, что в рамках действующих процедур ничего по-настоящему изменить нельзя.
Отсюда напрямую вытекает необходимость для Зеленского и Слуги народа выйти за пределы этих процедур. Для этого нужны, во-первых, политическая воля, а во-вторых, готовность отвечать за все нарушения, которые неизбежно при этом будут допущены. Причем отвечать и в том случае, если затея громко провалится, и в том случае, если она закончится полным и безоговорочным успехом.
Именно в этом — в принятии на себя безусловной ответственности и за результат, и за примененные для его достижения средства, — и заключается большая часть запланированного для Слуги народа успеха. Ответственность — это фундаментальное понятие либеральной демократии, и пытаться от нее уклониться — значит самим уничтожить все, что, возможно, удастся достигнуть.
Собственно, речь идет о так называемой «прагматической санкции» — волевом решении, которое приходится принимать, если нет возможности разрешить проблему процедурным путем. То есть, об «обратимом» нарушении закона, которое позволит затем вернуться в легальное состояние, но уже в совершенно новой ситуации. Инструментальность такого подхода основывается на понимании того, что либеральные принципы — это работающие социальные и государственные механизмы, а не формальное исполнение чиновниками имитационных, а потому бессодержательных ритуалов.
Важно, что даже при успехе начинания «прагматическая санкция» все равно является нарушением закона, за которое придется отвечать. Это та цена, которая станет для Зеленского и его команды платой за успех. За неудачу — тем более.
Очень надеюсь, что он осознает это, когда поднимает ветер, который может стать ураганом. Очень надеюсь, что он преодолеет соблазн остаться вне поля демократических процедур, когда это перестанет быть категорически необходимым.
Очень надеюсь, что у него, пусть даже через «прагматическую санкцию», получится именно либеральная реформа, а не очередная версия авторитаризма, заквашенная на некомпетентности, проваленных надеждах и страхе ответственности.
Работайте, господин президент. Поднимайте ветер. И очень внимательно слушайте предупреждения тех, кто лучше вас слышит приближение бури.
Каждый раз, когда поминают про «100 дней президента», ничего не могу с
собой поделать — вспоминаю про «100 дней Наполеона». Боже упаси, вне
всякой связи с этой ролью актера Зеленского (ту комедию я никогда не видел и, надеюсь, никогда
не увижу). «100 днями» называют период в истории Франции, который
начался с возвращения Бонапарта из ссылки в марте 1815 года, и
закончился его вторым отречением в июне того же года.
В истории наполеоновских «100 дней» есть восхитительный и очень
характерный эпизод. После броска с Эльбы Наполеон с небольшим отрядом,
сопровождавшим его, двинулся к Греноблю. На перехват ему были отправлены
полк кавалерии и два пехотных полка с артиллерией — более чем
достаточно, чтобы просто затоптать небольшой «почетный караул» внезапно
обнаглевшего изгнанника. Наполеон отправил к командирам полков
парламентеров, но тех не стали слушать. Тогда он сам направил коня к
королевским войскам и крикнул: «Солдаты! Признайте своего императора! А
если кто-то хочет меня убить, вот он я!». Командир полка приказал
открыть огонь, однако вместо залпа строй рявкнул «да здравствует
император!». Королевская карательная экспедиция в полном составе перешла
на сторону узурпатора, Гренобль сдался без боя, а через две недели
Бонапарт с триумфом вступил в Париж и за следующие 100 дней успел и
стремительно возродить свою империю, и столь же стремительно привести ее
к окончательному краху.
Как хотите, но упоминание о «100 днях» какого бы то ни было правителя
заставляет меня проводить параллели, а когда параллели не проводятся (а
они, заразы, не проводятся сплошь да рядом) — то и перпендикуляры.
И вот эти «перпендикуляры» частенько получаются в духе художественного творчества Зеленского — то есть, очень смешными.
Представьте себе, например, триумфальное, подобное наполеоновскому, возвращение «легитимного» Януковича после его «изгнания» в Ростов. Сразу резервирую авторские права на идею этого скетча. Виктор Федорович в сопровождении верного Николая Яновича
и десятка сохранивших им верность «беркутов» высаживается, скажем, на
побережье под Мариуполем. Дальше просто повторяем «наполеоновский»
сценарий, включая культовый выезд узурпатора к встречающим войскам.
Естественно, с неожиданной (на самом деле нет) и совершенно уморительной
концовкой. Отличный «перпендикуляр». Вообще, Янукович, как персонаж,
неизменно перпендикулярный сам себе, служит неисчерпаемым источником
вдохновения для сатириков. И если бы еще перпендикулярность его
президентства не привела к оккупации Крыма, войне на Донбассе и гибели
тысяч людей…
Празднование Дня Независимости в Киеве в этом году тоже получилось перпендикулярным самому себе, и на этот раз Наполеон был совершенно ни при чем.
фициальную часть я смотрел на Майдане — от восстановленного Дома
Профсоюзов. То, что я сумел оттуда увидеть, услышать и додумать, мне в
целом (и в некоторых частностях) скорее понравилось. Я текстовик, а
Зеленский читал очень неплохие тексты.
Тексты, которые целенаправленно выстраивают новое представление о том,
каким может быть президент Украины. В нашем случае это президент-лирик.
Не «отец народа», не «политическая элита», не «батька-хозяйственник», — а
такой себе образ любителя классики и современности, Шевченко и Костенко, который вдруг решил поговорить об истории, судьбе и душе страны с такими же читателями. И поговорил.
Но важной особенностью этого разговора было то, что читатель-то Зеленского видел, а он-то читателя — нет. Между ними была трансляция.
У трансляции был выстроенный видеоряд, который иллюстрировал сказанное,
подчеркивал важное и при необходимости отсекал лишнее. Медийщики (а
Зеленский — медийщик) привыкли, что конечным результатом для них
является то, что люди видят на экране, и то, как они увиденное на экране
воспринимают. Именно поэтому таким проектам и нужны хороший режиссер,
профессиональный сценарист, опытный оператор и еще куча других
специалистов. Они создают картинку, в которой есть и крупный план, и
смена ракурса, и динамичный монтаж, и прочие улучшения для легкости
восприятия зрителями.
В реальности же, без трансляции и необходимых ей улучшений, происходящее выглядело очень уж издалека.
Официальная часть праздника ясно продемонстрировала, что показать
себя президент может и умеет. Возможно, эта демонстрация даже не была
лишней (хотя Зеленский уже имел случаи себя показать — и вполне этими
случаями воспользовался). Но та же самая официальная часть совершенно не
создала впечатления, что президент может и умеет контактировать с
обществом без посредничества камеры и экрана. А без такого умения
«президент-лирик» сам собой превращается в самозабвенного глухаря,
токующего в пустоту объектива своей сценарной речевкой и не замечающего
ничего вне фокуса камеры.
Посмотрите на позднего Порошенко,
для которого именно такое состояние было единственно возможным. Образ
он транслировал принципиально другой, но его неспособность услышать и
увидеть происходящее вне его «зоны контроля» была ровно такая же. Эту
неспособность удалось проломить только после катастрофического для него
первого тура выборов — помните его истерическое и запоздалое «я вас
услышал»? Только тогда он и понял, насколько стал «перпендикулярен»
своим избирателям.
Зеленский вполне мог бы из опыта Петра Алексеевича вывести пару
уроков на тему «как избежать банальных и предсказуемых ошибок своих
предшественников», но пока не заметно, чтобы он этим опытом
по-настоящему интересовался. На празднике он оказался оторван от страны
примерно настолько же, насколько и Порошенко, который вообще не пришел
на торжественные мероприятия (чем, кстати, наглядно показал, что так и
не понял разницу между Украиной и тем, кто в данный момент олицетворяет в
ней власть).
Зеленский вполне мог бы поправить неприятное впечатление
«перпендикулярности», созданное авторами его шоу, если бы догадался
выйти через час-другой на тот же Майдан и встретить колонны Марша
Защитников. Выйти без сценария и режиссера. Выйти, чтобы просто проявить
уважение к людям, которые это уважение безусловно заслужили. Выйти,
даже прекрасно понимая, что он этим людям, по большому счету, не нужен —
но чтобы показать, что они нужны ему. И стране. Потому что если
президент олицетворяет власть в стране, надо постараться олицетворять
ее не только сквозь экран, Facebook и Youtube. Если претендуешь на
«новый образ» президентства, дай себе труд отказаться от омерзительного
номенклатурного чванства, которое сожрало твоего предшественника, не
тони в том же болоте. Сделай хоть пару гребков к берегу.
Потому что «новому образу», как бы хорошо он ни был задуман, написан и
сыгран, пока что остро не хватает бойцовских качеств, мужества и
характера, открытости и прямоты взгляда. Ничего из этого вы, господин
президент, не продемонстрировали. Даже простой способности выйти к
ветеранам. Без наполеоновской исторической фразы, которая нафиг не
нужна, когда перед тобой не враги, а защитники. Солдаты, которые и без
напоминаний знают, какие тысячелетия смотрят на них, и сколько их
товарищей в эти тысячелетия уже вросли навсегда.
Можно, конечно, и дальше упорно играть «лирика» — даже во время
войны. Подбирать интонации. Зацикливать образной рифмой монологи. Уйти
во все это и стать окончательно «перпендикулярным», как Янукович. Пусть
даже в более «лиричном» амплуа.
Но это больше не студия, не съемки, ваш сюжет не прописан в сценарии, кровь, железо и похороны — настоящие.
Ломайте «четвертую стену», господин президент. Уже пора. Сто дней прошли.
