BUGÜN/Сьогодні. 20.11.19. Гість Сергій Бережний. Теми: Зеленський про очікування від «нормандської зустрічі»; Зеркаль про намір піти з МЗС; переговори щодо транзиту газу

эфир на ATR
BUGÜN/Сьогодні. 20.11.19. Гість Сергій Бережний. Теми: Зеленський про очікування від «нормандської зустрічі»; Зеркаль про намір піти з МЗС; переговори щодо транзиту газу.

Фракция на скорую руку. Сценарии распада монобольшинства

Деятели, которым дозволено делать заявления от имени «команды Зеленского», постоянно намекают на краткость срока, отпущенного фракции «Слуга народа» для принятия пакета основных реформаторских законов. Намеки эти привычно трактуются гражданским обществом, болезненно расколотым в ходе и по результатам выборов, как откровенная угроза. Люди привыкли, что от правящей политической силы, особенно безраздельно доминирующей в Верховной Раде, следует ожидать в основном каких-нибудь пакостей, так что практически любой сигнал, отправленный сверху, по умолчанию воспринимается с префиксом «зрада».

Между тем, публичные упоминания о приближении «политического дедлайна» для фракции монобольшинства выглядят скорее как демонстрация трезвого и реалистичного восприятия политической динамики.

Во-первых, и президент Зеленский, и его партия, сумевшая создать по итогам выборов крупнейшую в истории Украины парламентскую фракцию, теряют поддержку избирателей. Предвидеть этот процесс было легко — после избрания рейтинги заметно падали практически у всех украинских президентов, и не было никаких оснований надеяться, что Зеленский станет исключением из этого правила. Завышенные, как обычно, ожидания и вера в способность нового президента одним волшебным щелбаном вылечить все национальные беды, естественно, не оправдываются — и поддержка его электоратом закономерно снижается. Удивительно, скорее, то, что рейтинги Зеленского падают медленнее большинства предвыборных прогнозов. Политические аналитики готовились считать дохлых цыплят уже по осени, однако пока парламентский курятник держится относительно неплохо и по-настоящему резкого падежа в нем нет — хотя убыль уже вполне наблюдается. Возможно, процессы ускорятся зимой — которая, как учит нас телевизор, близится неотвратимо.

Во-вторых, помимо проблемы поддержки избирателей у парламентской фракции «Слуги народа» есть и проблема собственной жизнеспособности. Как бы ни были медийно передуты байки о «фракции свадебных фотографов», невозможно игнорировать тот факт, что партийный список «Слуги народа» к парламентским выборам составлялся крайне спешно и на беспрецедентно вольных принципах — учитывая то, что партия в этот момент существовала только на бумаге, ничего иного ожидать не приходилось. В итоге у фракции СН сегодня есть достаточно жесткое организационное ядро, которое должно обеспечивать ее работоспособность, и намотанный на это ядро аморфный конструкт из стразиков, веточек и тряпочек, которые держатся на соплях и пластилине и нужны для изображения количества мандатов, необходимых для голосования в Верховной Раде.

Для нашей темы важно, что такая структура в принципе не может быть долговечной. Из-за своей аморфности она откровенно «гуляет», разваливается при каждом резком движении и катастрофически быстро окисляется в агрессивной политической среде (каковой нынешняя Верховная Рада, несомненно, является). Для того, чтобы удержать фракцию в состоянии управляемости, ее нужно или смазать чем-то более надежным, чем сопли и пластилин (догадайтесь сами, чем именно), или запустить ее целенаправленную реорганизацию — очищение от откровенно бесполезных и деструктивных кадров и замену их чем-нибудь более осмысленным. Ну, или вариант ненаучно-фантастический — ждать, когда «стразики, веточки и тряпочки» сами собой превратятся в приличные детали умного и эффективного механизма.

Но ни на первое, ни на второе, ни тем более на третье у «Слуги народа» просто нет времени, а потому экзистенциальный кризис фракции монобольшинства практически предрешен. И, судя по упоминавшимся выше намекам о приближении «дедлайна», у Зеленского эту перспективу вполне осознают и надеются успеть принять максимум запланированных проблемных законопроектов до того, как фракция рухнет из-за нарастающей структурной нестабильности. Именно этим вызвана необходимость включения пресловутого «турборежима» — который, кстати, тоже отличненько расшатывает монобольшинство.

Кризис, к которому стремительно скатывается «Слуга народа», создает предпосылки для нескольких политических сценариев — включая полную перезагрузку парламента (со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами и с учетом принятых на «турборежиме» новых условий игры — если, конечно, таковые удастся имплементировать). Зеленский о возможности такого сценария прямо упоминал, однако неясно, насколько серьезно этот вариант рассматривается в его окружении. Понятно, что так и не отстроенная толком за полгода президентская партия сохранит после перевыборов в лучшем случае только организационное ядро, а прежней всеохватной поддержки электората у него уже не будет.

Другой вероятный сценарий — распад монобольшинства на несколько фракций без перевыборов. Фактически такое разложение уже происходит, и проблема в том, как оно может быть в итоге оформлено в соответствии с законом и Регламентом Верховной Рады.

Еще более занимательная проблема — после такого распада  станет неизбежным формирование парламентской коалиции. А предусмотренные Конституцией статьи парламентского Регламента, которые описывают процедуры создания и принципы существования коалиции большинства, были убраны из него «за ненадобностью» при Януковиче, да так до сих пор и не восстановлены.

Кстати, во многом именно созданная отсутствием этих статей Регламента неопределенность дала возможность Зеленскому досрочно распустить предыдущий созыв Верховной Рады. Эта же неопределенность может сорвать создание новой коалиции после того, как кризис «Слуги народа» станет свершившимся фактом. И если «команда Зеленского», как ее представители заявляют, на деле заинтересована в выстраивании эффективных демократических институтов, то без возвращения «коалиционных» статей в Регламент она не обойдется никак. Хотя бы и на «турборежиме».

Только успеют ли «слуги» сделать это до «дедлайна»? Зима-то уже близко.

Колонка опубликована в издании Слово і Діло

Во все тяжкие: как выйти из Минских соглашений и начать гнуть свою линию

Заявление партии Голос о том, что Украине пора выйти из Минских соглашений, временно «заморозить» ситуацию с оккупированными Россией территориями и активно заняться реформированием собственных экономических и политических институтов, заслуживает если не бурных оваций, то как минимум доброжелательных аплодисментов. Поприветствуем новую группу тех, до кого это понимание, наконец, дошло. 

Если четыре года назад предложение такого подхода выглядело маргинальным умствованием, а в следующие несколько лет сходные выкладки истерически утаптывались заклинаниями о “безальтернативности Минска”, то сейчас тема определенно поднимается в мейнстрим. Даже в правительстве и в офисе президента на случай неудачи или срыва переговоров в нормандском формате оговаривают возможность максимальной изоляции оккупированных Россией территорий — причем именно для того, чтобы те не мешали реформированию всей остальной Украины. (Насколько это реформирование может быть успешным с учетом нынешнего состава реформаторов и принятых ими методов — вопрос другой).

Однако и в заявлении Голоса, и в допущениях “команды Зеленского” умалчивается о довольно важном обстоятельстве: “минские соглашения” являются не только удобным для Кремля инструментом давления на Украину, но и настоящей священной коровой европейской дипломатии. Заклинания времен президентства Порошенко о “безальтернативности Минска” во многом были вызваны именно тем, что Евросоюз устраивало чисто формальное существование хотя бы какого-то устоявшегося формата переговоров по Донбассу, даже если этот формат не давал для Украины вообще никаких значимых результатов. Отказ же от этого формата вызвал бы необходимость для европейской дипломатической бюрократии шевелить не только бумагами, но и мозгами. И это в то время, когда проявление творческого подхода почитается средним чиновником ЕС одиозным и неприличным, а попытка создать ситуацию, требующую поиска новых инструментов — диверсией против всего святого, что у евробюрократии есть. Потому что главным принципом заскорузлой бюрократии во все времена был и будет принцип “как бы чего не вышло”. 

Порошенко, который честно признавался, что в будущем видит себя одним из крупных европейских чиновников, это обстоятельство ясно осознавал, а потому раздражать европейцев не хотел и священную “минскую” корову не трогал — даже несмотря на доказанную практикой безрезультатность переговоров и прямую угрозу, которые минские соглашения потенциально несли для государственности возглавляемой им страны. Куда большей угрозой ему казалось перестать выглядеть для европейской дипломатии “послушным мальчиком” и заслужить из-за этого ее неодобрение. Отсюда и общая подчиненность его внешней политики европейской инициативе — при подчеркнутом отсутствии инициативы собственной. Именно такую подчиненность он трактовал как “успех внешней политики”, а отказ от следования победившему в ЕС принципу “как бы чего не вышло” — как подрыв его достижений.

После победы Революции Достоинства прошло достаточно много времени, чтобы забылось, что во время Майдана Запад требовал вовсе не отстранения политически провалившегося и ответственного за кровопролитие Януковича, а “нормализации ситуации” — причем от всех сторон. Минские соглашения тоже были направлены не столько на деоккупацию Донбасса (и тем более Крыма), а опять же на “нормализацию ситуации” (и снова усилиями всех сторон). То есть, на фактическую институциализацию сложившегося на тот момент статус кво. 

Россию, понятное дело, такой подход более чем устраивал тогда — и еще более устраивает сейчас. В Украине же после прихода Зеленского изменение политической повестки привело к тому, что старые заклинания все больше усыхают и отваливаются, а поиск новых подходов воспринимается как все более необходимый процесс. Заявление Голоса (во многом грешащее общими местами) — событие как раз из этого ряда. 

Однако ни в заявлении партии Вакарчука, ни в допущениях “команды Зеленского” никак не проговаривается одно из прямых следствий прямого выхода Украины из минских переговоров — то самое, которого так опасался Порошенко. Сделав такой шаг, Зеленский перестанет быть для европейской дипломатии “послушным мальчиком” и рискует лишиться какой-то части ее поддержки. Потому что этот шаг будет означать, что у Украины появилась собственная внешнеполитическая субъектность. Что она перестала согласовывать свои ходы на международной арене с интересами других игроков и начала руководствоваться в первую очередь собственными интересами. 

Это станет принципиальным и крайне важным изменением правил, по которым сейчас принимаются Европой связанные с Украиной решения. Мы перестанем быть внешнеполитической пешкой и начнем претендовать на собственную игру. Евробюрократам это определенно не понравится. Это будет для них вызов, а они терпеть не могут искать ответы на вызовы — на куда более серьезный кремлевский вызов они ищут ответ уже пять лет и до сих пор не нашли ничего более достойного, чем смириться с ним и принять его как данность. 

В то же время Европа не сможет за такой ход Украину практически ни в чем упрекнуть. Для проведения “нормандской” встречи Зеленский пошел на все компромиссы, которые от него были затребованы ЕС — и когда встреча будет сорвана Россией или даст строго нулевой результат из-за позиции Кремля, президенту Украины останется только сказать очевидное: “господа европейские партнеры; наше доказанное делом стремление добиться подвижек по Донбассу провалилось из-за прямого саботажа России; ваши многолетние попытки образумить Путина снова оказались жалки и бессмысленны; ковыряйтесь с ним дальше сами, если хотите, а мы будем искать более эффективные стратегии”. 

И сразу же можно предъявить эти стратегии партнерам. Это должны быть довольно активные и крайне раздражительные для Евросоюза планы, но при этом безупречно соответствующие обязательствам, которые взяла на себя Украина — а потому возражать против них по существу ЕС не сможет.

Например, самое очевидное: Украина может заявить, что если предусмотренные Будапештским меморандумом на случай нарушения его условий международные консультации не будут проведены в осмысленные сроки, то Украина вынуждена будет признать, что меморандум утратил смысл и обязательств по нему Украина больше не несет. Что, в частности, означает формальное восстановление ее статуса “ядерной державы” и дальнейшее участие в международной системе контроля за ядерным оружием именно в таком качестве. Даже без владения реальным ядерным оружием. Кстати, господа подписанты Будапешта, вам придется участвовать в решении проблемы с возвращением в наше распоряжение переданных Украиной в Россию ядерных систем. Или, если такое возвращение по какой-то причине невозможно, с компенсацией, которая Украине в таком случае, безусловно, причитается. Передача ядерных арсеналов — международно значимое и юридически зафиксированное действие, совершенное в соответствии с Будапештским меморандумом. Обнуление которого требует это действие обратить тем или иным способом. Спасибо. Что, вам это не нравится? Все претензии к России, пожалуйста, мы-то свои обязательства по Будапешту не нарушали ни единой буквой. Еще раз спасибо. 

Начав собственную игру в интересах Украины (причем не обязательно этим способом — вариантов много), Зеленский мгновенно станет для евробюрократов не только “непослушным мальчиком”, но и крайне ценным партнером по переговорам. У них сразу появится необходимость постоянно говорить с ним на разные интересные темы — например, о некотором смягчении его излишне резкой позиции по тому или иному вопросу. Появятся реальные основания для поиска нового баланса интересов — причем вес интересов Украины на таких переговорах как минимум возрастет. “Господин Зеленский, а не хотели бы вы помочь нам чуть снизить истерику Кремля из-за вашей недавней инициативы? — Нет, не хотели бы. — А какие варианты поддержки ваших реформ с нашей стороны вы считаете в таком случае приличными? — Вполне достаточно будет официального признания России страной-агрессором и соответствующего изменения ее статуса в будущем формате международных переговоров по Донбассу и Крыму, над разработкой которого мы с вами сейчас работаем. — Спасибо, мы подумаем”.

К сожалению, и украинский политикум, и украинское гражданское общество не без оснований считают подобные сценарии чистой воды политической маниловщиной. Для того, чтобы действовать в таком ключе, нужны интеллект, характер, жесткость и воля к принятию решений такого градуса, который мы отвыкли признавать за нашими лидерами. Голос вот тоже, кажется, не претендует на действенность своего призыва — в конце концов, он же только Голос, звук, красивое сотрясение воздуха. Самому воплощать свой призыв в дело и нести ответственность за результат ему наверняка не придется.

Впрочем, автор этой колонки находится ровно в такой же ситуации. И это, правда, очень жаль.

Колонка опубликована в издании  Слово і Діло

Реестр родил реестр: три года электронных деклараций

В начале ноября 2016 года официально завершился первый этап наполнения реестра электронных деклараций, и в Украине началась «эпоха прозрачности». Точнее, не «прозрачности», а «прозрачностей». Потому что их было как минимум две.

Первая «прозрачность» – это, собственно, сам факт появления в публичном доступе отчетов госслужащих об их имуществе и доходах. Тут «прозрачность» выражалась в том, что каждый получил возможность предметно задать вопрос – дядя (или тетя): а откуда у тебя вообще взялся вот этот обозначенный в твоей декларации штангенциркуль на восьми поршнях с инкрустацией изумрудами от Картье и полезной площадью в полтора Майдана?

Второй «прозрачностью» стала абсолютная проницаемость созданной в Украине системы предотвращения и преследования коррупции для подробных вопросов. Вопросы, как бы громко они ни звучали, пролетали сквозь эту систему, как нейтрино над Парижем: не снижая скорости, не встречая препятствий и не вызывая практически никакой доступной для наблюдения реакции. Это было красиво, но для общественности (и украинской, и международной) огорчительно, потому что общественность ожидала наблюдать не парад чиновнического тщеславия, а торжество правосудия.

Торжества, однако, так не случилось. И сегодня, три года спустя, вполне четко видно, что вторая «прозрачность» была не ошибкой или недостатком создававшейся системы, а фундаментальной инженерной идеей. Реестр электронных деклараций, который проектировался, как «карта сокровищ украинской коррупции», сам по себе вполне удался, но карта – это не сами сокровища, а указание на них. Даже самую подробную карту нужно хотеть и уметь использовать. А Национальное агентство по предотвращению коррупции (НАПК), в ведении которого «карта коррупции» находилась, пользоваться ею то ли не хотело, то ли не умело, то ли свое нехотение и неумение более чем убедительно изображало.

Делалось это разными способами – от чисто административных до глубоко технических. Некоторые из применявшихся приемов стали очевидны для наблюдения практически сразу.

Например, темой одного из тогдашних протяжных плачей было то, что реестр электронных деклараций не был сопряжен с другими государственными базами данных. Без такого сопряжения анализ достоверности деклараций превращался из минутного и приятного действия в многодневный квест. Например, указанный в декларации чиновника средней руки скромный трехэтажный шато в Конче-Заспе должен быть связан с соответствующей записью в реестре недвижимости (где, кстати, могут обнаружиться и другие скромные шато того же чиновника по какой-нибудь небрежности им в декларации не упомянутые). Без автоматического сопряжения реестров вместо того, чтобы обнаружить такое соответствие или несоответствие буквально в один клик с выводом результатов исследования на виртуальный принтер, аналитик НАПК должен вручную провести полноценные многочасовые информационно-буровые работы и потом зафиксировать их результаты в подробном формальном отчете.

«Ручные» проверки деклараций практически гарантировали, что через процедуры полной верификации пройдут лишь единичные декларации, а не все, как было предусмотрено законом. Для проверки всех деклараций необходим был запуск аналитического модуля. Для написания такого модуля нужна была фундаментальная математическая модель, которая связывала бы воедино данные разных реестров и была способна обнаруживать в них явные несоответствия, а в идеале и неявные обстоятельства.

Была ли такая модель создана в тайных исследовательских лабораториях НАПК? Науке это пока неизвестно. Инсайдеры утверждают, что работа прототипа аналитического модуля была показана узкому кругу посвященных еще до официального открытия реестра деклараций, но никаких следов его практического применения на живом реестре не обнаружено до сих пор.

Даже после того, как базу деклараций удалось связать с довольно большим количеством имущественных и других госреестров, мы по-прежнему не можем рационально объяснить, как сочетается, например, ошеломительная по составу коллекция антиквариата декларанта с предельно скромным состоянием его банковского счета.

Причем вся эта информационная архитектура должна была даже не сформировать основания для конкретных судебных дел, а просто предложить направления для гипотетических антикоррупционных расследований. Следствие же, а тем более вынесение приговора по делам о коррупции, является прерогативой совсем других институций, которые могут действовать, в принципе, и не опираясь на декларации. Однако с удобной для использования «картой коррупции» им, конечно, работать было бы проще. И то, что «карту» удавалось три года оставлять неудобной, во многом предопределило относительно скромное количество закрытых антикоррупционных дел.

Реестр деклараций, как бы ни был он объемен, остается лишь одним из компонентов гораздо более внушительной системы борьбы с коррупцией. И для общества принципиально важна работоспособность и эффективность всей этой системы в целом: от «прозрачности» деклараций госслужащих на входе до предельной внятности приговоров антикоррупционного суда на выходе. И если в этой системе на любом этапе – даже предварительном – идут серьезные структурные сбои, то какого результата мы от нее можем ожидать?

«Реформа НАПК», начатая новым правительством, пока ограничилась кадровыми и административными решениями и никак не затронула технические аспекты работы реестра деклараций и их анализа. Если перестройка и достройка информационной архитектуры этой системы и ведется, то происходит это как-то слишком тихо. Так, на некоторых старых домах строительные леса прячут идущий на фасадах ремонт, а на некоторых – его отсутствие.

Три года ручных проверок одними чиновниками деклараций других чиновников дали украинскому обществу только усталость. И это не тот итог, на который люди надеялись. Формальная «прозрачность» давно уже никому не нужна. Необходима реальная и гарантированная ответственность. И работающая система, которая заточена именно на ее обеспечение.

[ Колонка опубликована в издании Слово і Діло ]

Радіо НВ: Сергій Бережний: «Головна Задача Зеленського — створення діючих інституцій»

Сергей Бережной

ATR: BUGÜN/Сьогодні (23.10.19)

Темы: Коломойский назвал министра экономики «дебилом»; Сивохо – советник СНБО; репрессии против крымских татар в Крыму.

«Это был мой Голос»: война, которая говорит о себе

Голоса

«Голоса» впервые прозвучали в Ивано-Франковске, потом во Львове, потом в Днепре. 22 октября они прозвучат в Киеве.

Не знаю, хотел ли постановщик Евгений Степаненко добиться именно такого эффекта, но поначалу действие разрастается именно так, как разрасталась война, которой постановка и посвящена. Сначала невнятный и тревожный хаос, вползающий в миллионы человеческих судеб рефренами совершенно обыденных, но до дрожи неуместных слов. Потом люди, вступившие в хаос, создают в нем ритм и систему, почти без слов. Одни из этого ритма выпадают, другие включаются, пока не становятся практически единым целым — воплощенной войной, пропитанной болью, трудным дыханием, усталостью и нервом. Это почти пантомима. Почти — потому что условности во всем этом очень мало. Мне казалось, что ее совсем нет.

А потом начинают звучать Голоса, которые делают любую условность просто неуместной. На сцене ее не остается, как нет ее там, «на нуле».

На сцене только те, кто был там. Не актеры, ни разу, даже теперь, когда они на сцене. Солдаты. Медики. Добровольцы. Волонтеры. Они не зубрят роли, каждый просто рассказывает зрителям то, что он видел, слышал, чувствовал. Киборг из ДАП. Волонтер-медик. Чудом вырвавшийся из донецкого «подвала» активист. Одесский водолаз, потерявший брата в Доме профсоюзов, и двинувший добровольцем на Восток, прямо под российские «грады». Львовский священник, ушедший в ДУК ПС. Следующий. Следующая. Следующий…

«Голоса» — это не монологи и не исповеди, это живые свидетельства. Это непосредственный опыт, который в обычных обстоятельствах практически невозможно не то что передать, а даже пересказать. Но «Голоса» с легкостью настоящего искусства делают эту невозможность реальностью. Языки меняются, люди меняются, место и время действия чередуются — но реальность остается, и зрительный зал все больше заполняется ими — теми, кто там был.

Некоторые места в зале зарезервированы — на них таблички с именами. Я знаю некоторые из этих имен. Я знаю, почему эти места останутся сегодня — и завтра, и всегда — пустыми. И знаю, что на «Голосах» всегда будет аншлаг, даже если живые в зал не придут. На любой репетиции зал полон, и участники действия на сцене всегда чувствуют взгляды, которые требуют правды жестче, чем самый придирчивый критик. 

Это реальность, в которой мы живем — реальность «Голосов». Та самая реальность, в которой живет наш Костян. Костян приехал с нами в киевский санаторий на реабилитацию после ранения, и, говорит, едва сдерживался, когда тамошние вечно отдыхающие от советско-афганской заваливали его репликами вроде «а сколько вам платят за убийства» и «вся эта ваша война — политические дрязги, вот у нас все было по-настоящему…» Как он сдерживался? Как всегда. Привык. На сцене в «Голосах» Костян смотрелся бы как влитой. Без зазора.

Когда после всего этого я вышел из зала, я чувствовал ровно то же самое, что чувствовал при возвращении из поездок на Светлодарскую дугу — как напрягается мембрана, которая отделяет реальность войны от эфемерной «мирной жизни». Потому что никакой «мирной жизни», на самом деле, нет, а есть ежедневный снайперский огонь, минометные перестрелки, охота на сепарские дроны, ночевки в блиндажах, маскировка укреплений, медики, которые за секунды снимаются по тревоге и несутся «на нули» на раздолбанных вэнах с красным крестом, есть трехсотые, умирающие в госпиталях и не попадающие в списки боевых потерь, есть те, кого сейчас вскрывают в Донецке «на подвале» за татуировку с тризубом…

Именно это было на сцене. Именно это и была реальность.

А снаружи был вечерний теплый Киев. Мирный. Не имеющий отношения к реальности. Бормочущий про «политические дрязги».

Октябрь 2019 года. Война. Мы.

Голоса

Спасибо, ребята. Вы настоящие. Обнимаю каждого.

Это был мой Голос.

(Колонка опубликована на LIGA.net)