Горизонт деоккупации: прогноз на переговоры в «крымском формате»

Крым это Украина

Предложения создать специальный формат международных переговоров по деоккупации Крыма звучат уже довольно давно, однако всерьез украинская дипломатия взялась за эту тему лишь в прошлом году.

Инициатива по созданию специализированного «крымского» формата стала естественным следствием того, что в рамках Минских переговоров тему деоккупации Крыма не пожелали обсуждать не только россияне (что было вполне ожидаемо), но и западные посредники, которые не хотели поставить под угрозу минские переговоры в целом. Кремль многократно заявлял, что тема государственной принадлежности Крыма для него «закрыта», и что российская власть категорически против любых подобных обсуждений.

Но то, что «закрыто» для Кремля, все еще вполне «открыто» для Украины и подавляющего большинства стран, которые не признали законности аннексии 2014 года и, следовательно, поддерживают требования Украины о полном восстановлении ее суверенитета в пределах международно признанных границ. Именно это дает МИД Украины основания настаивать на создании международного дипломатического инструмента для деоккупации полуострова.

Крым это Украина

Вполне естественно, что Россия будет всячески противодействовать созданию «крымской» переговорной площадки, — точно так же, как она сопротивлялась, например, созданию международного суда для расследования гибели над Донбассом рейса MH17. Однако отказ Кремля участвовать в переговорах вовсе не означает, что такой формат невозможен или бесполезен. Напротив, именно российская обструкция делает сценарии запуска «крымского формата» чрезвычайно привлекательными для Украины.

24 июля премьер-министр Украины Денис Шмыгаль заявил в Брюсселе, что наш МИД «финализировал концепцию» создания международной платформы «Крым – это Украина». Платформа проектируется как консультативно-координационная, но с перспективой ее превращения в переговорную. А министр иностранных дел Дмитрий Кулеба вполне прозрачно дал понять, что «не видит Россию в работе международной площадки по вопросу деоккупации Крыма».

Такой подход вполне логичен именно учитывая «непримиримую» позицию России. Пока страна-оккупант отказывается садиться за стол переговоров, договариваться о деоккупации Украине и западным «гарантам ее безопасности» фактически не с кем. Однако они вполне могут в рамках того же формата координировать усилия для решения другой задачи: как и какими средствами склонить Кремль к большей конструктивности, усадить его за стол переговоров и все-таки убедить обсуждать вопрос деоккупации Крыма.

Дипломатия — область, скажем так, довольно неискренняя, особенно когда речь идет о переговорах не с союзником, а с явным противником. И пока задействованы дипломатические инструменты, в официальных документах не появятся выражения вроде «заставить Кремль дать задний ход» или «наказать Путина за бандитскую распальцовку». Но фактически во время «консультаций» первого этапа речь будет идти именно об этом. Конечно, применяемые к России «средства убеждения» будут оставаться строго в рамках международного права, то есть, это будет политическое и экономическое давление — во всяком случае, пока Россия сама не повысит уровень конфликта с Европой до военного (с нее станется), но тогда неизбежно изменятся и тон дипломатии, и методы внешнего воздействия на Кремль.

Таким образом, на начальном этапе «крымский формат» должен стать для Украины и ее союзников инструментом не столько деоккупации Крыма как таковой, сколько средством создания предпосылок для деоккупации. Он даст возможность, во-первых, постоянно держать тему аннексии Крыма в международной повестке и тем самым поднять ее приоритет для мирового сообщества. Во-вторых, он даст основания существенно повысить для Кремля стоимость продолжения оккупации (например, через введение новых скоординированных международных санкций), чтобы убедить его включиться в переговоры. В-третьих, и это представляется мне особенно важным, начало реальной работы «крымского формата» будет означать, что Украина прощается, наконец, с дурной традицией быть «ведомой» в вопросах международной дипломатии, приобретает субъектность, способность выдвигать и реализовывать крупные инициативы для защиты своих собственных интересов. В-четвертых, «крымский формат» может дать по-настоящему мощный толчок к пересмотру Украиной конституционного статуса Крыма как национальной автономии крымскотатарского народа, — а это, в свою очередь, создало бы совершенно новые основания для привлечения к проблеме защиты прав коренного народа Крыма серьезных гуманитарных ресурсов ООН.

Учитывая, что Россия категорически не желает говорить о возможности деоккупации и разговоры о присоединении к переговорам о Крыме воспринимает буквально как предложение капитуляции, первый («консультационно-координационный») этап работы международной платформы «Крым – это Украина» может продлиться достаточно долго. Особенно если я в своих предположениях оказался чрезмерным оптимистом и на практике «консультации» выльются не в новые инструменты давления на Россию, а, скажем, в очередные формальные «выражения озабоченности» положением с правами человека и размещением ядерного оружия на оккупированном Россией полуострове. Но рано или поздно работа по тем направлениям, о которых я позволил себе помечтать, должна быть Украиной и международным сообществом начата. И чем раньше условия для этой работы будут созданы, тем лучше.

При этом не стоит забывать, что целью первого этапа так или иначе является переход к этапу второму — собственно переговорам о деоккупации. Начаться же второй этап может только тогда, когда к формату присоединится Россия — или тогда, когда идущие в России политические процессы сделают ненужным ее участие в любых международных переговорах.

Но это будет уже совсем другая история.

[ Колонка опубликована на портале Слово і Діло ]

Радіо НВ: Деокупація Криму і Донбасу та відносини Путіна із Заходом у програмі Юрія Мацарського «Має слово»

Галушки по-нормандски: задачи Украины на переговорах по Донбассу

Если долгожданный раунд переговоров в «нормандском формате» действительно состоится, как ожидается, 9 декабря, то подготовка к нему уже должна быть завершена — как минимум вчерне. Это означает, что участники переговоров как минимум составили (а как максимум — согласовали) повестку встречи на высшем уровне. Если бы речь шла о партнерских переговорах, а не дипломатическом саммите с участием страны-агрессора и страны, которая является жертвой агрессии, имело бы смысл и утверждение, что принципиальные решения саммита также предварительно очерчены — или даже оформлены в готовые проекты.

Однако в сложившейся ситуации любая «игра в партнерство» — по крайней мере, на этапе подготовки встречи, — выглядела бы ходом пусть даже благородно-рыцарственным, но до отвращения идиотским. Россия по-прежнему пользуется всеми преимуществами положения наглого шулера — продолжает официально отрицать свою вовлеченность в войну на Донбассе, признавая в то же время, что безусловно поддерживает своих ставленников на неподконтрольных Киеву украинских территориях Донецка и Луганска, и определенно не чувствует нужды менять принятый подход. Кремль не видит проблемы в том, что одновременно продвигает два противоположных по смыслу тезиса — «рука в вашем кармане не наша» и «говорить о том, чтобы руку убрали, нужно с нами». Политическое лицемерие — вообще удобный инструмент для режимов, которые считают имидж циничного международного громилы своим репутационным достижением.

Такой подход в значительной степени подкрепляется тем грустным обстоятельством, что два «нейтральных» участника нормандских переговоров — Германия и Франция — склонны относиться к дипломатическому лицемерию России «с пониманием» (во всяком случае, до тех пор, пока они с полной определенностью не ощутят российскую руку в собственном кармане). Европа пока не чувствует себя в состоянии войны с Кремлем, даже «холодной», а потому действует в соответствии не с военными, а с привычными бюрократическими регламентами, согласно которым на успешных переговорах каждый должен «получить свое». И если для России «свое» — это желание держать руку в кармане Украины, то давайте, так и быть, поищем компромисс, который такую ситуацию допускает. В Молдове же получилось? Давайте и здесь попробуем.

Даже если реальное отношение Германии и Франции к принятому Кремлем образу поведения на международной арене и отличается от описанного в сторону большей, скажем так, принципиальности, это отношение почти никогда не выходит из области риторики в область практики. Происходит это не только из-за привычного для чиновничества ЕС бюрократического конформизма, но в значительной степени еще и потому, что такой подход годами подкреплялся бюрократическим конформизмом руководства Украины. Вместо того, чтобы выдвигать собственные инициативы и прилагать усилия, чтобы изменить политическую ситуацию в свою пользу, Киев предпочитал следовать фарватером, который партнеры из Евросоюза определяли для себя как наиболее комфортный. То есть, безропотно уступал инициативу — даже вполне осознавая, что это приведет не к разрешению ситуации с оккупированными территориями (включая Крым), а в лучшем случае к ее замораживанию на неопределенный срок.

Что, собственно, и состоялось — как формулировал монтер Мечников, «при полном непротивлении сторон». «Галушки по-нормандски» сами собой прыгали в рот партнерам Украины, удовлетворяя их конформистские хотелки, при этом в удивительном соответствии со стратегическими интересами России, а мы, какое счастье, благодаря этому сохраняли для Европы имидж «покладистых участников переговоров» — настолько покладистых, что готовы были жертвовать своими интересами в пользу чужого конформизма.

Публичные действия администрации Зеленского по донбасским переговорам с самого начала выглядели так, будто эти действия решают исключительно краткосрочные задачи. Больше всего это было похоже на то, что во главу угла поставлено проведение саммита в нормандском формате — и дальнейшее развитие темы деоккупации зависит практически только от результатов переговоров — или от отсутствия таких результатов, что гораздо более вероятно, учитывая ясно продемонстрированное намерение Кремля сохранить статус кво на Донбассе и в Крыму. Из-за такой «краткосрочности» наблюдаемой политики возникло представление (сформулированное множеством экспертов и политических противников Зеленского), что долгосрочное стратегическое планирование для новой администрации чуждо как таковое, а стало быть, мы находимся на накануне большой «зрады».

Конечно, нельзя полностью исключить, что у «команды Зеленского» полностью отсутствует стратегический подход. В конце концов, даже в бесконечно более опытном британском политическом истеблишменте, поддержанном государственными институциями многовековой выдержки, не обнаружилось достаточно интеллекта, чтобы предотвратить откровенно позорную историю с Brexit. Тем больше оснований опасаться, что интеллекта не достанет и политическим новичкам, за которыми нет поддержки сильных государственных институций. Однако в этом случае для Зе все закончится действительно быстро — «слив» переговоров в пользу России будет означать фактический конец его президентства, против которого в Украине настроены многочисленные активные группы. И не только политические и политизированные, но и вполне достаточно вооруженные. Новый Майдан, если он начнется, будет стрелять первым — и без команды.

Поэтому — а также принимая во внимание многочисленные заявления представителей администрации Зеленского, членов правительства и руководства партии «Слуга народа», которые их оппонентами или игнорируются, или представляются безосновательными, — куда интереснее попытаться спрогнозировать сценарии, подготовленные у Зеленского на случай как успеха, так и провала приближающихся переговоров в нормандском формате. (При этом стоит по-прежнему исходить из того, что «в открытую» Украина с Россией не играет, а потому мы не знаем настоящих планов Банковой — любые сделанные публично высказывания могут быть попытками ввести Кремль в заблуждение относительно действительных намерений новой администрации и ее способности их реализовать. Во время войны любой озвученный план становится уязвимым для противодействия со стороны противника, и разглашать свои истинные намерения в такой ситуации решится только полный идиот.)

Не знаю, как гипотетический «успех» будущих переговоров видит Зеленский, но в отношении «донбасского вопроса» я лично вижу реальные возможности только для очень ограниченных тактических подвижек — как, например, возвращение находящихся в России и Крыму заложников. Стратегических прорывов я не ожидаю совсем. Кремль ясно дал понять, что будет обсуждать деэскалацию на Донбассе только при выполнении условий, неприемлемых для Украины как независимого государства (эти условия так или иначе сводятся к повторению для Украины/Донбасса сценария «Молдова/Приднестровье», возможно, в ухудшенном варианте). Даже если принять как осмысленные намеки близких к Зеленскому деятелей, что якобы «Россия мечтает избавиться от Донбасса» для отмены части санкций, результат переговоров и в этом случае совершенно неочевиден. Мы все равно остаемся в неведении относительно того, какие уступки от Украины Путин потребует взамен — особенно учитывая, что до сих пор желания уступать под чьим-то давлением он не демонстрировал никогда. Тем более под давлением Германии и Франции, которые недавно проголосовали за возвращение российской делегации в ПАСЕ, а теперь публично заявляют о надеждах «восстановить конструктивное взаимопонимание» с РФ. В системе понятий Путина это означает практическое согласие лицемерной Европы на принятие его условий.

Все это приводит к мысли, что у Зеленского вполне могут считать переговорным успехом для Украины не конструктивные подвижки позиции России по Донбассу (и, тем более, по Крыму), а куда более вероятную демонстрацию Россией очевидной (в том числе для европейских участников переговоров) практической невозможности добиться подобных подвижек. Такой сценарий дает Украине существенные аргументы для того, чтобы поставить под сомнение обоснованность продолжения переговоров в «нормандском формате» как таковых — и выйти, наконец, с собственными инициативами относительно новых форматов международного сотрудничества по проблеме российской оккупации Донбасса и Крыма. С инициативами, которые будут достаточно дискомфортны для европейских бюрократов, чтобы вывести их из привычного состояния «раз переговоры идут, значит, что-то движется». Нет, джентльмены. Процесс без результата нужен только тем, кого устраивает сложившаяся ситуация.

Но что-то, конечно, движется. Украина за полгода приняла и реализовала целую серию предложений, которые пришли через Сайдика, ОБСЕ, «минскую» группу и «нормандскую» систему. Россия же не выполнила из направленных ей предложений почти ничего. Даже возвращение военнопленных и захваченных кораблей она осуществила с подчеркнутым игнорированием требований Международного морского трибунала. Так кому европейским партнерам в таком случае направлять претензии по «неуступчивости» и «неисполнительности»? Точно не к Украине, что бы там в РФ на этот счет не булькало.

Если такой итог переговоров станет реальностью, Украина сможет не только укрепить свои дипломатические позиции в отношениях с Евросоюзом, но и получит возможность перехватить инициативу по смене переговорного формата. Что для нее сейчас крайне важно, если переговоры с ЕС об усилении давления на Россию по вопросу деоккупации Донбасса и Крыма действительно рассматриваются Зеленским как существенный пункт его повестки.

[ Опубликовано в Слово і Діло ]

Во все тяжкие: как выйти из Минских соглашений и начать гнуть свою линию

Заявление партии Голос о том, что Украине пора выйти из Минских соглашений, временно «заморозить» ситуацию с оккупированными Россией территориями и активно заняться реформированием собственных экономических и политических институтов, заслуживает если не бурных оваций, то как минимум доброжелательных аплодисментов. Поприветствуем новую группу тех, до кого это понимание, наконец, дошло. 

Если четыре года назад предложение такого подхода выглядело маргинальным умствованием, а в следующие несколько лет сходные выкладки истерически утаптывались заклинаниями о “безальтернативности Минска”, то сейчас тема определенно поднимается в мейнстрим. Даже в правительстве и в офисе президента на случай неудачи или срыва переговоров в нормандском формате оговаривают возможность максимальной изоляции оккупированных Россией территорий — причем именно для того, чтобы те не мешали реформированию всей остальной Украины. (Насколько это реформирование может быть успешным с учетом нынешнего состава реформаторов и принятых ими методов — вопрос другой).

Однако и в заявлении Голоса, и в допущениях “команды Зеленского” умалчивается о довольно важном обстоятельстве: “минские соглашения” являются не только удобным для Кремля инструментом давления на Украину, но и настоящей священной коровой европейской дипломатии. Заклинания времен президентства Порошенко о “безальтернативности Минска” во многом были вызваны именно тем, что Евросоюз устраивало чисто формальное существование хотя бы какого-то устоявшегося формата переговоров по Донбассу, даже если этот формат не давал для Украины вообще никаких значимых результатов. Отказ же от этого формата вызвал бы необходимость для европейской дипломатической бюрократии шевелить не только бумагами, но и мозгами. И это в то время, когда проявление творческого подхода почитается средним чиновником ЕС одиозным и неприличным, а попытка создать ситуацию, требующую поиска новых инструментов — диверсией против всего святого, что у евробюрократии есть. Потому что главным принципом заскорузлой бюрократии во все времена был и будет принцип “как бы чего не вышло”. 

Порошенко, который честно признавался, что в будущем видит себя одним из крупных европейских чиновников, это обстоятельство ясно осознавал, а потому раздражать европейцев не хотел и священную “минскую” корову не трогал — даже несмотря на доказанную практикой безрезультатность переговоров и прямую угрозу, которые минские соглашения потенциально несли для государственности возглавляемой им страны. Куда большей угрозой ему казалось перестать выглядеть для европейской дипломатии “послушным мальчиком” и заслужить из-за этого ее неодобрение. Отсюда и общая подчиненность его внешней политики европейской инициативе — при подчеркнутом отсутствии инициативы собственной. Именно такую подчиненность он трактовал как “успех внешней политики”, а отказ от следования победившему в ЕС принципу “как бы чего не вышло” — как подрыв его достижений.

После победы Революции Достоинства прошло достаточно много времени, чтобы забылось, что во время Майдана Запад требовал вовсе не отстранения политически провалившегося и ответственного за кровопролитие Януковича, а “нормализации ситуации” — причем от всех сторон. Минские соглашения тоже были направлены не столько на деоккупацию Донбасса (и тем более Крыма), а опять же на “нормализацию ситуации” (и снова усилиями всех сторон). То есть, на фактическую институциализацию сложившегося на тот момент статус кво. 

Россию, понятное дело, такой подход более чем устраивал тогда — и еще более устраивает сейчас. В Украине же после прихода Зеленского изменение политической повестки привело к тому, что старые заклинания все больше усыхают и отваливаются, а поиск новых подходов воспринимается как все более необходимый процесс. Заявление Голоса (во многом грешащее общими местами) — событие как раз из этого ряда. 

Однако ни в заявлении партии Вакарчука, ни в допущениях “команды Зеленского” никак не проговаривается одно из прямых следствий прямого выхода Украины из минских переговоров — то самое, которого так опасался Порошенко. Сделав такой шаг, Зеленский перестанет быть для европейской дипломатии “послушным мальчиком” и рискует лишиться какой-то части ее поддержки. Потому что этот шаг будет означать, что у Украины появилась собственная внешнеполитическая субъектность. Что она перестала согласовывать свои ходы на международной арене с интересами других игроков и начала руководствоваться в первую очередь собственными интересами. 

Это станет принципиальным и крайне важным изменением правил, по которым сейчас принимаются Европой связанные с Украиной решения. Мы перестанем быть внешнеполитической пешкой и начнем претендовать на собственную игру. Евробюрократам это определенно не понравится. Это будет для них вызов, а они терпеть не могут искать ответы на вызовы — на куда более серьезный кремлевский вызов они ищут ответ уже пять лет и до сих пор не нашли ничего более достойного, чем смириться с ним и принять его как данность. 

В то же время Европа не сможет за такой ход Украину практически ни в чем упрекнуть. Для проведения “нормандской” встречи Зеленский пошел на все компромиссы, которые от него были затребованы ЕС — и когда встреча будет сорвана Россией или даст строго нулевой результат из-за позиции Кремля, президенту Украины останется только сказать очевидное: “господа европейские партнеры; наше доказанное делом стремление добиться подвижек по Донбассу провалилось из-за прямого саботажа России; ваши многолетние попытки образумить Путина снова оказались жалки и бессмысленны; ковыряйтесь с ним дальше сами, если хотите, а мы будем искать более эффективные стратегии”. 

И сразу же можно предъявить эти стратегии партнерам. Это должны быть довольно активные и крайне раздражительные для Евросоюза планы, но при этом безупречно соответствующие обязательствам, которые взяла на себя Украина — а потому возражать против них по существу ЕС не сможет.

Например, самое очевидное: Украина может заявить, что если предусмотренные Будапештским меморандумом на случай нарушения его условий международные консультации не будут проведены в осмысленные сроки, то Украина вынуждена будет признать, что меморандум утратил смысл и обязательств по нему Украина больше не несет. Что, в частности, означает формальное восстановление ее статуса “ядерной державы” и дальнейшее участие в международной системе контроля за ядерным оружием именно в таком качестве. Даже без владения реальным ядерным оружием. Кстати, господа подписанты Будапешта, вам придется участвовать в решении проблемы с возвращением в наше распоряжение переданных Украиной в Россию ядерных систем. Или, если такое возвращение по какой-то причине невозможно, с компенсацией, которая Украине в таком случае, безусловно, причитается. Передача ядерных арсеналов — международно значимое и юридически зафиксированное действие, совершенное в соответствии с Будапештским меморандумом. Обнуление которого требует это действие обратить тем или иным способом. Спасибо. Что, вам это не нравится? Все претензии к России, пожалуйста, мы-то свои обязательства по Будапешту не нарушали ни единой буквой. Еще раз спасибо. 

Начав собственную игру в интересах Украины (причем не обязательно этим способом — вариантов много), Зеленский мгновенно станет для евробюрократов не только “непослушным мальчиком”, но и крайне ценным партнером по переговорам. У них сразу появится необходимость постоянно говорить с ним на разные интересные темы — например, о некотором смягчении его излишне резкой позиции по тому или иному вопросу. Появятся реальные основания для поиска нового баланса интересов — причем вес интересов Украины на таких переговорах как минимум возрастет. “Господин Зеленский, а не хотели бы вы помочь нам чуть снизить истерику Кремля из-за вашей недавней инициативы? — Нет, не хотели бы. — А какие варианты поддержки ваших реформ с нашей стороны вы считаете в таком случае приличными? — Вполне достаточно будет официального признания России страной-агрессором и соответствующего изменения ее статуса в будущем формате международных переговоров по Донбассу и Крыму, над разработкой которого мы с вами сейчас работаем. — Спасибо, мы подумаем”.

К сожалению, и украинский политикум, и украинское гражданское общество не без оснований считают подобные сценарии чистой воды политической маниловщиной. Для того, чтобы действовать в таком ключе, нужны интеллект, характер, жесткость и воля к принятию решений такого градуса, который мы отвыкли признавать за нашими лидерами. Голос вот тоже, кажется, не претендует на действенность своего призыва — в конце концов, он же только Голос, звук, красивое сотрясение воздуха. Самому воплощать свой призыв в дело и нести ответственность за результат ему наверняка не придется.

Впрочем, автор этой колонки находится ровно в такой же ситуации. И это, правда, очень жаль.

Колонка опубликована в издании  Слово і Діло

Концепция изменилась. Почему Захарченко заговорил о «Малороссии»

Рис. С.Елкин

Рис. С.Елкин для dw.com

(Колонка впервые опубликована на LIGA.net)

«Дорогая, тазик больше не нужен — концепция изменилась».

Извините, что цитирую бородатый анекдот, но куда ж деваться — заявление донецкого главаря о смене концепции с «Новороссии» на с «Малороссию» вызвало именно такие ассоциации. Ничто ж не предвещало — и вот опять. Какие тайные потрясения привели к тому, что политический симулякр, который Россия самозабвенно раскручивала и вживляла в информационное пространство три года, внезапно решено заменить на как бы новый?

Естественная версия, что заявление было сделано фигурантом спонтанно по обкурке, а потому в принципе недостойно иных комментариев, кроме издевательских, прожила недолго. Оказалось, что сообщение о смене концепции сопровождалась зачтением «конституционного акта государства Малороссия», в состав которого уже успели «войти» 19 областей Украины, о чем российские медиа не преминули сообщить со свойственной им суровой серьезностью. Чтобы разработать такой фундаментальный документ, курить пришлось бы так долго, так усердно и таким большим коллективом, что локальное повреждение озонового слоя над Донецком стало бы неизбежным, и не заметить такую атмосферную аномалию было бы нельзя. Но раз аномалии нет, значит, не курили. Значит, все делалось намеренно, в относительно рациональном состоянии сознания и заслуживает серьезного анализа.

Эти же простые соображения заставляют предположить, что начинание не является личной «конституционной инициативой» атамана Захарченко, а как минимум согласовано им с российским руководством. Потому что если оно не согласовано, значит, Захарченко внезапно пожелал резко осложнить Кремлю международное существование.

Смотрите сами.

Во-первых, заявление Захарченко, если принимать его всерьез (а Кремль всю дорогу настаивает, что вожаков Донбасского пророссийского сепаратизма нужно принимать именно всерьез), меняет субъектность контролеров оккупированных территорий как участников Минского процесса. То есть, в Минских соглашениях вдруг исчезает одна из сторон, из-за чего соглашения неизбежно теряют силу. Поскольку Минск пока остается единственным протоколом, который позволяет удерживать ситуацию хоть в каких-то рамках, его обнуление мгновенно дестабилизирует положение, а это вынудит Запад отказаться от формального нейтралитета, куда более решительно взять сторону Украины и усилить санкции против России. Сегодняшние заявления МИД Германии  и Франции  наглядно показали, что Евросоюз такого развития событий категорически не желает, а потому требует от России подтверждений, что она тоже не окончательно потеряла чувство политической реальности. (Требование, на мой взгляд, несколько запоздалое, но что ж теперь делать). Что касается Украины, то для нее исчезновение Минских соглашений по вине оппонентов — это огромный подарок, который дает возможность или переиграть устаревшие и проблемные пункты предыдущего соглашения в каком-то новом и более перспективном формате, или, если такое соглашеник выработать не удастся, рассчитывать на значительное усиление поддержки со стороны НАТО. И то, и другое — огромный стратегический ресурс, которым еще надо суметь воспользоваться, но в целом политические плюсы такого поворота значительно перевешивают для Украины его минусы.

Во-вторых, оглашенный Захарченко «конституционный акт» вполне внятно предполагает «упразднение» Украины как государства, на месте которого создается «Малороссия». Как бы анекдотично такое заявление ни звучало, оно опять же ставит Кремль перед проблемой выбора: он либо продолжает признавать субъектом международных отношений украинскую власть в Киеве, либо полностью переносит все свои диппредставительства в Донецк. Второй вариант опять же выглядит как грандиозный политический подарок Украине: после такого демарша России даже ее традиционным сторонникам нечем будет защищать предположения о ее политической вменяемости и хотя бы остаточной договороспособности. Это будет означать, что Кремль окончательно поверил в собственный пропагандистский бред о «хунтофашистах» и полностью потерял контакт с реальностью.

Если же Россия откажется поддерживать впавшего в «конституционный раж» Захарченко, она тем самым признает, что потеряла контроль над собственными ставленниками (и тогда любое ее участие в дальнейших переговорах по Донбассу полностью теряет смысл — как и сами переговоры, впрочем), которые ее крепко (см. выше) подставили. Такой шаг может быть сопряжен с целым рядом очевидных внутриполитических последствий для самой России — одно только сворачивание поддержки «Ново-» или «Малороссии» обойдется в приличный бюджет на перепропаганду (впрочем, «Остазия всегда воевала с Океанией»), а «ихтамнеты» внезапно могут оказаться не «героями русского мира», а «пособниками незаконных вооруженных формирований на территории другого государства».

Еще одна очевидная возможность: резкое обострение военной ситуации, которое сделает объявленный «конституционный акт» просто неактуальным — если в полный голос заговорят «грады», об этой идиотской выходке никто уже не вспомнит, разве что как о формальном поводе для прекращения действия Минских соглашений. Такой поворот тоже нельзя сбрасывать со счетов, и начало масштабных военных действий опять-таки поставит ребром вопрос о поддержке Украины со стороны НАТО как естественной гарантии того, что Дебальцево и Иловайск не повторятся. Если такой поддержки не будет, ВСУ придется справляться с ситуацией своими силами и ценой значительных потерь — и чем бы ни обернулась эта кампания, об авторитете НАТО и способности блока противодействовать крупным военным обострениям в регионе придется забыть надолго.

Возможно, именно этого Кремль и добивается. Пока что его заявления амбивалентны: представитель РФ в трехсторонней контактной группе Борис Грызлов считает выпад Захарченко «политически ничтожным», а путинский пресс-секретарь Дмитрий Песков, напротив, полагает его «подлежащим осмыслению».

Понимаем как хотим, в общем.

Необходимый постскриптум. Обратите внимание: весь этот анализ основан на произвольном допущении, что наблюдаемая «смена концепции» вызвана запуском какой-то рационально организованной стратегии. Это допущение предполагает, что все отмеченные противоречия не вызваны чьей-то глупостью или пропагандистским передозом, а являются частью продуманного плана. Но совершенно не факт, что это допущение верно, так как идиотизм отлично находит возможность проявить себя в любых обстоятельствах (принцип, известный как «бритва Хэнлона», говорит об этом так: «не стоит приписывать умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью»), а российский пропагандистский передоз вполне эффективно влияет и на сам Кремль (на Захарченко — тем более).

И тогда «конституционный акт Малороссии» — это уже не просто обкурка, а тяжелый симптом потери контроля. В этом случае политическая ситуация действительно грозит свалиться в неуправляемость, и не только для ново-мало-захарченковского симулякра. А это будет означать, что тяжелая гуманитарная катастрофа (даже без эскалации военных действий) на оккупированных территориях становится безусловной реальностью, и что для спасения живущих там людей могут понадобиться экстренные и даже беспрецедентные меры.