В предисловии к книге Н.А.Фроловой «Античные золотые монеты в собрании Государственного исторического музея» (2010) есть краткая история возникновения нумизматической коллекции ГИМ, в том числе выдержки из дневников А.В.Орешникова (хранителя фондов Исторического музея) за период конца 1910-х – начала 1930-х годов. Такой-то передал в музей коллекцию, Бертье-Делагард предложил свою библиотеку по античной нумизматике, от графа Строганова 9 ящиков с коллекцией монет, от графа Уварова – 84 ящика древностей.
Губернатор Калуги Булычев «упросил принять на хранение» коллекцию. Булычев был расстрелян в 1919 году, Орешников разбирал его коллекцию до 1923 года. Приходит известие, что Бертье-Делагард расстрелян в Ялте в 1920 году, позже поправка: просто умер (78 лет, маловероятно, чтобы расстреляли, но тогда никого бы это не удивило). Комиссар Покровский не разрешил музею принять подаренную Бертье-Делагардом библиотеку (интересно, чем она комиссару не угодила). В 1922 году Орешников берется за разборку конфискованной коллекции С.И.Чижова, почетного члена Московского нумизматического общества, который умер в тюрьме в 1921 году. В 1926 году Орешников разбирает остатки коллекции петербургского коллекционера Б.М.Якунчикова, ранее расстрелянного – к моменту начала работы с коллекцией большая часть античных золотых монет из неё уже была отправлена на переплавку. В 1927 году Орешников работает с монетами из собрания Ф.И.Прове, который до того многократно дарил музею редчайшие экземпляры. Само собой, к тому моменту Прове тоже расстрелян.
20 июня 1928 года в дневнике интересная запись: Орешников отмечает некоторые предметы, которые взяты из музея для продажи за рубеж. Античные монеты продаются через немецкую фирму Краузе. Упоминается, что из Эрмитажа из 43 имевшихся там картин Рембрандта изъяты для продажи 15. Отдельным приложением в книге – факсимиле распоряжение наркома просвещения РСФСР А.С.Бубнова от 15-16 июня 1933 года («Секретно»), которым «директору Гос.исторического музея» предписано «выдать в распоряжение В/О «Антиквариат» монеты по прилагаемому списку». Список, как говорится, внушает.
Какова бы ни была ценность проданных за рубеж музейных фондов, этих денег явно не хватило бы на борьбу с голодом, даже если бы эта цель имелась в виду. Цены на монеты, пусть даже самые редкие, были не так уж высоки. А когда в 1928 году продавали Рембрандта, голод еще даже не грозил – 1928 год был вообще самым экономически успешным годом для сельского хозяйства РСФСР, это потом началась коллективизация и сборы урожая стали снижаться.
Но, конечно, сброс за рубеж музейных фондов поражает не так, как мистически-систематическое уничтожение стариков-нумизматов. Ясно, что в дневники Орешникова попадало в основном то, что относилось к его кругу общения, но по этом кругу, достаточно узкому и специфическому, репрессии прошлись знатно. Вероятно, опасные для дела революции они были, эти нумизматы. Ну ладно, калужский губернатор Булычев – но остальные?!
Вот это и была настоящая революционная переплавка. Сейчас трудно представить, насколько слово «расстрел» было тогда обыденным. Сколько ни читай исторические исследования, а ощущение жути накатывает не от них, а от таких вот дневников, которые и велись-то по совершенно другому поводу, а мартирологами стали просто в результате обыденности происходящего, потому, что вот такова она была – переплавка…
(Очерк написан в 2010 году)
