Читаю в комментах: «почему вы все время хотите найти ответственных?»
Во-первых, чего их искать, если в предвыборные месяцы все города были обклеены портретами лиц, страстно желающих стать ответственными. И после того, как за их избрание проголосовали и они вступили в должности, искать ответственных уже незачем. Они и так есть, без всяких поисков. Вот же списки, прямо на сайте ЦВК.
Во-вторых, раз они так эту ответственность хотели, что аж выборы ради этого выиграли (а кто не выборы, тот конкурсы) — пусть эту ответственность несут и не ноют. Люди голосовали, между прочим, не за их нытье.
В-третьих, — да, очень хочется, чтобы были именно ответственные. Безответственные могут сразу идти куда подальше. Свободно и беспрепятственно. Это просто: сказал «я не хочу нести ответственность» — и пошел. А если не идешь — значит, несешь ответственность и не ноешь.
В-четвертых, повторюсь, только социально неразвитые инфантилы путают категории ответственности и виновности. Виновность устанавливает суд. Ответственность человек принимает на себя сам. И потом опять же ее несет. И не ноет. А хочет поныть — см. третий пункт.
В-пятых, все сказанное выше, конечно, пока не имеет отношения к наблюдаемой реальности. Вся тема возникла и живет именно потому, что ответственности госслужащих как действенного фактора в Украине просто нет. Здесь политик или чиновник может без всякого вреда для должностной эффективности и личной репутации публично брать на себя обязательства — и не выполнять их. Принимать на себя ответственность — и тут же давать понять, что он ни за что не отвечает. А зачем отвечать-то, если можно не отвечать? Что, кто-то из предшественников за что-то ответил? Нет? Так что мы от нынешних-то ждем? С чего им вдруг становиться по-настоящему ответственными? Потому что их уволят? Так они восстановятся по суду, стоит только захотеть. Потому что мы не изберем их снова? Еще как изберем — посмотрите соцопросы и убедитесь. В суд их потащат? Да пусть тащат, это еще никому не повредило, — ни Януковичу, ни Насирову, ни Кернесу, ни Труханову, ни Онищенко. Вон Тимошенко и Луценко заказные отсидки вообще пошли в карьерный плюс. Никому наш суд не может повредить. Даже заживо осужденному в США Лазаренко наш украинский суд ничем не повредил, хотя воровал Лазаренко именно тут, а там только отмывал. У нас по-настоящему, не на словах, привлекать его к ответственности никому не сдалось, потому что в принципе не было понимания — к чему привлекать-то?!
Никто из прежних не наказан, поэтому никто из нынешних не боится.
И, как следствие, ни за что не собирается отвечать.
1. Если человек заявляет «Ты мой враг!», принимайте его заявление со здоровым скепсисом. Вам вовсе не обязательно соответствовать всему, что о вас заявляют. Ишь чего захотели. Перебьются.
2. Если человек заявляет «Я твой враг!» — это уже серьёзнее. Человек говорит о себе, а не о вас, и про себя он всё знает заведомо лучше других. Однако то, что он действительно вам враг, вовсе не означает, что обратное тоже верно. Над этим можно плодотворно поразмыслить, пока он не начал кидаться (чем-нибудь или с чем-нибудь).
3. Вообще, когда человек говорит о себе глупости и гадости, безопаснее ему верить. Когда он безудержно себя восхваляет – дело другое, тут сдержанный скептицизм уместен. Но если он сам характеризует себя, например, «отмороженным энтузиастом без сдерживающих центров» или «депутатом прошлого созыва», лучше принять его заявление к сведению и своевременно прикинуть меры предосторожности, чтобы клиент в состоянии самовозбуждённой вражды кому-нибудь (в том числе себе) не повредил.
4. Если человек заявляет «Ты враг всего прогрессивного человечества!», не стоит требовать от него показать выданные упомянутым человечеством полномочия на заявления от его имени. Таких полномочий у него нет. Говоря «всё прогрессивное человечество», он имеет в виду себя и только себя. Поэтому см. пункт первый.
5. Если человек заявляет, что намерен сесть на берегу ближайшей реки и сидеть, пока мимо не проплывёт ваш труп, не нужно его в этом намерении поощрять. Но и отговаривать тоже не надо. Пусть сидит, целее будет.
6. Если человек заявляет «Либо ты, либо я!», немедленно соглашайтесь расстаться с ним навсегда. Пусть это «либо» станет, наконец, для каждого из вас явью, а не давно лелеемой мечтой.
7. Если человек заявляет «Либо он, либо я!», это следует воспринимать как однозначное пожелание, чтобы был выбран «он», кто бы «он» ни был. А с «оном» можно будет разобраться потом. Может, «он» окажется нормальным.
8. Если человек заявляет «Либо я, либо никто!», это также следует воспринимать как однозначное пожелание в пользу выбора «никто», с которым, опять же, можно будет разобраться потом. Кроме того, возникновение между вами и «никем» какого бы то ни было антагонизма крайне маловероятно.
9. Поскольку непреодолима только беспричинная вражда, при возникновении любой вражды срочно найдите для неё причину и враждуйте до тех пор, пока причина не преодолеется тем или иным способом. Потом сразу прекращайте, так как дальнейшая вражда снова окажется беспричинной, а потому непреодолимой.
10. И, наконец, главное. Враги (если они действительно враги) – не настолько ценное имущество, чтобы беспокоиться о его сохранности. Вспомните об этом, когда остальные советы вам не пригодятся.
Пропаганда убивает — и не только тех, против кого она направлена. Это стало такой же банальностью, как и упоминание в этом контексте казни в 1946 году по приговору Нюрнбергского трибунала Юлиуса Штрейхера, редактора нацистской газеты «Der Stürmer». Штрейхер был единственным из подсудимых, которого трибунал приговорил к смерти не за военные преступления, а за печтаную пропаганду.
«Der Stürmer» Штрейхера был мощнейшим генератором ненависти к евреям — ненависти настолько разнузданной, что временами это даже вынуждало рейхсминистра пропаганды Геббельса возвращать его в «более разумные» границы (и это при том, что Геббельс и сам был законченным антисемитом). Выступая в суде, Штрейхер говорил, что он действительно призывал к уничтожению еврейского народа (учитывая приобщенные к делу подшивки его газеты, это было невозможно отрицать), «но вовсе не к буквальному уничтожению», и что он не может отвечать за то, что кто-то понял его статьи как прямое руководство к действию. Как известно, трибунал его аргументы во внимание не принял, и признал деятельность Штрейхера преступлением, заслуживающим смертной казни.
Юлиус Штрейхер во время Нюрнбергского трибунала
Стоя под виселицей, Штрейхер несколько раз крикнул «хайль Гитлер» — в последний раз уже с мешком на голове и петлей на шее. Никто из подсудимых, кроме него, такой преданности фюреру перед смертью не продемонстрировал. Пропагандист Штрейхер в этом смысле оказался большим нацистом, чем они все.
И это вовсе не удивительно. Штрейхер свято верил во все, что он писал. Он был мерзким типом — еще в 1930-е годы он совершенно не скрывал своей аморальности, чем вызвал брезгливое к себе отношение многих высших чинов рейха, мнивших себя аристократами, — но при этом лживым фарисеем он не был. Мир для него выглядел именно таким, каким он его описывал в статьях и выступлениях — с «высшими» и «низшими» расами, «всемирным заговором евреев» против Германии и фюрером как «единоличной вершиной человеческой истории».
Нацистская пропаганда в какой-то момент стала для Штрейхера единственно возможным мировоззрением. Он был не только «толкачом» идеологической дури, но постоянным ее потребителем.
В разных вариациях этот же сюжет — пропагандист, который «подсаживается» на распространяемое им вранье, даже если изначально относится к нему иронически, — повторялся затем многократно.
Еще более наглядно этот эффект виден на примере государства, для которого инструментом актуальной политики становятся информационные манипуляции и прямые фальсификации. Российские сетевые «фабрики троллей», например, имитируют в промышленных масштабах поддержку совершенно не соотносящихся с реальностью идеологических тезисов — вроде засилия «либерального фашизма» в Европе, «российского нравственного превосходства» над «загнивающим Западом» или развала СССР из-за «антироссийского мирового сговора». Те же самые темы разгоняет российская телевизионная и прочая медийная пропаганда. Режим, который поддерживает распространение таких тезисов, так или иначе оказывается вынужден брать их в расчет для самого себя — как реальные и значимые факторы (как минимум во внутренней политике). И фальшивая реальность пропаганды становится для него основанием для принятия практических решений.
Например, чтобы снять с себя ответственность за сбитый российским БУКом над Донбассом пассажирский рейс, российская пропаганда породила множество фейковых версий этой трагедии. Ни одна из этих версий даже отдаленно не претендовала на достоверность, основной их задачей было, видимо, максимальное засорение темы для внутренней аудитории, чтобы вскрытые следствием реальные обстоятельства трагедии просто «утонули» в информационном шуме. Но прямым следствием этой «операции информационного прикрытия» стало то, что для России стало невозможно дать официальное согласие на участие в работе международной комиссии по расследованию. Заинтересованность в сохранении фейковой реальности сделала для Кремля недоступными варианты, наиболее адекватные реальности настоящей. Идиотский поступок Путина, который под запись показал Оливеру Стоуну заведомо фейковую видеозапись как «доказательство», в этом контексте даже не выглядит чем-то заслуживающим особого удивления — это лишь частное проявление куда более общей картины добровольного самообмана российского государства.
Само собой, невозможно принимать адекватные практические решения, основывая их на неадекватном восприятии реальности (пример Третьего Рейха в этом смысле чертовски нагляден). Осознавая это, режим, пытаясь ослабить эффект такой неадекватности, будет пытаться грести сразу в двух направлениях — одной рукой генерить с «идеологической» целью все больше фейков и пропагандистских манипуляций, а другой — цепляться за реальность, которая этим фейкам откровенно противоречит. Напряжение между фейками и реальностью при этом неизбежно будет нарастать — пока, в конце концов, дело не кончится конфликтом этих двух мировосприятий. Конфликтом, по итогам которого Россия вынуждна будет отказаться или от фейков (как это уже было в 1991 году с СССР), или от реальности (как это произошло с Северной Кореей).
До тех пор речь, в сущности, будет идти о медийном самоотравлении российской власти (про информационное здоровье населения страны говорить уже трагически поздно). Неадекватное восприятие Кремлем реальности его оппонеты могут, конечно, расценивать как стратегическое преимущество (хорошо, когда противник теярет способность выстраивать рациональные стратегии), однако потерявший связь с реальностью тролль с ядерной дубиной — это крайне серьезная угроза, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать.
С Третьим Рейхом в этом смысле истории повезло — рассказывают, что разработку ядерного оружия Гитлер запретил именно из-за неадекватного мировосприятия: фюрер опасался, что ядерная реакция может растопить «мировой лед», внутри которого, согласно принятым в нацистской верхушке мистическим возрениям, якобы находится наш мир.
И последнее, на закуску. В 2017 году проходивший в Москве Всероссийский съезд в защиту прав человека учредил «антипремию» имени того самого Юлиуса Штрейхера. Ее будут присуждать представителям российских СМИ, «внесшим наибольший вклад в атмосферу ненависти и лжи». Жест, конечно, символический, но сил на что-то более действенное у страны, отравленной собственной пропагандой, уже нет.
Грядущие президентские выборы обкатают одну интересную модель (пока не технологию, но это именно пока): утилизацию негативного рейтинга кандидатов.
Кандидаты с глубоким негативным рейтингом из избирательной гонки не выходят, вкладываются в рекламу, навязчиво присутствуют в информационном поле. Окей. Поскольку их воспринимают негативно, каждое их появление в медиа раздраженную ими аудиторию раздражает еще больше. Но если накапливается раздражение относительно одного из кандидатов, то у других участников гонки шансы так или иначе растут — к ним в какой-то степени перетекают даже не симпатии избирателей, а надежды, что вот другие-то не будут так доставать, если их выбрать. И если таких раздражающих кандидатов много (а у нас их много), их усиленная медийная активность может очень прилично «подкачать» шансы… кому? Кандидатам с минимальным уровнем негативного восприятия. Новичкам. Такие кандидаты могут не обладать выдающимися достоинствами, не иметь мощного политического бэкграунда, даже не особо активничать в ходе избирательной кампании — им достаточно быть просто узнаваемыми. Их главным козырем становится то, что они значительно меньше раздражают избирателя, и что на них не распространяется общее разочарование электората скорбным состоянием нынешнего политикума, его пресловутой коррумпированностью и неэффективностью.
Погуглите, как и почему президентом Гватемалы стал телевизионный комик Джимми Моралес — это тот самый кейс.
Собственно, моделька сводится к тому, что усиленная политическая реклама кандидатов с отрицательным рейтингом с определенного момента работает для них самих «в минус», и при этом теоретически дает возможность относительно новым политическим игрокам получать на таком «понижении политического курса» неплохие дивиденды. Переломной ситуация станет, когда раздражение электората прежними элитами превысит некий критический порог. Пока он не достигнут, но чем больше денег за политическую рекламу хлынет в медиа, тем больше шансов, что мы этот порог перейдем.
— У вас негативный подход. Это зря, все ж хорошо. — Что хорошо? — Ну, мы же победили. — Кто «мы»? — Мы, прогрессивные силы. — Когда это мы победили? — Когда вы нас выбрали в парламент. — А разве это победа? Мы-то думали, что это только предпосылки для изменения страны к лучшему. — Вообще-то да, но мы же уже изменили страну к лучшему. — Где?! — Ну вот же лучше стало. — Кому? — Гораздо лучше. — Кому лучше?! — А вы разе не чувствуете? — Нет. — Хм, странно, мы же столько законов приняли. — А сколько давно обещанного не приняли? Перечитайте ваше коалиционное соглашение. — Всему свое время. У вас слишком негативный подход. У нас и так много достижений. — Каких? — Экономика растет. — На три процента в год при уровне инфляции в десять процентов? — Газовая независимость от России. Безвиз. НАБУ. — А налоговая реформа? А избирательная реформа? А судебная реформа? Приговоров же нет по крупным делам. — Не все сразу. Надо подождать. Вот американцы сколько лет вели следствие по делу Лазаренко? — Так они его вели, вели и довели до приговора, а здесь следствие начали и бросили. — Так это не мы бросили, это предшественники. — А вы его возобновили? — Нет. — Почему?! — Потому что срок годности… то есть, давности. — А по делам о преступлениях во время Майдана где приговоры? — Будут. Имейте терпение. Вот не нужно этого негативного подхода. — Так если реформы стоят — откуда взяться позитивному? — Из безвиза. — А еще? — А куда вы уже ездили? — В Польшу. — Съездите теперь в Чехию. — На какие шиши? Я налоги заплатил, коммунальные заплатил, за зубы заплатил и теперь года два никуда поехать не смогу. — Вот это мы и называем негативным подходом. — А мы это называем «жить по средствам». — Вот только не надо личных выпадов. — Каких личных? — Ну, вы же на этот новый «лексус» так намекаете? Так все задекларировано! — Нет, я намекаю на то, что без реформ здесь мы все скоро уедем на заработки в Польшу, пока вы тут на «лексусах»… Кстати, а где уголовные дела по незаконному обогащению? Два года крутите шапито с декларациями — и практически никого за коррупцию не закрыли! — Это потому что у нас антикоррупционного суда не было! — А теперь есть? — Теперь будет. — Когда будет? — Не знаем. Но закон уже есть! Это большое достижение, эпохальное! — Достижение будет, когда он заработает и хоть кого-нибудь посадит. — Вот не нужно этих угроз. Вы же сами зарплату в конвертах получаете! — Получаем. Потому что вы налоговую реформу спустили в унитаз. — На нее нет голосов. — А на что у вас есть голоса? — И политической воли. — А на что у вас есть политическая воля? — Вот снова у вас негативный подход. На что надо, на то голоса найдутся. — На налоговую реформу не надо? — Надо, но не все сразу. — На избирательную реформу надо? — Пока нет. — Почему?! — Потому что выборы скоро, а коней на переправе не меняют. — То есть, вы хотите еще и весь следующий созыв Рады ту же волынку тянуть? — Почему «ту же»? Не ту же. — Неужели работать начнете? — Обязательно. — А почему до сих пор не начали? — Да начали мы, просто у вас нет достаточной информации! — А почему ее нет? Куда нужно смотреть, чтобы ее получить? — По нашим внутренним отчетам прогресс есть. — А почему они такие внутренние, если можно результатами похвастаться? — Так вы нам что, не верите?! — Нет, конечно! — Это очень, очень негативный подход. Обидный и несправедливый. — Сейчас еще обиднее будет. Не будем мы за вас на выборах голосовать. — А за кого тогда? Больше ж никого нету. — Если никого, кроме ворья и некомпетентных болтунов, нету, то ни за кого голосовать не будем. — Вот сейчас очень обидно было! — Из-за «воров» или за «некомпетентных»? — Нет, из-за того, что голосовать не будете. То есть… — То есть что? — Мы же лучше, чем вы о нас думаете. Если без предвзятого отношения. — Как вы себя ведете, так мы к вам и относимся. — Вы что, хотите оставить страну без власти во время войны?! — Нет, мы хотим чтобы власть перестала воровать и саботировать реформы во время войны. И после войны. Чтобы она работала на победу и на страну, а не на себя. И чтобы она обновлялась. — Это непатриотично как-то — так не уважать действующее руководство страны. — Что-что? — Нужно сплотиться вокруг власти. — Вокруг достойной власти почему бы не сплотиться. — А мы разве недостойные? — Дадите обещанный результат — будете достойные. — Достойнее нас никого нет! — В стране сорок миллионов человек — и вы среди них самые достойные? Шутите. — Другие будут еще хуже! — Будут хуже — и их тоже заменим. — Вы хотите устроить хаос и безвластие! — Нет, мы хотим заставить власть профессионально работать. Хотя бы угрозами, если иначе не получается. Никто вас не будет гнать, если вы будете давать результат. — У вас нет реальной альтернативы! — Янукович тоже так думал. — Мы все равно выиграем выборы! — Янукович тоже выиграл выборы. — Ну, погодите! — Янукович тоже так говорил. — Разговор закончен! — Разговор только начинается.
В демократических странах политики боятся нанести ущерб своей репутации и из-за этого потерять поддержку избирателей.
В авторитарных странах политики боятся потерять благосклонность лидера и из-за этого потерять бонусы и привилегии.
При диктатуре все как при авторитаризме, только бонусом при ней является сохранение жизни и свободы.
Президенты США прежде не встречались с Кимами не потому, что им нечего было обсуждать (было что), а во многом из-за того, что их избиратель просто не понял бы: это как — сначала без обиняков называть кого-то кровавым диктатором, а потом с ним же по-дружески ручкаться. А вот у Трампа избиратель совсем другой, он одинаково гордится и тем, что Трамп прежде без обиняков называл Кима кровавым диктатором, и тем, что сразу после этого Трамп поехал (хоть и на neutral ground, но сам поехал!) с ним ручкаться. Как с равным. Авторитарист с диктатором всегда договориться сможет. Realpolitik!
А как же репутация? Репутация заботит слабака Обаму, настоящие-то парни фигачат вообще все, что хотят и как хотят, ни на кого не оглядываясь. Аннексируют Крым, например. Гнут под себя судебную власть. Фальсифицируют выборы. Ракетами пуляют от широты души. А международное партнерство, верховенство закона и прочая либеральная муть — это для умников и еврофраеров, которые по понятиям базарить не умеют.
Например, каждый имеет право вводить цензуру. Любого градуса запретительства. Составлять «черные списки» книг, фильмов, дисков, картин, сайтов, салатов. По идеологическим, эстетическим, жанровым, религиозным, социологическим и анатомическим критериям. Строить пирамиды из verboten-объектов и плющить их асфальтовым катком (если есть каток, то почему бы не плющить).
Человек имеет безусловное право изгонять из своей жизни все, что ему заблагорассудится из нее изгнать.
Но только из своей.
Другие к нему сами присоединятся, если захотят. А может, и не присоединятся. И тогда он отдельно от всех будет счастлив в обнимку со своими запретами.
Нельзя же запретить человеку быть счастливым на его собственных условиях, за его собственный счет и под его собственную ответственность перед самим собой.
С какой стороны ни рассматривай заявление Владимира Гройсмана о том, что он готов уйти в отставку, если закон об антикоррупционном суде не будет принят, выглядит оно как уверенный и продуманный старт самостоятельной предвыборной кампании. Продуманный — потому что выгодные для премьера сценарии легко просматриваются для всех трех основных вариантов развития событий.
Владимир Гройсман
Сценарий первый: фракции и Банковая утрясли все (или почти все) предъявленные депутатами сомнения и отговорки и закон об антикоррупционном суде наберет необходимые 226 голосов. В этом случае заявление Гройсмана делает его косвенно причастным к этому достижению (хотя по действующим процедурам никакого участия премьера для этого, в общем, и не нужно), и Гройсман не только остается в премьерском кресле и возглавляет освоение перечисляемого МВФ кредитного транша, который позволяет стране и дальше работать на внешних финансовых рынках, но и получает свою долю медийного позитива. К тому же, сделанное заявление даст ему дополнительные основания включить антикоррупционные лозунги в будущую предвыборную риторику. Прежде их можно было опереть только на безрезультатную грызню с НАПК, которая выглядела крайне уныло и которую в актив все равно записать было нельзя. А вот то, что премьер как бы поучаствовал в «додавливании» депутатов перед голосованием — можно.
Сценарий второй: закон пройдет, но без удовлетворения всех необходимых требований Венецианской комиссии (даже при том, что большинство депутатов вроде бы понимают, что такой поворот приведет к политическому кризису и будет означать большие проблемы для украинской дипломатии и лично для Порошенко, но трусость, некомпетентность и кое-какерство никто ведь не отменял). В этом случае МВФ откладывает привязанный к принятию этого закона транш экономической помощи и Украину с высокой вероятностью ждут проблемы на внешних финансовых рынках. В такой ситуации Гройсману действительно удобнее заявить об уходе в отставку (или спрятаться за статусом «временно испольняющего обязанности»), чтобы не возглавлять правительство в период эскалации кризиса, для купирования которого в бюджете просто не будет средств. При этом, естественно, вся ответственность за кризис будет подчеркнуто возложена на Верховную Раду, а Гройсман, наоборот, покажет себя политиком ответственным и не боящимся решительных шагов, что опять же хорошо для его грядущего участия в выборах.
Сценарий третий: если с принятием закона никакой ясности по-прежнему нет и решающее голосование снова переносится, заявление Гройсмана все равно «срабатывает» — как предупреждение, которое может очень быстро превратиться в ультиматум. Дело в том, что если правительство действительно «отставится», то депутаты будут обязаны в течение двух месяцев сколотить новое, а при нынешней удручающе низкой способности парламента принимать решение это будет крайне непросто. И если срок в два месяца не будет выдержан, закон предусматривает автоматический роспуск Рады и назначение досрочных выборов, на которые Гройсман и его новая политическая сила выйдут «все в белом» — в отличие от всех остальных, которым вот только что публично не хватило не то нужного градуса политической воли от Банковой, не то голосов (и это при наличии «коалиции большинства»), не то просто ума, чтобы просчитать очевидные последствия своей коллективной трусости и безответственности.
Особенно достойно предполагаемая отставка Гройсмана будет выглядеть в сравнении с жалобно-торгашеским финалом премьерства Яценюка, который до последнего отказывался покидать премьерское кресло. И если отставка действительно состоится, можно практически не сомневаться в том, что Народный Фронт больше не будет для Гройсмана подходящим политическим ковчегом — эту партию он просто откровенно перерос. Поэтому сразу после решающего голосования по закону об антикоррупционном суде вполне можно ждать еще и объявления о создании новой политической силы — впрочем, и по существу, и по составу, такой же архаичной, как и прежние номенклатурные партии.
Зато Владимир Борисович сможет повторить на бис свой знаменитый номер и кинуть в массы горделивое «я вам покажу, как надо парламентские выборы выигрывать!»
И после этого главным для него будет не слишком часто оглядываться назад, где осталась не вполне убедительная демонстрация умения управлять страной. Но об этом будет повод поговорить во время отчета правительства — неизбежного вне зависимости от того, состоится его отставка в ближайшее время или нет.
