«Правильный» референдум: где Крым, а где Восточный Тимор

Я никогда не был в Восточном Тиморе, но при этом Восточный Тимор мне уже порядком надоел.

Хорошо, не сам Восточный Тимор, а его референдум о независимости, который мне раз за разом приводят как пример «правильного референдума». Мол, если провести такой же (в кавычках) «правильный» референдум в Крыму, то можно исправить известное международное неудовольствие от (без кавычек) неправильного «крымского референдума» 2014 года.

Идея о повторном «правильном» референдуме по Крыму неоднократно выскакивала у множества российских оппозиционных деятелей — от целого Навального и почти до мышей. Если не ошибаюсь, крайним в этой очереди сейчас стоит новый лидер российской партии «Яблоко» Николай Рыбаков. Но если он уже не крайний (ибо много их, упавших в эту бездну), скажите нынешнему крайнему, чтобы за ним больше не занимали.

Сейчас объясню, почему.

Главная проблема идеи «второго референдума» в том, что, как я уже писал ранее, не существует юрисдикции, в которой он может быть проведен.

Может ли он быть проведен в российской юрисдикции? С какой стати, если во всем цивилизованном мире признается, что на Крым безусловно распространяется суверенитет Украины, и Украина от своего суверенитета над Крымом отказываться не собирается. О том, что законодательство России не допускает проведения референдумов на тему отчуждения от нее любых территорий (тем более таких, которые России не принадлежат), после этого можно и не упоминать. Украина и без того подобный сценарий «урегулирования» заведомо не примет.

Ладно. Может ли такой референдум состояться в украинской юрисдикции? Может, но проведение любого референдума в Крыму под юрисдикцией Украины возможно, что очевидно, только после полной деоккупации Россией полуострова и восстановления на его территория действия законов Украины. Есть основания полагать, что такой сценарий не будет считать «урегулированием» уже Россия.

На этом мечты сторонников «правильного» референдума для Крыма можно было бы и закрыть, как обанкротившийся ресторан, если бы не кейс того самого Восточного Тимора. Именно о нем в пиковый момент дискуссии сторонники и вспоминают.

В Восточном Тиморе, джентльмены, действительно был проведен в 1999 году референдум о независимости этой территории, причем проведен под специально созданной для этого международной юрисдикцией под эгидой ООН. Единственный в своем роде успешный кейс. Создание такой юрисдикции понадобилось потому, что другой законной и международно признанной юрисдикции для Восточного Тимора в тот момент просто не существовало.

С 1702 года Восточный Тимор был колонией Португалии, но Португалия оттуда ушла по своей воле в 1974 году. На освободившееся место тут же пришли оккупационные силы Индонезии, пламенный борец с европейским колониализмом генерал Сухарто и его «новый порядок». Восточный Тимор был формально аннексирован (причем эту аннексию не признали большинство членов ООН) и удерживался в орбите влияния Индонезии нешуточным террором, искусственным голодом и массовыми репрессиями до тех пор, пока «новый порядок» Сухарто в 1998 году не обанкротился окончательно и фактически не отказался от продления своей юрисдикции над Восточным Тимором — на ее продление у страны просто не стало средств.

Для Восточного Тимора открылось окно возможностей, которым национальное движение за независимость вполне сумело воспользоваться. За время оккупации индонезийские войска и спецслужбы сократили население Восточного Тимора, по разным подсчетам, не то на четверть, не то наполовину. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на организованном под эгидой (и давлением) ООН референдуме 1999 года большинство голосов было отдано за полную независимость Восточного Тимора. Которая и была провозглашена по окончании переходного периода в 2002 году.

В этой истории, конечно, можно усмотреть некоторые параллели с оккупацией Крыма. Если кому-то из россиян нравится проводить параллели между режимом Сухарто и режимом Путина, флаг им в руки — им видней. Но в контексте «окна возможностей» для проведения референдума о государственной принадлежности территории Восточного Тимора принципиальным стал именно «вакуум» суверенитета, который пришлось заполнять временной юрисдикцией ООН. Чужая юрисдикция над Восточным Тимором кончилась по внешним причинам, а своя еще не была им сформирована.

В Крыму такого «вакуума» не было ни одной секунды. Украина никогда не отказывалась от суверенитета над Крымом, как Португалия над Тимором, не отзывала свою юрисдикцию и не допускала введение какой бы то ни было иной, как Индонезия. Это признано на уровне ООН и подтверждено международным консенсусом. Оккупация полуострова Россией и его аннексия были осуществлены в нарушение безусловно действовавших в тот момент международных соглашений, и это также подтверждено международным консенсусом.

Поэтому, с точки зрения международного права, оснований для введения какой бы то ни было «международной юрисдикции» для проведения в Крыму «правильного референдума» по образцу Восточного Тимора просто не существует.

Поэтому мечтательным российским оппозиционерам, которым чешется «вернуть Крым» как-то по-особенному правильно, я могу посоветовать только одно: учите право, историю и матчасть.

Даже безнадежным мечтателям это иногда помогает.

[ Колонка опубликована на Крым.Реалии ]

Заблудившиеся в референдуме

В России партия «Яблоко» выбрала для себя нового главу, Николая Рыбакова, который сразу же счел нужным напомнить о позиции партии по вопросу оккупированного Крыма.

«…Мы признаем границы Украины 2013 года, как и весь мир», — сказал Рыбаков.

В декларациях о непризнании законности российской аннексии Крыма «Яблоко» вполне последовательно, — что, как говорится, нельзя не приветствовать. Проблема заключается в другом. «Яблоко», как и все прочие российские политические движения, постоянно рассматривает тему возвращения Крыма в Украину (возвращения, повторюсь, с их точки зрения неизбежного) одновременно в двух ракурсах, в принципе несовместимых — авторитарном российском и условно-либеральном европейском.

На практике выглядит этот идейный кадавр так.

Во-первых, заявляется, что референдум о статусе аннексированного Крыма «по российским стандартам проводиться не будет». И вообще, по словам Рыбакова, в России «с начала 1990-х годов не было ни одного референдума», где уж тут что-то проводить.

Во-вторых, тут же говорится, что референдум о статусе Крыма проводиться будет, но не по российским стандартам, а по стандартам «международным». «Как будет проводиться этот референдум, должна решить международная конференция», — заявляет Рыбаков.

Я лично ничего не имею против международных конференций. Но я слабо себе представляю, чтобы какая бы то ни было международная конференция вырабатывала механизмы проведения подобного референдума.

Во-первых, любая международная конференция по Крыму начнется с официального подтверждения территориальной целостности Украины и ее суверенитета над Крымом. Иная (российская) точка зрения на этот вопрос считается нынче в международном сообществе маргинальной и не набирает нужного количества баллов.

Во-вторых, подтвердив суверенитет Украины, международная конференция тем самым признает и неизбежность проведения гипотетического референдума в Крыму по законам именно Украины. Действительно, как метко заметил новый глава «Яблока», не по российским же законам его проводить. Следующий логичный вывод — проведение любого референдума в Крыму по законам Украины возможно только после деоккупации полуострова и полного восстановления на его территории суверенитета Украины.

То есть, ключевым вопросом для проведения любого референдума так или иначе остается вопрос — а в чьей юрисдикции он будет проведен?

В российской юрисдикции проведение такого референдума в принципе невозможно, даже после прихода к власти в Кремле мумии Явлинского. Если представить, что оно вдруг возможно, никуда не деться от того, что голосовать на российском референдуме смогут только граждане России. Согласится ли с этим Украина? Никогда.

Проведение референдума в юрисдикции Украины возможно только после эффективной деоккупации полуострова, причем голосовать на украинском рефередуме, сюрприз, смогут только граждане Украины. Согласится ли с этим Россия, даже возглавляемая мумией Явлинского? Вопрос риторический.

Остается третий вариант: референдум в международной юрисдикции. Однако такой юрисдикции в настоящее время просто не существует, во всяком случае, для решения вопросов государственного суверенитета. Единственный приемлемый пример подобного мероприятия, организованного под эгидой ООН, — референдум о независимости Восточного Тимора в 1999 году. Но там «международная юрисдикция» референдума была обусловлена именно окончанием индонезийской оккупации Восточного Тимора, который до начала этой оккупации был португальской колонией. Причем инициативу Восточного Тимора о проведении референдума совместно поддержали и Индонезия, и Португалия, которая отказалась от суверенитета над бывшей колонией в 1974 году. Вы видите здесь аналогии ситуации с Крымом? Я — нет.

Приходится с грустью констатировать, что заявления нового лидера «Яблока» хоть и вызваны благими намерениями, но в то же время основаны на чистом и незамутненном пренебрежении этими самыми «международными стандартами». Рыбаков просто не осознает, что именно «международные стандарты» требуют от России безусловной деоккупации Крыма, и что попытки выдвигать для этого какие-то условия — это и есть отступление от «международных стандартов».

Такая типичная для российских «системных оппозиционеров» позиция порождена их упорным самоубийственным стремлением действовать сугубо либеральными методами в глубоко антилиберальной среде. Периодически громко заявляя о том, что верховенства закона в России не существует, они продолжают поступать так, как будто верховенство закона в России все-таки есть. То есть, осознать реальность они способны, а принимать адекватные решения в соответствии с этим осознанием — увы. Они с готовностью соглашаются, что дышать водой человек пока не может, но сами при этом дыхание задерживать под водой не желают.

Могу представить, как такой «партийной принципиальности» аплодируют в Кремле.

Если, конечно, они там вообще замечают огрызок того, что когда-то было влиятельной в России политической партией.

[ Колонка опубликована в издании Слово і Діло ]

Взросление Каталонии

Hundreds of students protest in support of the Catalan independence referendum

Фото — EPA

(Колонка впервые опубликована на LIGA.net)

«Не отвечай глупому по глупости его, чтоб и
тебе не сделаться подобным ему.
Но отвечай глупому по глупости его, чтоб он
не стал мудрецом в глазах своих.»

Притчи 26, 5-6

Таким эпиграфом Джордж Оруэлл начал книгу «Памяти Каталонии», свои воспоминания о гражданской войне в Испании.

Афоризм выглядит простым и очевидным, но это иллюзия. Простые уроки вообще выучиваются труднее, потому что они лишь выглядят простыми. Новые поколения легко перенимают у родителей формулировки, но часто не понимают, какой тяжелый опыт за ними скрывается. И тогда этот опыт им приходится приобретать самим. Заново.

Благополучным детям кажется, что добиться желаемого очень легко: нужно захотеть, громко потребовать — и мороженое как по волшебству оказывается в руках. Но по мере взросления человек к праву желать что-то получает еще и ответственность за исполнение своих желаний, а  попутно осознает, что волшебство с мороженым не происходит само, что его кто-то должен осуществить, и что за мороженое должно быть чем-то заплачено, а до этого мороженое должно быть кем-то произведено и деньги на его покупку кем-то заработаны.

В переходном возрасте, когда человек из ребенка постепенно становится взрослым, осознание этих «новых правил» часто вызывают острый внутренний протест, нежелание принимать их, попытку жить так, как привык, чтобы желания привычно сбывались и никто не смел этого священного права оспорить. Попытку протеста, которая всегда заканчивается горькой, но закономерной неудачей.  Именно так выглядит настоящее взросление.

Судя по событиям вокруг референдума о независимости Каталонии, демократия в Испании как раз входит в такой болезненный и конфликтный переходный возраст. Через сорок лет после того, как диктатура Франко ушла в историю и в стране началось восстановление демократических принципов общественного устройства, очередное испытание ясно показало, что период зрелости этого социального организма еще впереди, что достигаться эта зрелость будет прохождением через тяжелые кризисы, и что эти испытания ни для кого не окажутся пустой формальностью.

Конфликт между «непослушной» Каталонией и «дисциплинирующей» метрополией только на первый взгляд выглядит трениями между «подростком» и «взрослым» — пока что стороны, на мой взгляд, демонстрируют примерно равную степень инфантильности. В полном соответствии с приведенной выше цитатой из «Притч», они уподобляются друг другу в масштабах совершаемых глупостей, и каждый из них находит обоснование своим ошибкам в ошибках другого.

Стремление Каталонии к независимости не является новостью уже много столетий; умный и зрелый политик в Мадриде просто обязан этот региональный фактор учитывать (даже использовать в интересах своей политики, если необходимо). И не просто учитывать, а держать ситуацию под контролем, не выпускать ее из допустимого (с его точки зрения) политического коридора и не провоцировать ее эскалацию. Премьер-министр Испании Мариано Рахой с этой задачей откровенно не справился — попытка остановить массовый общественный плебисцит полицейским насилием не оставляет в этом сомнений. Это было решение не компетентного политика, а истерика с авторитарными замашками, который своими действиями усилил напряженность, вместо того, чтобы ее снизить.

С другой стороны, власти Каталонии вели себя еще более инфантильно и необъяснимо, демонстрируя полную аналогию с психологией подростка, застрявшего в переходном возрасте. Такое впечатление, что независимость представлялась им тем самым мороженым, которое они обязаны получить с помощью волшебства со взрослым названием «референдум». При этом, как было ясно из высказываний и поступков главы правительства Каталонии Карлеса Пучдемона, никакого плана дальнейших действий и никакого серьезного юридического фундамента для самого референдума они не создавали — как будто декларация о независимости сама собой могла бы урегулировать все проблемы разделения компетенций, обязательств, имущественных споров и международных соглашений.

Если рассматривать референдум не как волшебную палочку, а как необходимый этап на пути к получению регионом независимости, необходимо было начинать не с самого референдума, а с создания гарантий, что его результаты будут признаны легальными всеми заинтересованными сторонами, включая Мадрид, Евросоюз и ООН. Цивилизованный развод — это когда супруги тем или иным способом, сами или через посредников, договариваются о соблюдении интересов друг друга. Все прочие варианты в условиях правового государства — дикость и анахронизм. Нельзя выгнать партнера из бизнеса, просто конфисковав его долю в свою пользу — он подаст на тебя в суд и выиграет. Нельзя развестись, не разделив при этом совместно нажитое имущество. И точно так же нельзя объявить о своей независимости в односторонним порядке, не урегулировав возникающие при этом многочисленные проблемы.

Однако именно это попытались сделать власти Каталонии — они устроили форменный подростковый бунт, локальный взрыв социального адреналина, который мог закончиться прочитанной детским фальцетом декларацией о независимости и более ничем, потому что хоть сколько-нибудь приемлемый механизм «развода», цивилизованного урегулирования, не был не то что согласован, но даже не был предложен.

Такой незрелости обеих сторон можно было бы удивляться, если бы мы не наблюдали совершенно такой же щенячий подход в сюжете с Brexit. При том, что Великобританию уж точно невозможно обвинить в незрелости демократических институтов, тамошняя клиническая картина удивительно похожа на каталонскую историю: на плебисцит выносится вопрос, для практического решения которого, как затем выясняется, совершенно не ничего не готово, как будто воли избирателей будет самой по себе достаточно для решения проблемы. Но выявленная воля народа — это не конец истории, а лишь начало ее воплощения. Для каждого утвержденного проекта необходим осуществимый план его реализации, иначе он навсегда останется лишь в чертежах.

Трудно отделаться от ощущения, что эксцессы, подобные Brexit или каталонскому плебисциту, стали результатом общей деградации демократической среды. Снизился не только уровень требований к способности избирателя принимать компетентные решения, пострадала и способность государственных институтов адекватно оценивать ситуацию и соизмерять формальные декларации с возможностями реализовать их на практике. Власть и электорат в очередной раз слились на недопустимо низком уровне некомпетентности.

Глупцы отвечают глупцам по глупости их и становятся подобными им.

Конечно, рано или поздно мир это переживет, осмыслит и выработает что-нибудь вроде иммунитета. Жаль, что это взросление не будет легким — оно никогда легким не бывает. Мы в Украине имеем возможность осознать это с удивительной наглядностью.

…Восемь десятилетий назад Оруэлл покидал Каталонию с горьким осознанием того, что республиканские «прогрессивные силы», которым он прежде сочувствовал, с жуткой неуклонностью стали перенимать характерные черты своих ярых политических врагов. Примерно то же самое впоследствии описал Хэмингуэй в романе «Прощай, оружие» — одним из самых сильных по гуманистическому накалу эпизодов там была глава, в которой партизаны-республиканцы, захватив городок, с упоением и садизмом уничтожают в нем «фашистских пособников».

Оруэлл воплотил свой трудный опыт в «Ферме животных» и «1984». Помимо всего прочего, это были книги о лекарстве, которое при бездумном и формальном применении легко превращается в смертельную отраву. То же самое можно сказать о демократических инструментах, которые легко превращаются в карго-культ (а потом и просто в культ), если отделить их от здравого смысла и жизненного опыта.

Кстати, именем Оруэлла названа одна из площадей в Барселоне. Спускаясь по Рамбле к морю, нужно повернуть от музея Арпи налево на улицу Эскудельеров, и через несколько минут неспешной ходьбы можно выйти на небольшой пешеходный треугольник со столиками кафе и здоровенной сюрреалистической скульптурой Леандро Кристофоля посредине.

Я совершенно уверен, что приду на эту площадь через несколько лет, после третьего референдума о независимости Каталонии. Вероятнее всего, успешного, и значительно более плодотворного, чем первый и второй.

Если, конечно, уроки будут усвоены.

Впрочем, за Каталонию я в этом смысле переживаю гораздо меньше, чем за Украину.

Закопайте уже стюардессу

Да забудьте вы уже о «повторном референдуме по Крыму» до восстановления действия законов Украины на его территории. Особенно если вы юрист, что бы это слово для вас ни значило.

Под чьей юрисдикцией вы предлагаете его проводить? Один этот вопрос убивает тему на лету. Три слова и вопросительный знак: под чьей юрисдикцией?

Под российской? Даже если представить себе такой фестиваль, голосовать в нем смогут только граждане России. Чем это будет «лучше» того, что уже было?

Под юрисдикцией Украины после возвращения ею контроля над полуостровом, когда 90% пророссийских репатриотов, фрустрированных таким нежданчиком, мигрируют на север? А смысл тогда его проводить?

Под эгидой ООН? Ну поинтересуйтесь, чисто из любопытства, сколько удалось провести плебисцитов под этой эгидой по вопросам спорных территорий. Я серьёзно, загрузите Гугль запросами. Результат вас удивит.

Закопайте стюардессу, имейте совесть.

Приднестровье: козырь десятилетней выдержки

Одна из главных проблем пропаганды в том, что в нее верят.

Россия много лет и на полном серьезе сообщает внешнему миру о своем духовном, экономическом и политическом величии, о своем праве быть наследницей трагически умученного врагами СССР, о своих грандиозных природных богатствах, которым другим странам предлагается безнадежно завидовать и вожделеть их до потери связи с реальностью. Хотя внешний мир большей частью просто принимает это вещание к сведению, есть категория слушателей (часто это бывшие советские люди), которые в эту картинку верят.

Казалось бы, для пропагандистов это успех. Однако случается и так, что образ безоблачно могущественной Империи, созданный пропагандистами в удаленном массовом сознании, начинает жить собственной жизнью и наносит реальной России чувствительный урон. 

Люди, понимаете ли, ждут от Империи свершений, а она даже данное слово не держит.

Чем дальше выдумка от реальности, тем сложнее реальности этой выдумке соответствовать. Рано или поздно в их связке что-нибудь да треснет, и тогда могущественная иллюзия расточится, завеса падет и вместо поднебесного храма откроет изумленным взыскующим взглядам вполне бытовой вид пригородного общежития с хронически облупившимся фасадом и удобствами во дворе.

Десятилетиями некоторые верили, что идеальная Россия рано или поздно придет и принесет им долгожданное счастье. Но у реальной России, когда она все-таки приходила, в изобилии находились для страждущих только оружие, бесхозяйственность и прозябание. Это вполне наглядно видно на примерах Абхазии, Южной Осетии и Донбасса. Пример Крыма тоже пока не выглядит убедительным тому опровержением — впрочем, а вдруг?.. Люди же верят.

В то же самое до сих пор верят и в Приднестровье.

Почти ровно десять лет назад, 17 сентября 2006 года, в непризнанной Приднестровской Молдавской Республике (ПМР) был проведен референдум с двумя вопросами.

Первый вопрос звучал так: «Поддерживаете ли Вы курс на независимость Приднестровской Молдавской Республики и последующее свободное присоединение Приднестровья к Российской Федерации?» На этот вопрос около 98% участников голосования ответили «Да».

Формулировка второго вопроса предлагала ситуационную альтернативу первому: «Считаете ли Вы возможным отказ от независимости Приднестровской Молдавской Республики с последующим вхождением в состав Республики Молдова?» На второй вопрос около 97% голосовавших ответили «нет».

Несмотря на то, что 6 октября того же года результаты приднестровского референдума 2006 года были с триумфальным единогласием признаны российской Государственной Думой, никакие иные чаемые тираспольцами шаги со стороны России предприняты не были. Руководство РФ вполне устраивал подвешенный суверенитет непризнанного Приднестровья. Для сохранения эффективного российского влияния в ПМР более чем хватало присутствия оперативной группы российских войск и ежегодных финансовых дотаций (сопоставимых по объему со всей экономикой Приднестровья). Нет ничего удивительного и в том, что Россия так и не сочла нужным выполнить свои обязательства по итоговым документам Стамбульского совещания ОБСЕ 1999 года, согласно которым она обязалась еще до 2001 года вывести свои войска с территории ПМР.

Естественно, ни Молдова, ни Украина, ни страны ЕС результаты приднестровского референдума не признали. Это было ожидаемо. Позиция России тоже была традиционна: пока российское влияние в ПМР сохраняется, ничего менять не нужно, сойдет и так. При этом, естественно, считалось хорошим тоном постоянно приглашать всех к столу переговоров, но каждый раз подчеркивать, что сама Россия в этих переговорах готова участвовать не как одна из сторон, а как вроде бы старший брат Приднестровья, который младшенького ни за что молдавским фашистам на съедение все равно не отдаст, так что непонятно, о чем вообще там за столом говорить-то.

Во многом именно поэтому результаты референдума 2006 года так и не привели к серьезным политическим подвижкам. Все ограничилось публичной демонстрацией пророссийской ориентации Приднестровья. Принимать в себя еще один эксклав, с которым у нее не было общих границ, Россия не пожелала. Мало ли где какой референдум, действительно.

Тогдашний президент ПМР Игорь Смирнов, правда, энергично заявил после референдума, что его команда будет приводить законодательство Приднестровья к высоким российским стандартам, но после выигранных перевыборов реформаторский спазм его несколько поотпустил и тема была надолго заброшена.

Внезапно накативший февраль 2014 года принес приднестровцам вдохновляющий образ Крыма, который стремительно аншлюссировал в состав Российской Федерации на основании референдума, подозрительно похожего на приднестровский 2006 года и по формулировкам вопросов, и по проценту правильно на них ответивших. Со всей серьезностью встал вопрос: почему Крыму можно за две недели, а Приднестровью нельзя даже за двадцать лет? 18 марта 2014 года спикер Верховного совета Приднестровья даже направил спикеру Госдумы письмо, в котором довольно прозрачно намекал, что кроме Крыма есть в мире и другие территориальные образования, которые хотят слиться с Россией в политическом экстазе, и что хорошо бы на основании крымского кейса прописать для такого слияния какую-никакую дорожную карту. А 16 апреля того же года официальное обращение к российским властям со сходными по смыслу намеками принял и Верховный совет ПМР.

Однако — вотще. Сияющая кремлевская утопия продолжала призывно манить к себе истинно верующих в нее через две границы, но решительно отказывалась становиться для приднестровцев явью.

Приднестровские власти два года с ревностью следили за потоком безоблачного счастья, которое захлестнуло крымчан, а потом решили взять инициативу в свои руки.

7 сентября президент ПМР Евгений Шевчук подписал указ о начале подготовки к присоединению Приднестровья к России (точнее, о приведении законодательства Приднестровья к высоким российским стандартам, на которое так и не сподвигся его предшественник Игорь Смирнов). При этом Шевчук обосновал свой указ результатами референдума 2006 года, которые все прошедшее десятилетие без особой пользы отлеживались в политических запасниках.

Если учесть, что влияние Кремля на политику Тирасполя было и остается решающим, естественно предположить, что появление этого указа инициировано или одобрено Москвой. Однако такое предположение довольно трудно вписать в какие бы то ни было осмысленные стратегические сценарии, — кроме, разве что, сценария намеренной и стремительной политической дестабилизации региона с перспективой развязывания уже не гибридной, а открытой войны, причем не только на Донбассе. Аннексия Приднестровья даст России возможность резко усилить военное давление на Украину на Юго-Западном направлении, но в то же время неизбежно втянет ее в прямое противостояние с Молдовой, а через нее — с Румынией, Евросоюзом и НАТО. При таком сценарии неизбежен выход России из множества международных соглашений, резкое усиление уже действующих в ее отношении санкций, а также введение новых, включая наиболее жесткие из ранее обсуждавшихся.

Учитывая проблемное, мягко говоря, состояние российской экономики, такой вариант больше похож на добровольное самоубийство режима. Россия по-прежнему остается критически зависима от внешнеэкономических связей, и каких бы военных успехов ей ни удалось поначалу достичь, прямая агрессия эти важные для нее связи практически полностью прекратит, отправит страну в глухую международную изоляцию и спустит ее почти буквально на подножный корм. При том, что некоторые близкие к руководству РФ идеологи давно и громко о такой изоляции мечтают, этой идее резко противоречит хотя бы размещение Россией значительных государственных средств в зарубежных ценных бумагах.

Другой сценарий предполагает эскалацию региональной политической напряженности (без открытой военной фазы) для усиления переговорных позиций РФ. Например, Россия «успокаивает» Приднестровье, а взамен требует у Запада снятия санкций. Для Запада такой сценарий означает полную политическую капитуляцию и согласие на дальнейший шантаж, все возможности для которого Россия в этом варианте сохраняет за собой. Однако Россия уже испробовала такой вариант в Донбассе и никакого успеха не добилась, а в случае Приднестровья успех выглядит еще менее вероятным.

Не выглядит обоснованным и предположение, что Москва может попытаться использовать тему Приднестровья в своей  внутренней политике — например, в компании «Единой России» на выборах в Госдуму 18 сентября. За несколько оставшихся дней тему, возможно, и удастся развернуть, но сразу после выборов Кремлю все равно придется решать задачу ослабления санкций, а еще одно ловко устроенное региональное политическое обострение международный портрет Путина вовсе не осветлит. Возможные тактические преимущества оказываются слишком малы, а весьма вероятные стратегические потери — чрезмерно велики.

Как ни парадоксально, вероятнее всего в случае с указом Шевчука мы имеем дело с артефактом не российской политики, а российской пропаганды. Возможно, президент ПМР вслед за своим народом банально устал ждать, когда непогрешимая, но, увы, непограничная Небесная Империя обратит на него внимание, и решил таким образом напомнить о себе. Основания нашлись в референдуме десятилетней давности. В самом деле, давно пора было что-нибудь с ним сделать, нельзя же вечно откладывать такой сильный козырь на потом. В Крыму же он сыграл, верно? К тому же, по российскому телевидению постоянно говорят про «русский мир», который страстно стремится к воссоединению, и который Россия непременно в себя примет, как сакральный Крым. Нужно только сделать решительный мужественный шаг в могучие материнские объятия, а потом все будет безоблачно и чисто, как в СССР. И как в Крыму. И хоть камни с неба, в самом деле, потом-то чего бояться…

Это очень смешная и очень художественная версия, конечно, но в последнее время мы имели счастье наблюдать и более выдающиеся глупости даже от политиков с репутацией серьезных — вспомните, например, референдум о Brexit. А в случае с Приднестровьем речь идет о депрессивном псевдогосударстве на содержании, которое за двадцать пять лет привыкло жить созданными российской пропагандой иллюзиями, и на уровне безусловных рефлексов исходить из того, что эти иллюзии правдивы. И то, что желание этих людей воссоединиться с «русским миром» может Россию в ее действительной ситуации просто доконать, банально ими не осознается.

Как было сказано в самом начале, одна из главных проблем пропаганды в том, что в нее верят.

[ Колонка опубликована на LIGA.net ]