Эфир на ATR от 8 ноября 2021 года: «миграционный кризис» на границе Беларуси и Польши, как Лукашенко продает Кремлю «в мелкой нарезке» суверенитет Беларуси, значение темы Крыма в политическом торге диктаторов.
Я никогда не был в Восточном Тиморе, но при этом Восточный Тимор мне уже порядком надоел.
Хорошо, не сам Восточный Тимор, а его референдум о независимости, который мне раз за разом приводят как пример «правильного референдума». Мол, если провести такой же (в кавычках) «правильный» референдум в Крыму, то можно исправить известное международное неудовольствие от (без кавычек) неправильного «крымского референдума» 2014 года.
Идея о повторном «правильном» референдуме по Крыму неоднократно выскакивала у множества российских оппозиционных деятелей — от целого Навального и почти до мышей. Если не ошибаюсь, крайним в этой очереди сейчас стоит новый лидер российской партии «Яблоко» Николай Рыбаков. Но если он уже не крайний (ибо много их, упавших в эту бездну), скажите нынешнему крайнему, чтобы за ним больше не занимали.
Сейчас объясню, почему.
Главная проблема идеи «второго референдума» в том, что, как я уже писал ранее, не существует юрисдикции, в которой он может быть проведен.
Может ли он быть проведен в российской юрисдикции? С какой стати, если во всем цивилизованном мире признается, что на Крым безусловно распространяется суверенитет Украины, и Украина от своего суверенитета над Крымом отказываться не собирается. О том, что законодательство России не допускает проведения референдумов на тему отчуждения от нее любых территорий (тем более таких, которые России не принадлежат), после этого можно и не упоминать. Украина и без того подобный сценарий «урегулирования» заведомо не примет.
Ладно. Может ли такой референдум состояться в украинской юрисдикции? Может, но проведение любого референдума в Крыму под юрисдикцией Украины возможно, что очевидно, только после полной деоккупации Россией полуострова и восстановления на его территория действия законов Украины. Есть основания полагать, что такой сценарий не будет считать «урегулированием» уже Россия.
На этом мечты сторонников «правильного» референдума для Крыма можно было бы и закрыть, как обанкротившийся ресторан, если бы не кейс того самого Восточного Тимора. Именно о нем в пиковый момент дискуссии сторонники и вспоминают.
В Восточном Тиморе, джентльмены, действительно был проведен в 1999 году референдум о независимости этой территории, причем проведен под специально созданной для этого международной юрисдикцией под эгидой ООН. Единственный в своем роде успешный кейс. Создание такой юрисдикции понадобилось потому, что другой законной и международно признанной юрисдикции для Восточного Тимора в тот момент просто не существовало.
С 1702 года Восточный Тимор был колонией Португалии, но Португалия оттуда ушла по своей воле в 1974 году. На освободившееся место тут же пришли оккупационные силы Индонезии, пламенный борец с европейским колониализмом генерал Сухарто и его «новый порядок». Восточный Тимор был формально аннексирован (причем эту аннексию не признали большинство членов ООН) и удерживался в орбите влияния Индонезии нешуточным террором, искусственным голодом и массовыми репрессиями до тех пор, пока «новый порядок» Сухарто в 1998 году не обанкротился окончательно и фактически не отказался от продления своей юрисдикции над Восточным Тимором — на ее продление у страны просто не стало средств.
Для Восточного Тимора открылось окно возможностей, которым национальное движение за независимость вполне сумело воспользоваться. За время оккупации индонезийские войска и спецслужбы сократили население Восточного Тимора, по разным подсчетам, не то на четверть, не то наполовину. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на организованном под эгидой (и давлением) ООН референдуме 1999 года большинство голосов было отдано за полную независимость Восточного Тимора. Которая и была провозглашена по окончании переходного периода в 2002 году.
В этой истории, конечно, можно усмотреть некоторые параллели с оккупацией Крыма. Если кому-то из россиян нравится проводить параллели между режимом Сухарто и режимом Путина, флаг им в руки — им видней. Но в контексте «окна возможностей» для проведения референдума о государственной принадлежности территории Восточного Тимора принципиальным стал именно «вакуум» суверенитета, который пришлось заполнять временной юрисдикцией ООН. Чужая юрисдикция над Восточным Тимором кончилась по внешним причинам, а своя еще не была им сформирована.
В Крыму такого «вакуума» не было ни одной секунды. Украина никогда не отказывалась от суверенитета над Крымом, как Португалия над Тимором, не отзывала свою юрисдикцию и не допускала введение какой бы то ни было иной, как Индонезия. Это признано на уровне ООН и подтверждено международным консенсусом. Оккупация полуострова Россией и его аннексия были осуществлены в нарушение безусловно действовавших в тот момент международных соглашений, и это также подтверждено международным консенсусом.
Поэтому, с точки зрения международного права, оснований для введения какой бы то ни было «международной юрисдикции» для проведения в Крыму «правильного референдума» по образцу Восточного Тимора просто не существует.
Поэтому мечтательным российским оппозиционерам, которым чешется «вернуть Крым» как-то по-особенному правильно, я могу посоветовать только одно: учите право, историю и матчасть.
Каждый раз, когда поминают про «100 дней президента», ничего не могу с
собой поделать — вспоминаю про «100 дней Наполеона». Боже упаси, вне
всякой связи с этой ролью актера Зеленского (ту комедию я никогда не видел и, надеюсь, никогда
не увижу). «100 днями» называют период в истории Франции, который
начался с возвращения Бонапарта из ссылки в марте 1815 года, и
закончился его вторым отречением в июне того же года.
В истории наполеоновских «100 дней» есть восхитительный и очень
характерный эпизод. После броска с Эльбы Наполеон с небольшим отрядом,
сопровождавшим его, двинулся к Греноблю. На перехват ему были отправлены
полк кавалерии и два пехотных полка с артиллерией — более чем
достаточно, чтобы просто затоптать небольшой «почетный караул» внезапно
обнаглевшего изгнанника. Наполеон отправил к командирам полков
парламентеров, но тех не стали слушать. Тогда он сам направил коня к
королевским войскам и крикнул: «Солдаты! Признайте своего императора! А
если кто-то хочет меня убить, вот он я!». Командир полка приказал
открыть огонь, однако вместо залпа строй рявкнул «да здравствует
император!». Королевская карательная экспедиция в полном составе перешла
на сторону узурпатора, Гренобль сдался без боя, а через две недели
Бонапарт с триумфом вступил в Париж и за следующие 100 дней успел и
стремительно возродить свою империю, и столь же стремительно привести ее
к окончательному краху.
Как хотите, но упоминание о «100 днях» какого бы то ни было правителя
заставляет меня проводить параллели, а когда параллели не проводятся (а
они, заразы, не проводятся сплошь да рядом) — то и перпендикуляры.
И вот эти «перпендикуляры» частенько получаются в духе художественного творчества Зеленского — то есть, очень смешными.
Представьте себе, например, триумфальное, подобное наполеоновскому, возвращение «легитимного» Януковича после его «изгнания» в Ростов. Сразу резервирую авторские права на идею этого скетча. Виктор Федорович в сопровождении верного Николая Яновича
и десятка сохранивших им верность «беркутов» высаживается, скажем, на
побережье под Мариуполем. Дальше просто повторяем «наполеоновский»
сценарий, включая культовый выезд узурпатора к встречающим войскам.
Естественно, с неожиданной (на самом деле нет) и совершенно уморительной
концовкой. Отличный «перпендикуляр». Вообще, Янукович, как персонаж,
неизменно перпендикулярный сам себе, служит неисчерпаемым источником
вдохновения для сатириков. И если бы еще перпендикулярность его
президентства не привела к оккупации Крыма, войне на Донбассе и гибели
тысяч людей…
Празднование Дня Независимости в Киеве в этом году тоже получилось перпендикулярным самому себе, и на этот раз Наполеон был совершенно ни при чем.
фициальную часть я смотрел на Майдане — от восстановленного Дома
Профсоюзов. То, что я сумел оттуда увидеть, услышать и додумать, мне в
целом (и в некоторых частностях) скорее понравилось. Я текстовик, а
Зеленский читал очень неплохие тексты.
Тексты, которые целенаправленно выстраивают новое представление о том,
каким может быть президент Украины. В нашем случае это президент-лирик.
Не «отец народа», не «политическая элита», не «батька-хозяйственник», — а
такой себе образ любителя классики и современности, Шевченко и Костенко, который вдруг решил поговорить об истории, судьбе и душе страны с такими же читателями. И поговорил.
Но важной особенностью этого разговора было то, что читатель-то Зеленского видел, а он-то читателя — нет. Между ними была трансляция.
У трансляции был выстроенный видеоряд, который иллюстрировал сказанное,
подчеркивал важное и при необходимости отсекал лишнее. Медийщики (а
Зеленский — медийщик) привыкли, что конечным результатом для них
является то, что люди видят на экране, и то, как они увиденное на экране
воспринимают. Именно поэтому таким проектам и нужны хороший режиссер,
профессиональный сценарист, опытный оператор и еще куча других
специалистов. Они создают картинку, в которой есть и крупный план, и
смена ракурса, и динамичный монтаж, и прочие улучшения для легкости
восприятия зрителями.
В реальности же, без трансляции и необходимых ей улучшений, происходящее выглядело очень уж издалека.
Официальная часть праздника ясно продемонстрировала, что показать
себя президент может и умеет. Возможно, эта демонстрация даже не была
лишней (хотя Зеленский уже имел случаи себя показать — и вполне этими
случаями воспользовался). Но та же самая официальная часть совершенно не
создала впечатления, что президент может и умеет контактировать с
обществом без посредничества камеры и экрана. А без такого умения
«президент-лирик» сам собой превращается в самозабвенного глухаря,
токующего в пустоту объектива своей сценарной речевкой и не замечающего
ничего вне фокуса камеры.
Посмотрите на позднего Порошенко,
для которого именно такое состояние было единственно возможным. Образ
он транслировал принципиально другой, но его неспособность услышать и
увидеть происходящее вне его «зоны контроля» была ровно такая же. Эту
неспособность удалось проломить только после катастрофического для него
первого тура выборов — помните его истерическое и запоздалое «я вас
услышал»? Только тогда он и понял, насколько стал «перпендикулярен»
своим избирателям.
Зеленский вполне мог бы из опыта Петра Алексеевича вывести пару
уроков на тему «как избежать банальных и предсказуемых ошибок своих
предшественников», но пока не заметно, чтобы он этим опытом
по-настоящему интересовался. На празднике он оказался оторван от страны
примерно настолько же, насколько и Порошенко, который вообще не пришел
на торжественные мероприятия (чем, кстати, наглядно показал, что так и
не понял разницу между Украиной и тем, кто в данный момент олицетворяет в
ней власть).
Зеленский вполне мог бы поправить неприятное впечатление
«перпендикулярности», созданное авторами его шоу, если бы догадался
выйти через час-другой на тот же Майдан и встретить колонны Марша
Защитников. Выйти без сценария и режиссера. Выйти, чтобы просто проявить
уважение к людям, которые это уважение безусловно заслужили. Выйти,
даже прекрасно понимая, что он этим людям, по большому счету, не нужен —
но чтобы показать, что они нужны ему. И стране. Потому что если
президент олицетворяет власть в стране, надо постараться олицетворять
ее не только сквозь экран, Facebook и Youtube. Если претендуешь на
«новый образ» президентства, дай себе труд отказаться от омерзительного
номенклатурного чванства, которое сожрало твоего предшественника, не
тони в том же болоте. Сделай хоть пару гребков к берегу.
Потому что «новому образу», как бы хорошо он ни был задуман, написан и
сыгран, пока что остро не хватает бойцовских качеств, мужества и
характера, открытости и прямоты взгляда. Ничего из этого вы, господин
президент, не продемонстрировали. Даже простой способности выйти к
ветеранам. Без наполеоновской исторической фразы, которая нафиг не
нужна, когда перед тобой не враги, а защитники. Солдаты, которые и без
напоминаний знают, какие тысячелетия смотрят на них, и сколько их
товарищей в эти тысячелетия уже вросли навсегда.
Можно, конечно, и дальше упорно играть «лирика» — даже во время
войны. Подбирать интонации. Зацикливать образной рифмой монологи. Уйти
во все это и стать окончательно «перпендикулярным», как Янукович. Пусть
даже в более «лиричном» амплуа.
Но это больше не студия, не съемки, ваш сюжет не прописан в сценарии, кровь, железо и похороны — настоящие.
Ломайте «четвертую стену», господин президент. Уже пора. Сто дней прошли.
За свою жизнь я тысячу раз слышал и читал фразу «сбылась вековая мечта народа». Народ при этом мог подразумеваться советский, русский, казахский, украинский, монгольский, китайский или еврейский — неважно. Какой бы он ни был, этой фразой он убивался весь. Вместе с уходящей в небытие сбывшейся мечтой. Как и многие другие выражения из советского лексикона, это выражение только выглядело бравурным, а по сути оно было формой смыслового геноцида. У народа была мечта, с которой он жил веками, которая формировала его именно как народ. А потом мечта сбывалась и все.
Те, кто такую фразу тогда употреблял, почему-то считали, что сбывшаяся всенародная мечта — это хорошо. Но они совершенно не принимали во внимание, что мечты и надежды, переходя из воображения в реальность, воплощаясь, становясь явью, превращаются в собственную противоположность. Потому что природа реальности противоположна природе мечты. И поэтому сбывшаяся мечта — это очень часто просто страшно. Как только она перестает быть воздушной и нереальной, бывшая мечта вместо того, чтобы из прежнего небытия гладить мечтателей по шерстке, ощутимо и резко бьет их по лицу. Иногда даже прикладом.
В 1917 году сбылась, как затем писали в юбилейных статьях советской эпохи, вековая мечта народов Российской империи — империя развалилась ко всем чертям. И события буквально сразу пошли совсем не так, как мечталось.
Февраль 1917 года создал уникальную возможность модернизировать закосневшую в архаике страну. Но эту возможность нужно было еще реализовать. Как? Чем? Кто? Большинство либералов и прогрессистов из Временного правительства оказались тогда трагически беспомощны: реальность требовала от них принятия компетентных решений в условиях внезапной и непривычной свободы, а такого умения в бывшей империи не было практически ни у кого. Кадеты привыкли требовать от царя создать «ответственное правительство», но когда такое правительство пришлось формировать им самим, нужной «ответственности» у них как-то не обнаружилось. Хуже того: обстоятельства повернулись так, что для торжества идеалов свободы оказалось необходимым этими же идеалами и поступиться: отменить разваливший армию «свободолюбивый» «приказ №1» Петросовета; исключить «самоорганизовавшееся» двоевластие, которое совершенно лишало правительство возможности не то что управлять ситуацией, но даже понимать ее; жестко пресекать пропаганду большевиков-экстремистов и для этого ограничить такую желанную прежде свободу слова.
Все это в корне противоречило воображаемым картинам прекрасного либерального будущего и выглядело предательством «соратников по борьбе с царизмом», а потому отвергалось до тех пор, пока не стало слишком поздно.
Отвергалось, в частности, еще и потому, что дело выглядело уже сделанным. Вот же она — свобода. Разве не она была целью полувековой борьбы? И разве эта цель не была достигнута? Читать дальше →
