В начале ноября 2016 года официально завершился первый этап наполнения реестра электронных деклараций, и в Украине началась «эпоха прозрачности». Точнее, не «прозрачности», а «прозрачностей». Потому что их было как минимум две.
Первая «прозрачность» – это, собственно, сам факт появления в публичном доступе отчетов госслужащих об их имуществе и доходах. Тут «прозрачность» выражалась в том, что каждый получил возможность предметно задать вопрос – дядя (или тетя): а откуда у тебя вообще взялся вот этот обозначенный в твоей декларации штангенциркуль на восьми поршнях с инкрустацией изумрудами от Картье и полезной площадью в полтора Майдана?
Второй «прозрачностью» стала абсолютная проницаемость созданной в Украине системы предотвращения и преследования коррупции для подробных вопросов. Вопросы, как бы громко они ни звучали, пролетали сквозь эту систему, как нейтрино над Парижем: не снижая скорости, не встречая препятствий и не вызывая практически никакой доступной для наблюдения реакции. Это было красиво, но для общественности (и украинской, и международной) огорчительно, потому что общественность ожидала наблюдать не парад чиновнического тщеславия, а торжество правосудия.
Торжества, однако, так не случилось. И сегодня, три года спустя, вполне четко видно, что вторая «прозрачность» была не ошибкой или недостатком создававшейся системы, а фундаментальной инженерной идеей. Реестр электронных деклараций, который проектировался, как «карта сокровищ украинской коррупции», сам по себе вполне удался, но карта – это не сами сокровища, а указание на них. Даже самую подробную карту нужно хотеть и уметь использовать. А Национальное агентство по предотвращению коррупции (НАПК), в ведении которого «карта коррупции» находилась, пользоваться ею то ли не хотело, то ли не умело, то ли свое нехотение и неумение более чем убедительно изображало.
Делалось это разными способами – от чисто административных до глубоко технических. Некоторые из применявшихся приемов стали очевидны для наблюдения практически сразу.
Например, темой одного из тогдашних протяжных плачей было то, что реестр электронных деклараций не был сопряжен с другими государственными базами данных. Без такого сопряжения анализ достоверности деклараций превращался из минутного и приятного действия в многодневный квест. Например, указанный в декларации чиновника средней руки скромный трехэтажный шато в Конче-Заспе должен быть связан с соответствующей записью в реестре недвижимости (где, кстати, могут обнаружиться и другие скромные шато того же чиновника по какой-нибудь небрежности им в декларации не упомянутые). Без автоматического сопряжения реестров вместо того, чтобы обнаружить такое соответствие или несоответствие буквально в один клик с выводом результатов исследования на виртуальный принтер, аналитик НАПК должен вручную провести полноценные многочасовые информационно-буровые работы и потом зафиксировать их результаты в подробном формальном отчете.
«Ручные» проверки деклараций практически гарантировали, что через процедуры полной верификации пройдут лишь единичные декларации, а не все, как было предусмотрено законом. Для проверки всех деклараций необходим был запуск аналитического модуля. Для написания такого модуля нужна была фундаментальная математическая модель, которая связывала бы воедино данные разных реестров и была способна обнаруживать в них явные несоответствия, а в идеале и неявные обстоятельства.
Была ли такая модель создана в тайных исследовательских лабораториях НАПК? Науке это пока неизвестно. Инсайдеры утверждают, что работа прототипа аналитического модуля была показана узкому кругу посвященных еще до официального открытия реестра деклараций, но никаких следов его практического применения на живом реестре не обнаружено до сих пор.
Даже после того, как базу деклараций удалось связать с довольно большим количеством имущественных и других госреестров, мы по-прежнему не можем рационально объяснить, как сочетается, например, ошеломительная по составу коллекция антиквариата декларанта с предельно скромным состоянием его банковского счета.
Причем вся эта информационная архитектура должна была даже не сформировать основания для конкретных судебных дел, а просто предложить направления для гипотетических антикоррупционных расследований. Следствие же, а тем более вынесение приговора по делам о коррупции, является прерогативой совсем других институций, которые могут действовать, в принципе, и не опираясь на декларации. Однако с удобной для использования «картой коррупции» им, конечно, работать было бы проще. И то, что «карту» удавалось три года оставлять неудобной, во многом предопределило относительно скромное количество закрытых антикоррупционных дел.
Реестр деклараций, как бы ни был он объемен, остается лишь одним из компонентов гораздо более внушительной системы борьбы с коррупцией. И для общества принципиально важна работоспособность и эффективность всей этой системы в целом: от «прозрачности» деклараций госслужащих на входе до предельной внятности приговоров антикоррупционного суда на выходе. И если в этой системе на любом этапе – даже предварительном – идут серьезные структурные сбои, то какого результата мы от нее можем ожидать?
«Реформа НАПК», начатая новым правительством, пока ограничилась кадровыми и административными решениями и никак не затронула технические аспекты работы реестра деклараций и их анализа. Если перестройка и достройка информационной архитектуры этой системы и ведется, то происходит это как-то слишком тихо. Так, на некоторых старых домах строительные леса прячут идущий на фасадах ремонт, а на некоторых – его отсутствие.
Три года ручных проверок одними чиновниками деклараций других чиновников дали украинскому обществу только усталость. И это не тот итог, на который люди надеялись. Формальная «прозрачность» давно уже никому не нужна. Необходима реальная и гарантированная ответственность. И работающая система, которая заточена именно на ее обеспечение.
