Эмоциональную реакцию президента я могу лишь поприветствовать. Вот так: привет, реакция!
Но стоит автору колонки отвлечься от эмоциональности президента и обратиться к рациональности парламентской фракции, как им, автором, овладевает уныние. Потому что санкции, которые фракция предприняла для вразумления своих членов, поддавшихся слабости и соблазну,
вступают в тоскливое противоречие с тем, как ярко и выразительно партия
Слуга народа во время предвыборной кампании обличала порочную практику
неперсонального голосования, процветавшую в предшествующем созыве Рады.
Да что там предвыборная кампания! Двух недель не прошло, как Владимир Зеленский внес в Раду неотложный законопроект, который делает неперсональное
голосование, факт которого установлен судом, основанием для лишения
депутатского мандата. Поразительно, что я, внефракционный избиратель,
этот факт для себя отметил, а некоторые народные депутаты из
президентской фракции не восприняли его всерьез и пропустили мимо
сознания. Хотя фактическая криминализация кнопкодавства именно их касается непосредственно, а я, напротив, вполне могу и дальше безмятежно нюхать гладиолусы.
На всякий случай уточню: меня раззадорили не сами нынешние случаи кнопкодавства — за период спикерства Парубия я наблюдал это арапство
(тогда повседневное, привычное и остававшееся совершенно безнаказанным)
столько раз, что парой новых эксцессов меня уже не удивишь. Меня вывело
из себя оскорбительное противоречие между грозными публичными
заявлениями Слуги народа — и откровенно попустительскими «наказаниями»,
которые они применили к «своим» кнопкодавам. Извинения, покаяния и
благотворительное пожертвование в размере месячной зарплаты? Серьезно?
Очень и очень недорого фракция оценивает ущерб, нанесенный ее
достоинству и ее репутации.
Фото Андрея Гудзенко / LIGA.net
«Одна ошибка. Ровно столько, и не больше. Как у саперов. Один раз вляпался — и пропал навсегда. Так работает репутация», — писал я ровно год назад. Согласен, это жесткий подход. Именно поэтому я на нем настаиваю. Потому что не вижу смысла миндальничать с теми, кто, похоже, вообще не способен осознать свою ответственность.
Поразительно, что «прокнопкодавившийся» нардеп Сергей Литвиненко в тот же день написал у себя в фейсбуке о необходимости отбирать мандат за неперсональное голосование. То есть — знал, поддерживал, но при этом не считал, что это относится лично к нему.
Это или тяжелый случай депутатского лицемерия, или не менее тяжелый
случай «альтернативной интеллектуальности». И в том, и в другом случае
есть веские основания поставить ценность Сергея Литвиненко для фракции под вопрос.
То же самое касается случая с нардепом Еленой
Копанчук. В «извинительном» выступлении она, вслед за Литвиненко,
оправдывалась тем, что кнопкодавила «из благих намерений», ради принятия
важных для страны законов. В этот момент бессмертный афоризм «цель
оправдывает средства», казалось, дамокловым ведром с помоями висел над
трибуной Рады и примерялся, на кого из выступавших ему удобнее
опрокинуться.
Закон с положением о лишении мандата за кнопкодавство пока не принят, и я вполне допускаю, что принят он в нынешних обстоятельствах так и не будет — раз уж фракция большинства демонстрирует такую мягкость и толерантность к лицемерию «своих» нардепов. Рассчитывать, что у них проснется аппендикс порядочности и они сами заявят о сложении мандата, чтобы не позорить свою партию, решительно не приходится. А предусмотренные действующим законом санкции не выглядят осмысленными. Пока что все «младодепутаты», попавшиеся на кнопкодавстве — мажоритарщики, то есть, вычистка их из партийного списка нужного эффекта не даст, и даже отчисление их из фракции просто переведет их в категорию внефракционных, что для них сегодня в принципе не смертельно.
Боль, на самом деле, не в этом. Боль, повторюсь, в разительном
противоречии между грозной публичной «принципиальностью» Слуг народа — и
трепетной и снисходительной публичной беспринципностью, которую партия и
фракция проявляют по отношению к тем, кто — не то по глупости, не то
умышленно, не то вообще из «самых лучших побуждений» — втаптывает ее
репутацию в парламентский жмых.
И если Слуга народа это противоречие тем или иным способом не снимет, то это противоречие тем или иным способом снимет его самого.
Никто не знает, куда пойдет только что родившийся смерч. Он может потерять силу за несколько секунд, а может превратиться в кошмар для сотен тысяч людей. Смерч неуправляем и во многом непредсказуем. На него влияют слишком много неизвестных факторов, которые невозможно учесть. Это демон-разрушитель, которого не удержит пентаграмма. И тот, кто призывает смерч, — чудовище, потому что он призывает то, с чем не сможет справиться.
Но смерч — это ветер, потерявший сознание и берега. А ведь ветер — это свежесть и желательность движения воздуха, перемен в атмосфере, обмена энергией и кислородом. Когда застойная жара становится до густоты невыносимой, люди начинают призывать ветер. Тот самый, который может обратиться смерчем и вырасти до урагана.
Политический смерч
Избиратели Зеленского и Слуги народа голосовали за свежий ветер. Теперь ветер пришел. Превратится ли он в смерч, ураган, катастрофу? Уверенно не скажет никто. Слишком много неизвестных факторов, которые невозможно учесть. Поэтому те, кто прогнозирует бедствия, правы ровно наполовину — бедствия, о которых они говорят, вероятны, но при этом вовсе не неизбежны. Такие прогнозы — это не пессимизм или пораженчество, это предупреждение об опасности, требование проявлять осторожность, уменьшить риск срыва в катастрофу.
Но предупреждение о риске — это не приказ останавливать движение. Майдан, превратившийся для Украины в социальную бурю, тоже был риском, но без него у нас ничего бы не получилось. Его успех обошелся дорого, очень дорого, и именно такова была цена его успеха.
Должен ли Слуга народа останавливать движение, которое им уже начато? Я отвечаю — нет. Стоит ли ему прислушиваться к предупреждениям об опасности? Я отвечаю — да. Потеря управляемости страной — это потеря всего. И меры предосторожности — это обязанность, а не опция, которой можно пренебречь. Люди звали ветер, а не бурю, потому что для Украины вариант «ей вечным холодом и льдом сковало кровь от страха жить и от предчувствия кончины» — не вариант.
Ветер богов поднимает бурю, но он же раздувает паруса. И если у страны есть прямой запрос на перемены (а он есть) и есть возможность для таких перемен, этой возможностью надо воспользоваться.
И для этого — как ни жаль, — Слуге народа придется нарушать «правила игры».
Рывок за флажки
В 2016 году в колонке «Рефакторинг власти: косметическая чистка или новый проект?» я писал, что созданное в Украине «пространство власти» стало практически непригодным для реализации политических и государственных стратегий, что оно неспособно корректно принять и интерпретировать даже самый разумный и обоснованный управляющий сигнал, потому что в нем всегда найдется та или иная относительно дешевая возможность этот сигнал затормозить или извратить. (Взгляните, например, на НАПК — фантастический госорган, который со скрупулезностью аутиста выполняет все предписанные законом процедуры, добиваясь этим строго нулевого результата).
С тех пор ситуация не улучшилась ни на йоту — скорее, ухудшилась. Все годы президентства Порошенко «пространство власти» снабжало себя правилами и регламентами, которые де факто работали на сохранение статус-кво и на предотвращение перемен. В итоге сложилась ситуация, в которой невозможно провести никакие существенные и действительно системные преобразования без нарушения действующих (и часто противоречащих друг другу) правил и регламентов. В том числе — нельзя корректно и полностью процедурно отменить эти самые ограничивающие движение правила и регламенты. По тем же регламентам для этого нужны годы, которых нет. Поэтому Слуга народа, если он действительно добивается реальных перемен, обязан — не вправе, не может, а именно обязан, — выходить за пределы процедур, из сферы действия классической «ньютоновской» политики в пространство релятивистских эффектов, которые возникают на «сверхсветовых» скоростях перемен.
Но поскольку демократия — это прежде всего процедура, речь неизбежно идет и об отступлении от демократии.
Об этом парадоксе когда-то сказал Михаил Саакашвили — для того, чтобы успешно провести, например, реформу децентрализации, нужно сконцентрировать на этом централизованные усилия государства, временно усилить авторитаризм. Впрочем, это просто парафраз одного из принципов Ли Кван Ю — и, по большому счету, давно уже общее место. Вы силовым рывком выводите ситуацию «за флажки» — а потом даете ей свободно развиваться.
Если, конечно, у вас хватает силы на первое и ума на второе.
Прагматическая санкция
Нарративы «диктатура Зеленского» и «диктатура Слуги народа» — это как раз истории об отступлении от демократии как процедуры. Причем отступлении осознанном, можно даже сказать, инструментальном. Его пытаются оправдать ситуационно, политически, с точки зрения прагматики реформ — но это все слабо и неубедительно. На самом деле оправдать это невозможно, и именно здесь кроется главная и самая подлая ловушка, в которую непременно попадет новая власть.
Потому что Украина застряла в процедуре, которая является формально демократической (венецианские и прочие европейские комиссии это с готовностью подтвердят), но при этом столь же несомненно имитационной. Мы сидим по уши в формально демократических регламентах, не обеспеченных реально действующими демократическими институтами. Именно это раз за разом вгоняет страну в болото политического уныния. В такой ситуации безусловное следование демократическим процедурам гарантированно приводит лишь к одному результату: новому подтверждению того, что в рамках действующих процедур ничего по-настоящему изменить нельзя.
Отсюда напрямую вытекает необходимость для Зеленского и Слуги народа выйти за пределы этих процедур. Для этого нужны, во-первых, политическая воля, а во-вторых, готовность отвечать за все нарушения, которые неизбежно при этом будут допущены. Причем отвечать и в том случае, если затея громко провалится, и в том случае, если она закончится полным и безоговорочным успехом.
Именно в этом — в принятии на себя безусловной ответственности и за результат, и за примененные для его достижения средства, — и заключается большая часть запланированного для Слуги народа успеха. Ответственность — это фундаментальное понятие либеральной демократии, и пытаться от нее уклониться — значит самим уничтожить все, что, возможно, удастся достигнуть.
Собственно, речь идет о так называемой «прагматической санкции» — волевом решении, которое приходится принимать, если нет возможности разрешить проблему процедурным путем. То есть, об «обратимом» нарушении закона, которое позволит затем вернуться в легальное состояние, но уже в совершенно новой ситуации. Инструментальность такого подхода основывается на понимании того, что либеральные принципы — это работающие социальные и государственные механизмы, а не формальное исполнение чиновниками имитационных, а потому бессодержательных ритуалов.
Важно, что даже при успехе начинания «прагматическая санкция» все равно является нарушением закона, за которое придется отвечать. Это та цена, которая станет для Зеленского и его команды платой за успех. За неудачу — тем более.
Очень надеюсь, что он осознает это, когда поднимает ветер, который может стать ураганом. Очень надеюсь, что он преодолеет соблазн остаться вне поля демократических процедур, когда это перестанет быть категорически необходимым.
Очень надеюсь, что у него, пусть даже через «прагматическую санкцию», получится именно либеральная реформа, а не очередная версия авторитаризма, заквашенная на некомпетентности, проваленных надеждах и страхе ответственности.
Работайте, господин президент. Поднимайте ветер. И очень внимательно слушайте предупреждения тех, кто лучше вас слышит приближение бури.
Каждый раз, когда поминают про «100 дней президента», ничего не могу с
собой поделать — вспоминаю про «100 дней Наполеона». Боже упаси, вне
всякой связи с этой ролью актера Зеленского (ту комедию я никогда не видел и, надеюсь, никогда
не увижу). «100 днями» называют период в истории Франции, который
начался с возвращения Бонапарта из ссылки в марте 1815 года, и
закончился его вторым отречением в июне того же года.
В истории наполеоновских «100 дней» есть восхитительный и очень
характерный эпизод. После броска с Эльбы Наполеон с небольшим отрядом,
сопровождавшим его, двинулся к Греноблю. На перехват ему были отправлены
полк кавалерии и два пехотных полка с артиллерией — более чем
достаточно, чтобы просто затоптать небольшой «почетный караул» внезапно
обнаглевшего изгнанника. Наполеон отправил к командирам полков
парламентеров, но тех не стали слушать. Тогда он сам направил коня к
королевским войскам и крикнул: «Солдаты! Признайте своего императора! А
если кто-то хочет меня убить, вот он я!». Командир полка приказал
открыть огонь, однако вместо залпа строй рявкнул «да здравствует
император!». Королевская карательная экспедиция в полном составе перешла
на сторону узурпатора, Гренобль сдался без боя, а через две недели
Бонапарт с триумфом вступил в Париж и за следующие 100 дней успел и
стремительно возродить свою империю, и столь же стремительно привести ее
к окончательному краху.
Как хотите, но упоминание о «100 днях» какого бы то ни было правителя
заставляет меня проводить параллели, а когда параллели не проводятся (а
они, заразы, не проводятся сплошь да рядом) — то и перпендикуляры.
И вот эти «перпендикуляры» частенько получаются в духе художественного творчества Зеленского — то есть, очень смешными.
Представьте себе, например, триумфальное, подобное наполеоновскому, возвращение «легитимного» Януковича после его «изгнания» в Ростов. Сразу резервирую авторские права на идею этого скетча. Виктор Федорович в сопровождении верного Николая Яновича
и десятка сохранивших им верность «беркутов» высаживается, скажем, на
побережье под Мариуполем. Дальше просто повторяем «наполеоновский»
сценарий, включая культовый выезд узурпатора к встречающим войскам.
Естественно, с неожиданной (на самом деле нет) и совершенно уморительной
концовкой. Отличный «перпендикуляр». Вообще, Янукович, как персонаж,
неизменно перпендикулярный сам себе, служит неисчерпаемым источником
вдохновения для сатириков. И если бы еще перпендикулярность его
президентства не привела к оккупации Крыма, войне на Донбассе и гибели
тысяч людей…
Празднование Дня Независимости в Киеве в этом году тоже получилось перпендикулярным самому себе, и на этот раз Наполеон был совершенно ни при чем.
фициальную часть я смотрел на Майдане — от восстановленного Дома
Профсоюзов. То, что я сумел оттуда увидеть, услышать и додумать, мне в
целом (и в некоторых частностях) скорее понравилось. Я текстовик, а
Зеленский читал очень неплохие тексты.
Тексты, которые целенаправленно выстраивают новое представление о том,
каким может быть президент Украины. В нашем случае это президент-лирик.
Не «отец народа», не «политическая элита», не «батька-хозяйственник», — а
такой себе образ любителя классики и современности, Шевченко и Костенко, который вдруг решил поговорить об истории, судьбе и душе страны с такими же читателями. И поговорил.
Но важной особенностью этого разговора было то, что читатель-то Зеленского видел, а он-то читателя — нет. Между ними была трансляция.
У трансляции был выстроенный видеоряд, который иллюстрировал сказанное,
подчеркивал важное и при необходимости отсекал лишнее. Медийщики (а
Зеленский — медийщик) привыкли, что конечным результатом для них
является то, что люди видят на экране, и то, как они увиденное на экране
воспринимают. Именно поэтому таким проектам и нужны хороший режиссер,
профессиональный сценарист, опытный оператор и еще куча других
специалистов. Они создают картинку, в которой есть и крупный план, и
смена ракурса, и динамичный монтаж, и прочие улучшения для легкости
восприятия зрителями.
В реальности же, без трансляции и необходимых ей улучшений, происходящее выглядело очень уж издалека.
Официальная часть праздника ясно продемонстрировала, что показать
себя президент может и умеет. Возможно, эта демонстрация даже не была
лишней (хотя Зеленский уже имел случаи себя показать — и вполне этими
случаями воспользовался). Но та же самая официальная часть совершенно не
создала впечатления, что президент может и умеет контактировать с
обществом без посредничества камеры и экрана. А без такого умения
«президент-лирик» сам собой превращается в самозабвенного глухаря,
токующего в пустоту объектива своей сценарной речевкой и не замечающего
ничего вне фокуса камеры.
Посмотрите на позднего Порошенко,
для которого именно такое состояние было единственно возможным. Образ
он транслировал принципиально другой, но его неспособность услышать и
увидеть происходящее вне его «зоны контроля» была ровно такая же. Эту
неспособность удалось проломить только после катастрофического для него
первого тура выборов — помните его истерическое и запоздалое «я вас
услышал»? Только тогда он и понял, насколько стал «перпендикулярен»
своим избирателям.
Зеленский вполне мог бы из опыта Петра Алексеевича вывести пару
уроков на тему «как избежать банальных и предсказуемых ошибок своих
предшественников», но пока не заметно, чтобы он этим опытом
по-настоящему интересовался. На празднике он оказался оторван от страны
примерно настолько же, насколько и Порошенко, который вообще не пришел
на торжественные мероприятия (чем, кстати, наглядно показал, что так и
не понял разницу между Украиной и тем, кто в данный момент олицетворяет в
ней власть).
Зеленский вполне мог бы поправить неприятное впечатление
«перпендикулярности», созданное авторами его шоу, если бы догадался
выйти через час-другой на тот же Майдан и встретить колонны Марша
Защитников. Выйти без сценария и режиссера. Выйти, чтобы просто проявить
уважение к людям, которые это уважение безусловно заслужили. Выйти,
даже прекрасно понимая, что он этим людям, по большому счету, не нужен —
но чтобы показать, что они нужны ему. И стране. Потому что если
президент олицетворяет власть в стране, надо постараться олицетворять
ее не только сквозь экран, Facebook и Youtube. Если претендуешь на
«новый образ» президентства, дай себе труд отказаться от омерзительного
номенклатурного чванства, которое сожрало твоего предшественника, не
тони в том же болоте. Сделай хоть пару гребков к берегу.
Потому что «новому образу», как бы хорошо он ни был задуман, написан и
сыгран, пока что остро не хватает бойцовских качеств, мужества и
характера, открытости и прямоты взгляда. Ничего из этого вы, господин
президент, не продемонстрировали. Даже простой способности выйти к
ветеранам. Без наполеоновской исторической фразы, которая нафиг не
нужна, когда перед тобой не враги, а защитники. Солдаты, которые и без
напоминаний знают, какие тысячелетия смотрят на них, и сколько их
товарищей в эти тысячелетия уже вросли навсегда.
Можно, конечно, и дальше упорно играть «лирика» — даже во время
войны. Подбирать интонации. Зацикливать образной рифмой монологи. Уйти
во все это и стать окончательно «перпендикулярным», как Янукович. Пусть
даже в более «лиричном» амплуа.
Но это больше не студия, не съемки, ваш сюжет не прописан в сценарии, кровь, железо и похороны — настоящие.
Ломайте «четвертую стену», господин президент. Уже пора. Сто дней прошли.
Мосты (и телемосты тоже) строят для того, чтобы по ним ходить. Если телемост между NewsOne и телеканалом Россия
все-таки построится, я понимаю (собственно, все понимают), что по нему
пойдет из России. Все желающие могут эти медийные бронемарши наблюдать
хоть каждый день. С той стороны все наглядно и предсказуемо.
А что пойдет из Украины? Вопросы о том, кто убил Решата Аметова,
Владимира Рыбака, о том, кто отправил в Украину группу Стрелкова, о том,
когда Россия деоккупирует Крым, признает ответственность за сбитый
MH17, за разрушение Донбасса, за гибель десятков тысяч граждан Украины? О
военнопленных моряках, о Балухе, о Сенцове?
Но эти вопросы задаются без всяких телемостов, и Россия на них не
просто отказывается отвечать — она в принципе отказывается их слышать.
Это не к ней. Ее там нет. Она не сторона. Ни в чем. Вот только в
телемосте.
Мосты строятся не для того, чтобы затруднить противнику продвижение. Наоборот, мосты — то, что ему помогает наступать. И строят переправы обычно к плацдарму, который уже захвачен.
Когда России «надо поговорить», она всегда собирается говорить сама с
собой. Потому что больше ей говорить не с кем. Некомфортно ей говорить с
другими. Во всем мире только куски России, пересаженные в
медиа-пространство других стран, могут с ней «поговорить» на
устраивающем ее языке. Только эти куски могут искренне соглашаться с
тезисом, что «весь мир завидует величию России» и мечтает только о том,
как бы ее уничтожить. Только эти подсадки могут «поговорить» о том, что
«референдум в Крыму был проведен строго по закону». Только эти метастазы
«русского мира» на голубом глазу — и совершенно искренне — способны
считать и себя, и Россию здоровой тканью, а весь остальной мир —
пораженной «бездуховностью» и «русофобией» опухолью.
Вот и в сюжете с телемостом Кремлю «нужно поговорить» не с Украиной, а со своим плацдармом в ней. В существование самостоятельной Украины (и вообще Украины как таковой) в Кремле просто не верят, о чем многократно и внятно заявляли. Поэтому им «нужно поговорить» с Медведчуком, с их здешней метастазой. С эмиссаром Кремля, который своего коллаборантства совершенно не скрывает и не стесняется. И перед выборами ему позарез нужна поддержка кремлевской пропаганды. Даже не для того, чтобы набрать процент — свой электоральный потолок он уже нащупал, — а чтобы окончательно расколоть украинский электорат. До крови. До силового противостояния. До горящих шин — сначала перед телестудиями, а потом еще много где.
И ведь расколет, раз уж ему власть по факту не противодействует.
Медведчук скупает телеканалы? Государство молчит. Медведчук не скрывает,
что работает в интересах Кремля? Государство ничего не имеет против.
Медведчук летает в Москву? Государство возбуждает дело не против него, а
против програнслужбы.
А раковая опухоль «русского мира» в это время расползается все шире. В
информационной войне Украина откровенно проигрывает, беспомощно сдает
кремлевским метастазам собственное медиа-пространство. Никаких
чрезвычайных или решительных мер. Ни терапии, ни хирургии, как будто рак
может вдруг сам как-нибудь рассосаться. Никакого понимания, что вместе с
национальными медиа Кремль поглощает и государственную независимость.
Что его «гибридная победа» — это наше совершенно негибридное поражение.
Что не может быть никакой свободы слова для раковой опухоли, которая
убивает страну.
Я понимаю (догадываюсь), почему этот рак не хотел (или не мог) лечить Порошенко.
Я понимаю (догадываюсь), почему этот рак не может (или не хочет?) лечить Зеленский.
Но я совершенно не понимаю, сколько нам еще стоять против кремлевской
и прокремлевской сволочи без всякого ощутимого участия и закона, и
других ветвей власти, которые демонстрируют или очевидную беспомощность,
или откровенный саботаж. Если закон Украины вот так откровенно против
нас и за Медведчука, может, лучше прямо сказать, чтобы мы тут не
выделывались со всякими глупыми и несбыточными идеями — с этими
«независимость», «достоинство», «отстоять страну», «противостоять
агрессии», «европейский вектор» и с прочей либеральной русофобской
ересью?
Скажите прямо, не стесняйтесь. Нам не привыкать.
Мы просто перестанем тратить время на попытки вас разбудить и снова
будем спасать страну сами, в том числе от вашей беспомощности. Потому
что рак сам себя не лечит.
В расположении одного из батальонов 30-й отдельной мехбгригады ВСУ мы встретились с французским кинодокументалистом по имени Луп Бюро. Если бы я следил за событиями, связанными с турецким и сирийским Курдистаном, это имя сказало бы мне много, но я оказался невежественен, а потому глух.
В 2017 году Луп получил в Турции 30 лет тюрьмы якобы за «содействие террористам» — он работал над документальным фильмом об участии курдских вооруженных формирований в сирийской войне. Из 30 лет приговора он отбыл чуть меньше двух месяцев — на Эрдогана по поводу Лупа решительно надавил Макрон (Эрдоган не поддался), в тему освобождения Лупа жестко вписались «Репортеры без границ» (Эрдоган не поддался), международное юридическое сообщество подало несколько аппеляций на приговор (турецкий суд отклонил их все, одну за другой), после чего так и не поддавшийся ни на чье давление Эрдоган внезапно Лупа помиловал и приказал выпустить.
Теперь, полтора года спустя, Луп снимает документальный фильм о ребятах, которые держат линию против сепаров на Светлодарской дуге. Мир маленький, для Лупа Бюро любая война — рядом.
Сто лет назад, в марте 1919 года, в его родной Франции вышел на экраны фильм Абеля Ганса «Я обвиняю» («J’accuse») — накаленный до истерики и перегруженный пафосом контрольный выстрел в затылок только что закончившейся мировой войне. Франция в войне победила, но Ганс снял фильм не о победе, а о том, как много мир из-за войны потерял.
Ни зрители, ни критки не хотели, не желали, чтобы им сыпали порох на эту рану. Против фильма протестовали, обвиняли его создателя в «пораженчестве», предрекали провал. Но созданные Гансом образы буквально цеплялись за подсознание, врастали в него, превращали такую недавнюю и такую реальную войну в жуткий миф, от которого невозможно было абстрагироваться. Эпизод с «маршем мертвецов» вошел не только в учебники кино, но и в массовое сознание, стал частью французского национального менталитета.
Сто лет спустя француз Луп Бюро приехал на Светлодарскую дугу снимать фильм о нашей войне — потому что для него она так же реальна, как и любая другая.
В то же самое время, в июне 2019 года, в сознании подавляющего большинства граждан Украины этой войны нет. Просто нет. Если она и была когда-то центром притяжения, если раньше ее видели, а за событиями на Донбассе пристально следили, то сейчас эта тема из общественного поля зрения ушла.
Это видно по тому, как месяц за месяцем падает посещаемость хроники событий на фронте. Вы больше не считаете эту тему важной. Вы привыкли к войне, она перестала быть для вас информационным поводом, стала рутиной и обыденностью, естественным фоном для других событий, куда более мелких и переходящих, но заслуживающих внимания. А войну вы сдвинули в «слепое пятно».
Из этого «слепого пятна» приходят сообщения об обстрелах, о нарушении режима прекращения огня, о погибших и раненых. Похороны бойцов, которые отдали за Украину жизнь, перестали восприниматься обществом с перебоем сердца. Монотонность явления убивает понимание его масштаба и значимости. Даже наглядность не спасает: иконостас памяти уже закрыл почти все место на ограде Михайловского собора и продолжает расширяться, но «слепое пятно» растет вместе с ним, и даже быстрее.
Я это остро почувствовал, когда в центре Киева, рядом с ТРК «Арена» взорвали автомобиль Тимура Махаури. На проезжей части стоял развороченный взрывом остов машины, пятна крови на асфальте, работали медики, спасатели и следователи, а в заведениях «Арены» танцевали люди и играл шансон. Чья-то смерть не воспринималась как повод для беспокойства, даже если она случилась совсем рядом. Что уж говорить о смертях, которые происходят где-то за горизонтом?
Это равнодушие остро чувствуешь, когда возвращаешься из Донбасса на «материк». Мир здесь другой. Нет, не так — здесь просто мир. Здесь войны нет. Вообще. Нечего выигрывать и проигрывать. Не о чем говорить. Нет темы. Проехали и забыли.
Вся риторика пропутинской сволочи про «прекратить воевать» фундаментально основана именно на вот этом тотальном обезболивании темы, чудовищном социальном новокаине, которым Украина накачана по самый купол Верховной Рады. И этот «новокаин» вкачивается в общество не только целенаправленными усилиями вражеских и коллаборантских медиа, как фактор гибридной войны, но и как прямое следствие некомпетентности власти самой Украины. Власть не любит, чтобы избиратель видел и понимал ее недееспособность. Поэтому власть убирает свидетельства своей недееспособности в «слепое пятно». Фактически — действует в рамках стратегии, которую осуществляет враг. Послушно идет у него на поводу.
Из бесед с воюющими на Светлодарской дуге понятно, почему даже армия во время президентских выборов не стала опорой для Порошенко. Затяжная позиционная война — не повод отдавать противнику инициативу, а Порошенко, с точки зрения профессиональных военных, сделал именно это. Удержать фронт — это, конечно, достижение. Но даже обороняться можно, сохраняя свободу рук и маневра — и россияне именно такой свободой и пользуются. Обстрелы, диверсии, разведка, навязывание своей повестки. А ВСУ большей частью только отвечает, потому что все прочее требует от киевского командования проявления инициативы, а ее нет. А та, что есть, направлена на замораживание ситуации. Новокаин.
В политике привыкли говорить об «отсутствии политической воли» для принятия серьезных решений. В военной сфере ситуация точно такая же. Поэтому армию Порошенко тоже проиграл. Если военные за него и голосовали, то не как за эффективного главнокомандующего, а как за меньшее зло. Заведомо некомпетентный в военной сфере Зеленский представлялся злом более серьезным. Но голосование за него хотя бы давало надежду, — вдруг что-то принципиально изменится в штабах? А с командованием Порошенко таких надежд не связвали даже его сторонники.
И это даже при том, что при Порошенко действительно много было сделано для армии. Проблема снабжения частей на передовой продовольствием и обмундированием практически решена. Нового оружия по-прежнему мало, но старого пока хватает. Но этого так или иначе недостаточно. Ключевые инфрастуктурные вопросы так и остаются подвешенными. Катастрофически плохо реализован подход к связи, а ведь именно надежная связь — основа управления армией. Но безопасной коммуникации у ряда частей фактически нет. Интернет в расположениях обеспечивают местные частные провайдеры, и это само по себе вызывает оторопь. Никакой трафик, связанный с военной сферой, даже надежно зашифрованный, не должен быть доступен вне защищенных сетей. Тем более он не должен зависеть от того, что какой-то частник решит провести у себя плановый ремот оборудования, пусть даже он «извиняется за причиненные неудобства».
Эфирные каналы на Светлодарской дуге практически полностью контролируют россияне. Украинское телевидение ловится там так слабо, что ребята смотрят его через интернет, когда он есть. Зато российских каналов полно. То же самое — захват инициативы, навязывание своей повестки. Почему этого не делаем мы? Не можем? Не хотим? Мне рассказали, что когда при продвижении в Марьинке ВСУ взяли под контроль телевизионный ретранслятор и ребята предложили его взорвать, командование повреждение собственности запретило. И это при том, что через вышку по-прежнему транслируются фактически только российские каналы. Судя по тому, что дальше в разговоре прозвучало, выводы сделаны — в следующий раз такие вопросы «наверх» отправлять уже не будут, примут решение на месте. Потому что на Донбассе все-таки болит, а на «материке» все напрочь обезболено.
Капеллан Сергей Дмитриев, с которым мы ехали в бригаду имени Константина Острозского и который вел для военослужащих службы на праздник Святой Троицы, в проповеди говорил, что усталость от войны есть у всех, но этой усталости нельзя поддаваться, потому что это равносильно признанию поражения.
Он говорил, а я думал о стране, которая этой усталости уже поддалась. Ребята на передовой стояли, стоят и будут стоять, а Украина за их спиной тонет в «слепом пятне», погружается в нежелание видеть происходящее, стремится отвернуться от реальности, в которой по-прежнему идет война. Уходит в наркоз, чтобы не видеть тех, кто ее защищает. Новокаин. Таблетки от российских танков.
Уже в Киеве отец Сергей сказал мне, что борется с желанием уехать на фронт и больше на «материк» не возвращаться. Он чувствует, что настоящая жизнь — там, на Светлодарской дуге. А здесь — забытье. Наркоз.
Капеллан никого не обвиняет. Я — обвиняю. Себя, вас, власть — уже ушедшую и только что избранную. Обвиняю в том, что мы всеми силами хотим остаться слепыми и глухими. Что мы смирились с потерей Крыма и обстрелами на Востоке. Что мы поддаемся очарованию выученной беспомощности («а что мы можем сделать? мы ведь ничего не можем») и тем самым предаем ребят, которые стоят на Донбассе. Предаем тонкую линию, которая отделяет нас от «русского мира».
А в это время Луп Бюро, француз, которому не все равно, снимает документальный фильм о нашей войне. Той самой войне, которую украинский обыватель так жаждет забыть, и уже хотя бы поэтому работа Лупа ему безразлична. Частью национального металитета Украины становится не реальность и даже не миф войны, а вычеркивание ее из реальности.
Это так предсказуемо и понятно, что глупо обывателя в этом обвинять.
