Своего монобольшинства в Верховной Раде решительно не хватает, чтобы принимать неотложные законы. С собственной парламентской фракцией справиться мы не способны, но хотим всю ответственность и полномочия «де-юре». Я так понимаю, чтобы парламент своей неработоспособностью, включая собственную фракцию, не мешал нашей некомпетентности. Зачем этот нудный промежуточный процесс? Без парламента все быстрее пойдёт, к бабке не ходи. Ну, «де-юре» так «де-юре».
Теперь суды. Они все время что-то прогрессивное опротестовывают, потому что нереформированные. Ну конечно. А реформировать их мы не в состоянии, но не потому, что мы в этом некомпетентны, а потому что опять же полномочий не хватает «де-юре». С «де-юрой» все бы реформировали на раз-два.
Оглянешься вокруг — вокруг одни только президентские ставленники и силы, конструктивная оппозиция в жалком меньшинстве, неконструктивная вообще вхлам. Что тебе мешает давать результат и нести ответственность? Ничего не мешает, все только помогает. Но при этом все равно ничего не работает, и поэтому президенту нужны все полномочия «де-юре». Иначе ответственность нести не получается. Получается нести только вот это.
Второй срок ему и конкурентов он не видит. Офигеть. Янукович тоже конкурентов не видел. Порошенко видел, но, как оказалось, не там и не тех. Теперь Зеленский уверенно взял тот же курс. На полное «де-юре».
Какое, кстати, может быть «де-юре», когда работающей юридической системы «де-факто» нет, а отвечаешь за это «де-факто» с 2019 года именно ты?
Сам взял на себя президентскую ответственность — неси хотя бы то, что взял. Нет, не могу нести, но не потому, что способности нет, не потому, что не поднимается, не потому, что не несётся, а потому что надо ещё ответственности добавить. Всю, что есть. Но чтобы «де-юре».
Бидон кваса не могу выпить, но море выпить уже готов. Публично. Вот расписка.
Такое впечатление, что народ раньше не видел точно таких же судебных сериалов. А ведь их за прошедшие семь лет было вполне достаточно. Ефремов, Корбан, Мосийчук, Онищенко, Насиров, Савченко-Рубан, далее везде. «Этапы большого пути», «Перри Мейсон» и «Lost» в одном подарочном комплекте.
Виктор Медведчук
Сценарий почти всегда начинается с бурной пиар-кампаниии прокуратуры и/или СБУ, иногда для разнообразия приукрашенной боевой операцией по захвату окрестностей злоумышленника. Или, паче чаяния, его самого. И все это так громко и боевито, что у зрителя нет времени даже на сходить пописать. Записи разговоров и оперативная съёмка очень скрытой камерой. Пресса неистовствует. Фейсбук аж пищит. Умеют, заразы, строить экспозицию.
Потом начинается фабула. Вручают подозрение. Нет, не вручают. Нет, вручают, но не подозрение. Никто не знает, что вручают. Медаль? Наградной газопровод? Грамоту почетного зрадника? Интрига! Нет, все-таки подозрение, но непременно с каким-нибудь нарушением процедуры. Интрига должна сохраняться.
Но главное, понятное дело, всё ещё впереди.
Главное — это мера пресечения. Адвокат или прокурор? Одеяло или каталка? Поруки или по самое небалуйся? Браслет на ногу или пирсинг на интим? Залог или за что-то другое? Сколько-сколько?! Интрига! Абсолютная кульминация. Апогей всего представления. И досудебного, и судебного.
И послесудебного тоже. Потому что на этом первый сезон шоу благополучно заканчивается, бегут финальные титры, и начинается… нет, не второй сезон, а ожидание второго сезона. На который, впрочем, пока нет ни бюджета, ни сценария, ни пороху в пороховницах, ни спецназа СБУ, ни, в конце концов, той же интриги. Она полностью исчерпана избранием меры пресечения. Дальше только растянутое на годы муторное отползание в тоскливый позор процедурной импотенции. Уже никто не помнит, что там за мерой пресечения должно быть и как этого добиться. Прения? Присяжные? Вердикт? Вотще: навык утрачен, да никто и не парится. Хуже того: шоураннер в принципе не понимает, зачем все это нужно, поскольку пиар-кампанию уже отработали, а на остальное никто всерьёз и не забивался. Ну, так, мечтали только, что вот хорошо бы продлить сериальчик ещё на сезон-другой. Но без серьезных обязательств, конечно. Кураж растрачен, свет выключен, уборщица тоже уже ушла.
Но зрителю об этом, конечно, прямо никто не скажет. Ему полагается говорить «не переключайтесь, самое интересное будет сразу после рекламы». Сразу после — это значит, что времени на сходить пописать у зрителя по-прежнему нет.
С этого момента профессионализм шоураннера заключается не в работе над вторым сезоном, а в создании иллюзии, что такая работа идёт. Тянуть волынку. Кудрячить бокра. Выжимать кошку.
И так до тех пор, пока зритель не поймёт, что те финальные титры были действительно финальными, и что после избрания меры пресечения ждать больше нечего. А диван, сволочь, намок совершенно напрасно.
Спокойной ночи. No Deal Production совместно с Notorious Pictures. Ни один Медведчук при производстве сериала не пострадал. Пошла реклама.
Я довольно часто пишу о том, что у нас не просто приведена в негодность судебная власть, а нарушена целостность законодательства
Системы, в том числе общественные, редко успевают фундаментально подстроиться к быстрым переменам. Для того, чтобы они продолжали работать в изменившихся условиях, в них внедряются компромиссные временные доделки-заглушки – обычно для того, чтобы успеть выработать решения постоянные и системные.
Но из-за недостатка времени, ресурсов или компетенций такие временные решения (которые с точки зрения системного подхода являются ошибочными) приживаются, становятся постоянными, и тем самым разрушают цельность того, что призваны поддерживать. Со временем накопление ошибок может привести к тому, что система сохранит лишь видимость работоспособности, потеряв большую часть функциональности.
После этого у нее будет только два пути – или стремительная деградация, или рефакторинг, пересоздание на какой-то новой платформе.
То же самое касается и национального законодательства.
Целостность законодательной среды обеспечивается тем, что новые принимаемые законы обычно опираются на другие действующие законы, которые, в свою очередь, опираются на Конституцию. И пересмотр любого закона, на который опираются другие законы, вызывает необходимость пересмотра всего, что было принято ранее на его основании. Если этого не сделать, более новые законы, которые ссылаются на положения измененного как на основания их действия, могут это основание просто утратить, а цельность законодательства как системы будет нарушена. Эта неприятность не отменяет такие законы автоматически, но дает повод поставить под сомнение их собственную законность (заявить об их ничтожности целиком или в какой-то части), и пока они там стоят, просто их не выполнять.
Конституция Украины
Если, например, Верховная Рада принимает закон с нарушением своего регламента (который тоже является законом), новопринятый закон можно считать ничтожным с момента принятия, как бы он ни был хорош и разумен. А если регламент Верховной Рады не отвечает требованиям Конституции, то и сам регламент можно считать ничтожным, а все принятые депутатами при таком регламенте законы становятся уязвимы как принятые на ничтожных основаниях, и любой грызун с правом обращения в Конституционный суд их может просто отменить по формальным основаниям.
Целостность законодательства – это ситуация, когда такое невозможно. И эта ситуация – не наша.
Вспомним историю с парламентской коалицией, которая в предыдущем созыве Верховной Рады при Петре Порошенко как бы была, но при Владимире Зеленском быстренько и прекрасненько нашлись основания распустить Раду на основании как раз фиктивности этой коалиции. Это как раз наша ситуация. Потому что коалиция в Верховной Раде формируется на основании соответствующего раздела Регламента. Существование этого раздела предусмотрено Конституцией в статье 83 («Засади формування, організації діяльності та припинення діяльності коаліції депутатських фракцій у Верховній Раді України встановлюються Конституцією України та Регламентом Верховної Ради України.»).
Но в действующем регламенте раздела, упомянутого в Конституции, просто нет. Изначально он был, но при Викторе Януковиче его удалили, а после Януковича вернуть так и не захотели. Это исключает для любой парламентской коалиции возможность опираться на регламент, только на Конституцию.
А Конституция, понятное дело, устанавливает только основные принципы, а за всеми нюансами отправляет опять же к регламенту. Который в этом смысле, увы, пуст. Там у нас дырка, закрыть которую Верховная Рада и прежнего, и нынешнего созыва вполне может, но со всей очевидностью не хочет.
Приводит это к тому, что цельность нарушена. Парламентская коалиция не может опираться на регламент, только общие принципы в Конституции, а из-за этого решение о существовании или отсутствии такой коалиции остается на усмотрение кого? Правильно, Конституционного суда. Решение вы знаете. Коалиция бодро улетела в дыру, которую сама для себя сберегла.
Но раз уж мы упомянули Конституционный суд, то давайте зададимся и вопросом, можно ли рассчитывать на КСУ как на опору для целостности законодательства как системы.
Вопрос этот выглядит, увы, риторическим. И дело даже не в скандальных решениях КСУ, которыми он сначала эффективно отменил уголовную ответственность госслужащих за незаконное обогащение, а потом и за вранье в декларациях. Дело в том, что сам КСУ внес весомый вклад в разрушение целостности конституционной среды.
Можно еще как-то понять, что Конституционный суд признавал не отвечающими Конституции свои собственные одобрения изменений в Конституцию и отменял их – в конце концов, решения КСУ может пересмотреть только сам КСУ. Но невозможно понять, почему фундаментальные изменения Конституции не приводили затем к глубокому пересмотру решений КСУ, принятых на основании «неправильных» редакций текста основного закона. По закону эти решения по-прежнему имеют конституционную силу, хотя больше не опираются на Конституцию. Целостность нарушена. Сама основа национального законодательства скомпрометирована. Юридическая среда теряет структуру и становится вырожденной.
(Справедливости ради: это вырождение среды началось еще до Януковича, с его уходом не закончилось и с тех пор только нарастает. Это дает мне основания считать, что проблема не в очередном злонамеренном или некомпетентном резиденте Банковой, а во всей нашей государственной системе, для которой не были предусмотрены (или, в ряде случаев, были эффективно саботированы) механизмы, способные такую деградацию предотвратить).
Помните закон №2222-IV от 8 декабря 2004 года «О внесении изменений в Конституцию Украины»? После 2004 года было вынесено довольно много решений Конституционного суда, основанных на внесенных тогда в Конституцию изменениях (в тексте этих решений непременно есть отсылка «в редакции Закона № 2222-IV»). Например, решение №6-рп/2005 об обеспечении народовластия, или решение №13-рп/2008 по вопросу о полномочиях самого КСУ. Запомним это.
Далее. В 2010 году Конституционный суд принял решение №20-рп/2010 от 30 сентября, которым признал закон номер №2222-IV неконституционным и созданную им редакцию Конституцию отменил. В этом решении особо замечательно то, что оно ссылается, помимо прочих оснований, на те самые не отмененные и не пересмотренные решения №6-рп/2005 и №13-рп/2008, принятые КСУ на основании тут же отменяемой «неконституционные» редакции. То есть, само решение КСУ №20-рп/2010 содержало в себе конституционный конфликт, ясные основания собственной неконституционности и предпосылки для отмены – хотя бы на этом основании.
Отмена решения об отмене состоялась вскоре после Революции Достоинства. Однако и после этого ревизия предыдущих решений КСУ, насколько мне известно, так и не была начата. Возможно, потому, что при добросовестной и тщательной ревизии КСУ пришлось бы отменять большую часть корпуса своих решений за последние полтора десятилетия.
Поскольку это так и не было сделано, мы продолжаем существовать в «вырожденной» конституционной среде и вынуждены руководствоваться противоречащими друг другу законами, основания для принятия которых частично уничтожены, логика действия которых частично разрушена, механизмы реализации части которых просто не созданы, и единственное, в чем можно быть уверенным – что никакой целостности в этой системе больше нет и эффективности от нее ждать не приходится в принципе.
Такая ситуация в высшей степени удобна для коррупционного «теневого государства», так как благодаря ей оно может легко манипулировать государством публичным и избавлять его от любых инструментов реального влияния на ситуацию. Из-за вырожденности законодательной среды фактически любое решение власти, неудобное коррупционным кругам и олигархам, оказывается уязвимым для дискредитации – или через системно разлаженные механизмы и процедуры его принятия, или из-за неизбежных и неразрешимых противоречий с действующими законами. Мы слишком глубоко погрязли в этом болоте, чтобы вылезти из него, просто шевеля ногами в сторону твердой почвы.
Но осознана ли необходимость и неизбежность рефакторинга? Система украинского законодательства – а вместе с ней и система украинской власти – несмотря на неизменную реформаторскую риторику, по-прежнему заточена не на исправление допущенных ранее ошибок, а на накопление их и совершение новых. Из-за этого нас все глубже засасывает в воронку системной деградации.
И для того, чтобы из этой воронки выбраться, нам, похоже, понадобится не просто глубокая ревизия законодательства и анализ нынешнего национального государственного проекта, а полное их пересоздание на совершенно новых основаниях.
На памятном учебно-тренировочном мероприятии для новоизбранных Слуг Народа Никита Потураев говорил (причём совершенно по делу), что политическое будущее есть только у тех из них, кто сумеет вырастить собственную политическую субъектность, которая не будет зависеть от политической субъектности Зеленского. И только такие будут иметь вес в партии и фракции.
Что будет с весом партии и фракции, если политическую субъектность потеряет сам Владимир Зеленский, в ту пору думать было рановато. Зато теперь — в самый раз.
Зеленский может быть сколь угодно прав и убедителен, заявляя в интервью и выступлениях о «нулевой толерантности к коррупции» и приверженности курсу на реформирование страны, но на практике мы видим, что в его собственной фракции полно «вырастивших политическую субъектность» прямых противников его курса (достаточно, чтобы считать «монобольшинство» чистой фикцией), и как из его «нулевой толерантности» при наглухо заколоченной судебной реформе вырастает натуральная коррупция.
Зеленский, возможно, не осознаёт и не ощущает трагического разрыва между своими заявлениями и реальными действиями своих соратников-ставленников. Но для нас это не имеет значения — мы-то этот разрыв наблюдаем своими глазами (а кое-то и ощущает на своей шкуре). Нам что, закрыть глаза на реальность, данную нам в ощущениях, и верить только президентским декларациям о намерениях, которые с этой реальностью никак не соотносятся? Отказ ГПУ от подозрения Татарову отлично рифмуется с судом над Сергеем Стерненко, а отсутствие новостей о расследовании убийства Шеремета месяц за месяцем превращает это расследование в «дело Риффа».
Этот разрыв между декларациями и реальностью делает с политической субъектностью Зеленского ровно то, что точно такой же разрыв делал с политической субъектностью Порошенко — через этот разрыв она сливается в канализацию.
Тот же кейс Татарова вполне наглядно демонстрирует, как легко и охотно староновая зашквареная номенклатура оплачивает своё выживание президентской репутацией, и как запросто Зеленский с этим соглашается, своими руками убивая свою политическую субъектность, переливает ее, извините, в Татарова. Делает он это намеренно или нет — не имеет значения, потому что в первом случае он идет под седло Татарову сознательно, а во втором — по глупости. Выбирайте сами, что смешнее.
Собственно, одним из наиболее важных итогов 2020 года стало именно то, что Татаров на практике стал гораздо влиятельнее Зеленского. Просто потому, что люди прекрасно видят, кто на ком гарцует.
В одном из эфиров я сравнил Офис президента, где работает Татаров, с пишущей машинкой, потому что по всем писаным законам это орган для подготовки бумажек, а не для принятия государственных решений.
Так вот: 2021 год мы встречаем с государством, в котором над президентом легко и непринуждённо доминирует его пишущая машинка. Поздравим с этим его и себя.
Для начала напомню: создание украинского реестра (государственного) электронных деклараций было профинансировано из бюджета Дании в размере чуть меньше 100 тысяч евро. Всего-то. Реестр был принят заказчиком и запущен в рабочем режиме, несмотря на прямой саботаж украинского политикума (и частично, извините, техникума).
Масштабы, согласитесь, для наших чиновников какие-то непривычные. Поэтому вскоре на поддержку и экстренное обновление реестра (код+железо) из бюджета Украины было с плачем и истериками вытребовано тогдашним руководством НАЗК 60 миллионов гривень — в 20 раз больше, чем Дания выделила на его создание. Но несмотря на «экстренность и насущную необходимость», возможности пустить в дело выцыганенные украинские деньги у чиновников тогда так и не нашлось. И реестр как-то продолжил работать без них.
Для продолжения напомню, что примерно тогда же случилась история с «банкой судьи Чауса», в которой тот закопал 150 тысяч долларов в кэше. В полтора раза больше, чем весь выделенный Данией бюджет разработки реестра электронных деклараций. Чаус успешно сбежал и ныне для украинской безрукой фемиды недоступен, но его кейс выгодно оттеняет тот факт, что на коррупционный доход одного только не самого «топового» украинского судьи вполне можно построить вполне устойчивый к саботажу государственный электронный реестр для борьбы с той же коррупцией. И опять же оцените разницу в масштабах.
При этом судей вроде Чауса в Украине много, а реестр таки один. И за четыре года он не только пережил все попытки чиновников и депутатов его дискредитировать (включая его знаменитый «взлом» Антоном Геращенко), но даже выжил после недавней атаки аж самого Конституционного суда.
Приходится, однако, с грустью констатировать, что в целом антикоррупционная инфраструктура в Украине, несмотря на устойчивость реестра деклараций, по-прежнему несопоставима по масштабам с инфраструктурой коррупционной. Да, антикоррупционный суд работает, и даже выносит приговоры, но ощущения, что это хоть как-то изменило общую ситуацию, как не было, так и нет. ВАКС можно демонстрировать как достижение европейским партнерам, но для юстиции Украины он как был, так и остаётся мелким чужеродным (буквально) элементом в огромном механизме государственной юстиции, идеально отлаженном не для привлечения к ответственности, а для выведения из-под неё.
Это можно подтвердить и тем, что украинская коррупция в целом смирилась с работой публичного реестра электронных деклараций — ибо публичность по-прежнему никак не связана с реальной ответственностью. Практика показала, что от одних только скандальных и разоблачительных публикаций по материалам реестра, где бы эти публикации ни выходили, пойманным за декларацию не становится ни жарко и ни холодно. Институт репутации у нас не работает — точнее, работает, но наоборот. Если в Европе ущерб для репутации политика чреват наступлением ответственности, — политической, карьерной или юридической, — у нас этот ущерб, скорее, пишется в плюс. Если он не сопровождается реальной ответственностью, то просто повышает медийную узнаваемость персонажа, а это при доминировании «теневого государства» над «нетеневым» означает больше полезных связей и больше живых денег. Депутат Мосийчук от хронического состояния своей репутации, помнится, нисколько не пострадал. Госслужащий Насиров вообще выдвинулся кандидатом на выборах в президенты, что тоже вполне наглядно показывает, насколько репутация ему не жмёт. Другой отличный пример — история с Татаровым, которая на всех этапах убедительно доказывает, что никакая публичная репутация никакого деятеля ни для какого ОПУ не имеет никакого значения.
Вместо системной антикоррупционной реформы мы организовали внесистемный антикоррупционный заповедник, в который можно водить на экскурсии «западных партнеров».
Да, системную реформу с чего-то нужно начинать. Хотя бы с создания такого «заповедника». Но предъявлять его как этапное достижение можно только на фоне скорбного отсутствия достижений реальных.
Повторять политические сценарии, уже отыгранные другими, совершенно не обязательно, но типичность ситуаций приводит примитивные руководящие умы к одним и тем же решениям.
О чем это я? Извините, я о Зеленском и о Гватемале.
В течение десятилетий в Гватемале выбирали президентами выдвиженцев нескольких коррупционных кланов, укоренившихся в национальной политике. У кланов было все куплено и все схвачено — суды, прокуратура, полиция, голоса в парламенте. Кланы бодались друг с другом, но влиянием на купленную вскладчину правоохранительную систему, в полном соответствии с заветами героев Марио Пьюзо, пользовались сообща.
К середине 2000-х гражданское общество Гватемалы вполне осознало, что «системными» инструментами внутри страны коррупцию не победить. Поэтому активисты воспользовались связями в дипломатических кругах (у приличных активистов такие связи обычно есть) и вышли аж на ООН с довольно необычной инициативой: предложили создать специально для Гватемалы международную консультативную группу юристов и специалистов по расследованию коррупционных дел.
И такая группа была создана, она получила название «Комиссия по предотвращению безнаказанности коррупционеров в Гватемале» (сокращенно CICIG) — и властям Гватемалы было предложено узаконить ее сотрудничество с правоохранительными структурами страны.
CICIG не имела ни функций следствия, ни, тем более, функций суда — комиссия лишь консультировала процесс расследования коррупционных дел, обеспечивала ему безупречную юридическую поддержку, и это в значительной степени (такова была идея) делало невозможным «слив» дел на этапе следствия и суда. Власть в Гватемале, однако, была настолько уверена в своем контроле над судебной системой, что этой опасности не увидела — и работу CICIG в стране санкционировала (хотя, понятно, и без большого восторга, но надо же хотя бы формальные приличия соблюдать).
Когда при участии CICIG начали отправляться под суд и в тюрьму министры, руководители спецслужб и даже, о ужас, президент страны Отто Перес Молина, и эффективность международной консультативной группы стала вполне очевидной, отзывать ее разрешение на работу (чего все национальные политические элиты страстно хотели) стало просто неприлично. И ни один президент из старых коррупционных кланов на такой шаг так и не решился.
Правда, политическую систему Гватемалы и традиционный уровень ее коррумпированности эти приговоры изменили не особо — кланы при власти оставались все те же, и незаконное обогащение от причастности к власти все так же было пределом их стремлений. И тщательная очистка судебной и правоохранительной систем от коррупции, по большому счету, оставались лишь политическим лозунгом. Единственное, что изменилось — коррупция благодаря приговорам (а даже коррумпированная система вынуждена под тщательным присмотром работать, как порядочная — хотя бы в отдельных случаях) перестала быть фигурой умолчания. И очередные кандидаты в президенты от этих кланов теперь шли на выборы с тяжелым, как говорится «антирейтингом».
А выборы, и мы в Украине это знаем, даже при коррумпированном политикуме дают избирателям возможность сказать кандидатам с таким «антирейтингом» что-то вроде «большого спасиба». Именно это и произошло Гватемале в 2015 году, когда на очередных президентских гонках все соискатели от «системных» кланов из-за «анирейтинга» пролетели вчистую, а победителем стал телевизионный комик Джимми Моралес, у которого не было никакого политического бэкграунда, но зато не было и проклятого «антирейтинга».
Ага, скажет в этом месте читатель. Ага, отвечу ему я. А что еще я могу ему ответить?
Так вот. Именно «внесистемный» Джимми Моралес в конце концов сделал то, что стеснялись сделать его «системные» предшественники. В 2019 году он выгнал из Гватемалы CICIG. После того, как было начато следствие о коррупции весьма близких к Джимми деятелей, он просто аннулировал соглашение, которое регламентировало работу комиссии в стране. Суверенитет национальной коррупции был полностью восстановлен. А на всякие «неудобно же» и «что скажут в ООН» «внесистемному» Джимми было, мягко говоря, наплевать. Репутация? Да пофиг. Кто на гватемальском телевидении пахал, тот в цирке не смеется.
Вы интересуетесь, к чему может привести «слив» дела Микитася/Татарова? Да ни к чему. У нас же в Украине нет никакого CICIG. Выгонять Зеленскому некого. У нас только НАБУ, САП и Антикоррупционный суд. А их можно, например, просто признать неконституционными. Внезапно. Ну, будет Еврокомиссия ныть, а МВФ обещанные деньги зажилит. Пофиг. На крайняк можно будет позвонить Джимми Морлесу и поговорить с ним как бывший президент с бывшим президентом. Обменяться опытом.
Как было сказано выше, повторять сценарии тик в тик совершенно не обязательно, но схожесть ситуаций диктует схожесть реакций. К тому же, show must go on, партер кипит и ложи блещут. Даже на фоне провала реформ, очередного краха надежд и всплеска эпидемии, а также такой привычной безнаказанности коррупционеров.
Аплодисменты, аплодисменты. Занавес пошел, актеры на поклон. Иииии снято.
Вызовы пятого президента Украины Петра Порошенко на допросы в Государственное бюро расследований (ГБР) стали в последние несколько месяцев регулярно повторяющимся мотивом новостных лент. Соратники и сторонники Петра Алексеевича привычно именуют попытки снять с него показания «политическим давлением» или даже «политическим преследованием», противники же отставного хозяина Банковой столь же привычно злорадствуют и изнемогают в ожидании подробностей официальных обвинений.
Обвинений, однако, нет, вместо них есть только пульсирующий эхом медийный шум. «Президентское дело», появления которого вожделеет публика на обеих трибунах — и болеющих «за», и болеющих «против», — все никак не соберется во вменяемый документ, без которого все слишком и не слишком доброжелательные комментарии остаются лишь не вполне свежими испарениями над вечной рябью киевских политтехнологических болот.
Между тем, за всеми этими вызовами на допросы, доставленными и недоставленными повестками и сопровождающим их информационным пыхтением не просматривается ничего, кроме унылой регламентной рутины. Госбюро расследований по закону обязано контролировать деятельность именно политиков и госслужащих, включая работу президента страны, это его штатная функция как государственного органа. И (если ГБР в нынешнем его состоянии действительно способно эту функцию выполнять) в интересе Бюро к предыдущему президенту в принципе нет ничего удивительного. Вопросы к деятельности Порошенко, по которым требуется официальное разъяснение в части их соответствия закону, были и в период его президентства, и остаются сейчас. Эти вопросы по понятным причинам откладывались до неизбежного момента, когда Петр Алексеевич перейдет из статуса действующего президента в статус президента почетного. Этот момент настал, после чего отложенные вопросы вполне закономерно начали задаваться.
Петр Порошенко
А больше ничего примечательного, в сущности, и не происходит. За время своего президентства Петр Алексеевич не раз и не два заявлял, что несет полную ответственность за свои действия и решения в тех рамках, что предусмотрены Конституцией Украины для его высокого поста. Эти его действия и решения, а также связанная с ними ответственность, никуда не делись и после того, как Порошенко покинул кабинет на Банковой и перебрался на место лидера одной из оппозиционных парламентских фракций. И раз уж Петр Алексеевич эту ответственность так ясно и публично осознает, то и вопросы следователей ГБР в рамках законной компетенции Бюро не должны его удивлять, а необходимость отвечать на эти вопросы — тяготить.
В этом контексте крайне поучительно наблюдать, откуда вообще появляется информация о повестках, присылаемых на имя Порошенко. И если первоисточником оказывается его пресс-служба или пресс-служба «Европейской солидарности», то трудно отделаться от впечатления, что это просто политтехнологические попытки «монетизировать» чисто бюрократический процесс и использовать его для создания «Евросолидарности» имиджа партии политически преследуемой.
Совершенно не сомневаюсь, что если (вдруг и внезапно) против пятого президента действительно будет сформулировано внятное и обоснованное официальное обвинение, узнаем мы об этом точно не от пресс-службы его фракции. Но пока, вроде бы, такого обвинения не было. Зато были бурные обсуждения того, правильно или неправильно была доставлена повестка, пришлось или не пришлось Порошенко сдавать из-за вызова в ГБР билет и отменять поездку, пришел Прошенко на допрос или не пришел, а также дебаты вокруг вопроса запредельно важного и для хейтеров, и хайперов — за какую сумму ГБР купил Портнов и у кого именно.
Причиной всего этого бурления страстей я считаю то грустное обстоятельство, что национальная правоохранительная система в целом — включая и ГБР — привычно воспринимается обывателем (он же избиратель) как механизм карательный, а не юстициарный. И раз уж кому-то выписана повестка, так не для того, чтобы получить у вызываемого ответы на заданные под протокол вопросы, а для того, чтобы сразу отправить его на эшафот. В том же обывательском восприятии массовые казни вызванных повестками в ГБР политиков пока не происходят по единственной причине: система так паршиво выстроена, что не способна обеспечить даже простую доставку повестки. А без этого никакая казнь состояться, понятное дело, не может.
Стоит признать, что в последнем наблюдении есть рациональное зерно. Нынешняя правоохранительная и судебная система действительно выстроена из рук вон плохо, и даже то, что в ней когда-то работало, господин Портнов и его духовные предшественники и последователи привели в удручающее и максимально дырявое состояние. Удобное только для паразитирующих на этой дырявой системе крыс, которым нужна не ее работоспособность, а лишь знание доступных только им ходов и нор, благодаря которому они так успешно «решают дела» и создают убедительное для публики впечатление своей вездесущности, эффективности и незаменимости — даже при полностью раздолбанном механизме.
Кстати, один из вопросов, который (без всякой повестки) стоит задать Порошенко: почему он за время своей каденции так и не решился — на деле, а не на словах, — залатать дыры в правоохранительной и судебной системах и навсегда выгнать приватизировавших ее паразитов? Желания не было? Способности не нашлось? Политической воли? Или целью было именно сохранение системы в состоянии, в котором она никого из «политического крупняка» не способна потребовать ответственности? Или реформы успешно состоялись, и только из-за происков недругов и злопыхателей этого никто не заметил?
Как бы то ни было, именно эта система, дырявая или нет, сейчас один за другим шлет пятому президенту призывные сигналы.
Ответьте ей, Петр Алексеевич, что-нибудь по существу имеющихся вопросов. Сами же говорили, что готовы ответственность нести. Вот, пожалуйте. Это она и есть.
Мы
видели столько публично предъявленных убедительных оснований для
вынесения приговоров по «тяжелым» делам, включая госизмену и убийства,
что хочется уже предъявления в суде таких же убедительных доказательств и
вынесения не менее убедительных собственно приговоров как таковых
(обвинительных или оправдательных).
Где приговор Игорю Гуменюку,
которого подозревают в убийстве четырех нацгвардейцев 31 августа 2015
года под Верховной Радой? Дело закрыто? Слушания вообще проводились?
Зачем было обвинять в подготовке теракта и лишать депутатской
неприкосновенности Надежду Савченко — чтобы через несколько месяцев
отпустить их с Рубаном из-под стражи и спустить дело на тормозах, без
вынесения приговора?
А вы уверены, что если бы Павел Паршов,
убивший Вороненкова, не получил пулю от его охранника и от того так
удачно не помер, он был бы осужден, если бы был вдруг пойман? Я лично
сомневаюсь по всем пунктам.
Ладно. Убийство Кати Гандзюк.
Многосерийное мыло с расследованием и судом, отмазыванием вляпавшейся
полиции, передачей дела в СБУ и обратно, отпусканием исполнителей под
домашний арест. По моему впечатлению, дело удерживается в сфере
общественного внимания и движется только под неимоверным давлением
движения #ХтоЗамовивКатюГандзюк, иначе и его бы с готовностью слили туда же, куда и все предыдущие.
Убийце, чтобы быть вдруг пойманным, нужно получить пулю на месте (или
подорваться на собственном взрывном устройстве) и, желательно, помереть.
Но даже это не помогает добиться приговора по делу. Приговоров просто
нет. До них доходит в единичных случаях из тысяч дел. Даже в громких
делах — чад, угар, судебные заседания раз в пять лет и истечение срока
давности через естественные отверстия общественного организма.
Да, журналисты все еще пишут об этих делах, хотя и они один за другим
усыхают и отваливаются, потому что читатели-то об этом уже не читают. А
что читать, если подвижек нет? Если судебная рутина вокруг процедурных
формальностей надежно перекрывает и предотвращает рассмотрение дел по
существу?
Судебная система, способная при желании гарантировать
замыливание любой ответственности, создавалась десятилетиями. Ни
нынешняя, ни тем более предыдущая волна реформ ее даже не пошатнула.
Портнов, знающий в этой тщательно расстроенной балалайке все короедские
ходы, пользуется ими напропалую, называет это юридическим
профессионализмом, и потому лишь демонстрирует самоуверенность и
спокойствие, что уверен — вот эта труха и есть судебная система, и она
такой и должна быть, и она такой останется вовеки. И я лично пока не
вижу для него ни одного повода начинать беспокоиться.
Это, конечно, все о расследовании дела об убийстве Шеремета, но не только. Подавайте на вход судебной системы любое громкое расследование, — хоть полностью доказанное, хоть неполностью, хоть вообще высосанное из пальца, — приговоров вы все равно не дождетесь. Даже оправдательных. Это не пессимизм. Это наблюдаемая практика судебной реальности. Апофеоз ее разложения. Машинка крутится вхолостую, не двигаясь с места и не давая результата. Ее научили предъявлять в качестве результата сам процесс. А результат когда-нибудь потом. Ждите.
Так что мы можем спокойно
обсуждать публично предъявленные подозрения и озвученные обоснования для
них. Публично их ставить под сомнение или поддерживать. Доказательств,
которые должны идти в суд, минуя публикацию, мы все равно до суда не
увидим, а в суде увидим их лет через десять, когда они уже не будут
иметь — для нас — поучительного смысла. Сколько времени ловили и судили
Пукача после убийства Гонгадзе? А сколько времени идет следствие по
заказчику того убийства? Еще вопросы?
Системная реформа судебной
власти — это не запуск процесса. Это наглядность результата. Которого
пока нет, так что и доверять пока нечему.
Верю ли я в виновность
или невиновность тех, этих и вон того? Верой занимается церковь, а я не
воцерковлен. Виновность определяет суд, а его у нас нет и еще долго не
будет. Извините, а в чем вообще смысл поставленного вами вопроса?
Приглашаете меня в присяжные? Извольте, я готов, только тогда и на
вопросы ваши я отвечать не смогу, закон-с.
И, да, я знаю (думаю,
что знаю), как ситуацию можно попытаться изменить. Профессиональным
юристам этот метод не понравится, потому что хорошо обустроенная жаба не
может оценить пользу от осушения конкретно завонявшегося болота. Нет,
это не самосуд. Это поддержанный законом отказ от госмонополии на
судебное следствие. Ну, раз государство так наглядно не справляется,
куда ж деваться-то.
Естественно, в сочетании с другими важными
преобразованиями в общественной сфере, как же без них. Система должна
развиваться органично. Главное, чтобы результативно.
Следующий судебный процесс по делу Манафорта будет посвящен нарушениям закона, связанным с его работой в Украине. Проходить процесс будет, естественно, в США, где есть не только понимание, что такое нарушения закона, но и понимание, что такое ответственность граждан перед законом, а также работающие механизмы привлечения к ответственности.
Мы же в Украине пока успешно избегаем и понимания, и ответственности, и механизмов. Первого мы не обрели, второго не добились, а третье так и не построили. Мы привычно выбираем — для себя самих, что характерно, не для кого-то — мэрами, депутатами и президентами людей с репутациями воров и коррупционеров, потому что им так хочется, а нам (большинству) все равно. Мы сами (большинство) даем им иммунитет. Мы сами (большинство) разрешаем им плевать на закон, корежить его в свою пользу и так переклепывать судебную систему, чтобы она как можно дольше оставалась неэффективной. Мы сами (большинство) гарантируем им уклонение от ответственности. И даже когда они откровенно борзеют, мы (большинство) лишь разводим руками и с готовностью демонстрируем выученную беспомощность, повторяя мантры «ничего не поделаешь» и «могло же быть и хуже».
Пол Манафорт, заключенный
А пока мы вытираем сопли, в Америке судят Манафорта за преступления,
которые он совершил тут, у нас. И мы издали завидуем этой эффективности.
Издали и исподволь, потому что готовимся (в большинстве) снова пойти на
выборы и снова дать иммунитет уже известным и привычным ворам и
коррупционерам, потому что раз эффективного суда в стране нет, то куда
же их еще? Только во власть. А уж они обеспечат, чтобы такой суд не
появился и в будущем.
Потом, конечно, наши «легитимные»
окончательно потеряют берега, получат от нас (от большинства? или все
еще от меньшинства?) покрышками по физиономии и радостно поедут в
Ростов, навстречу новой безнаказанности. Потому что работающего и
заслужившего общественное доверие суда в стране по-прежнему нет, штатно
привлечь высокопоставленных негодяев к ответственности невозможно, а без
этого новый Майдан — только вопрос времени. Потому что резьбу
непременно сорвет снова. И тогда у нас снова появится реальный шанс на
решительные реформы — и не менее реальный шанс эту возможность снова
упустить и расслабленно оставить все как есть. И черт его знает, каким
из этих двух шансов мы (большинство) воспользуемся с большей охотой.
Возможно, это будет зависеть от того, сколько крови прольется в
следующий раз.
А может, и не будет зависеть. И тогда через десять
лет мы все так же будем исподтишка завидовать американской судебной
системе, которая, — вот ведь! — способна вынести приговоры Лазаренко
и Манафорту. Но даже завидуя, мы все так же будем трусливо уклоняться
от ответственности за свою собственную жизнь и свою собственную страну.
Коломойский треплется с Курченко по телефону, обсуждая осмысленность банковских схем. Ахметов ездит тереть за тарифы на Банковую. Онищенко финансирует Батькивщину. Порошенко в Давосе вещает журналистам на территории Пинчука, который подписался за размен Крыма. Фирташ по бизнесу связан с тем, тем, этим, этим, еще парочку и в школу не пойдем. Бойко вообще ни в чем не виноват. Потому что у них у всех находятся друг с другом общие дела. Тесен мир, связи рулят.
И вы еще спрашиваете, почему так страстно саботируется реформа судебной системы. Как дети. Все ж друг друга знают. Как облупленных и как своих. Одного следствие тронет всерьез — все остальные посыплются, как дубль-пусто. Оно ж им не надо ни разу.
Лазаренко уже отсидел в США и вышел, а здесь следствие по его делу — практически тому же самому, которое в Америке было, — за 20 лет не нашло ничего для передачи в суд. Это нелегко было, но ведь смогли.
Электронные декларации. Какой вой стоял, когда часы-иконы-поместья блеснули сквозь горы валютной налички, восторг открытий. НАПК навалилось и вообще ничего не нашло во всем этом. Повода для разоблачений не оказалось. Стремных активов хоть залейся, но официальный алгоритм их проверки гарантированно выходит на блок «ничего не делать». Тоже нелегко было, но ведь смогли же.
Труханова побрали в Борисполе? Ох ты, ах ты. Не иначе, наденут браслет, походит в нем, снимут браслет, будет ходить без него. Есть за чем следить общественности. Не за судом же, до которого заведомо не дойдет. Потому что кто же будет Труханова провоцировать на рОманы о том, кто на Банковой его любимый смотрящий и сколько ему капает. А вот смотреть, с браслетом он еще или уже без — это самое то. Вреда не будет никому, и борьба с коррупцией видна будет аж на экране. И только там, и никак иначе.
Это будет нелегко, конечно, но ведь смогут. Раньше-то всегда прокатывало.
А антикоррупционный суд ждите, конечно. Вот как снятия моратория на продажу земли ждете, так и это ждите. А пока посматривайте через трубу в Калифорнию, где у Лазаренко поместье, купленное за деньги, по поводу которых ему Украина претензий никогда не предъявит. Срок давности, все дела. Проценты по вкладам.
Другим наука, нам урок.
Только перед Небесной Сотней немного неудобно, что никого так и не накажут, но ничего. Нельзя же никого наказывать, вообще. Иначе всех придется.
Потому что все ж свои люди, все друг друга знают накоротке.
